6 января. Стихи на Рождество 1999 года
от трёх поэтесс.
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЗВЕЗДА
В темноте на пробег электрички
Всё еловые смотрят волхвы -
К величавой осанке привычка,
Снег - сиянием у головы...
Всё им ведомо в нашем вагоне.
Долго в небе мерцает звезда -
То ли тучи над крышами гонит,
То ли гонит в ночи поезда,
То ли что-то кричит, объясняет,
Что важнее концов и начал.
И еловые старцы внимают
Напряжённым, тревожным лучам.
А потом - переглянутся молча,
Молча хвойные лапы пожмут,
И одна из грохочущих гончих
На мгновенье изменит маршрут.
Там, внутри, в освещённом вагоне,
Кто-то вздрогнет, взглянув за окно.
Все пространства шумов и гармоний
Для него вдруг сольются в одно.
И соседям покажется страшным
Поравнявшийся с вечностью взгляд.
А в двенадцать, приехав к домашним,
Он забудет, как звёзды кричат.
Светлана Горшунова
Два стихотворения Новеллы Матвеевой
ЗИМНИЕ ПРАЗДНИКИ В МОСКВЕ
Встречая зимних праздников плеяду,
Москвич, умеющий повеселиться,
Совсем на не умеющих не злится,
Хотя веселье их - подобно аду!
Я этому таинственному ладу
Громилы с просвещенцем - надивиться
Не чаю!.. Мягко улыбаясь граду
Бутылок разбиваемых, - столица
Культуры - об осколки с лаской трётся!
Так - скромненькой любуется пирушкой
Учёный путешественник... Так дама
Приятная во Всём - у дамы Просто
Приятной - одолжается понюшкой...*
Так негодяй оправдывает хама!
6 января 1999
ПОЧЕМУ?
Почему нашу радость угасшую,
Подхватив, засветили другие?
Почему у них радость - у нас же -
Угрожающая эйфория?
Почему?
Мы привыкли бояться явления
Продолжительного оживления
И, как тать в продырявленной шлюпке,
Убегать от удачной покупки -
Почему?
Подозрительна радость подарка,
От которой становится жарко.
А звенящее счастьем событье,
Как трясину, должна обходить я...
Почему?
К метерлинковским Тучным Блаженствам
Отнеся удовольствия чьи-то,
Радость наша красна джентльменством,
Но оно ей никак не защита.
Почему?
Почему она так суеверна,
Словно в ней-то и прячется скверна?
И сама себя карой стращает,
И себе пустяков не прощает -
Почему?
Мысль довольством своим недовольна.
Только счастье трудов ей не больно;
Только радость работы серьёзной
Почему-то не выглядит грозной,
Почему?
Кто украл нашу радость угасшую
Под предлогом, что «зла» и «порочна»?
Вот у них-то и радость! У нас же -
Горстка страхов, не названных точно...
Почему?
1 и 6 января 1999, Новелла Матвеева
И скорее это поэма, чем большое стихотворение, Беллы Ахмадулиной
НОЧЬ ПОД РОЖДЕСТВО
Г.Ф.Комарову
Как ни живи - вестей, с небес сошедших,
день важно полон, занятый собой.
В краю, чужом иным краям, - Сочельник
благовестил Елоховский собор.
Как будто мира прочего не зная,
ждёт Коляды отдельный календарь.
Целует слух Елохова названье.
Кутью готовит постник-кулинар.
Капризницу он потчует шарлоткой,
глад праведника - лакомством воды.
Но все равны пред тайною широкой
в ожоге ожидаемой звезды.
Мы - попрошайки, с нас и взятки гладки,
да будут святки воздаяньем нам:
колядовать - изнанкой вверх, загадки
загадывать грядущим временам.
В честь торжества и слякоть нам во сладость,
хоть предвещает строгую весну.
Младенца осиянного восславить -
трикирий возожгу, перо возьму.
Но меня гололёд
с прямопутку совлёк.
Таково проросла -
посейчас молода.
Наперёд Рождества
к нам пришла Коляда.
Сладких святок благодать -
целовать и баловать.
Ты меня не виновать,
одари, овиноградь.
То ль в морозе, то ли в зное -
сколько снегу намело,
виноградье наливное,
красно-зелено моё.
Как мной любимо это виноградье!
Ему соплещет море-окиян.
То ль мнится, то ль, в покое и в отраде,
мне ангел тайну ночи открывал.
Пустынников всегда говеет голод.
Какой гуляка их смущён постом?
Чур, чур меня! Дозволил чёрту Гоголь
попрыгивать и помавать хвостом.
Лампаде разум угодить старался -
смятенье дум его не обошло.
Виденье: одиночество страдальца
явилось, привмешалось, обожгло.
Никто, как Гоголь, не томит, не мучит.
Разгадка там, не знаю: где - потом.
Сокровище младенческих имуществ -
с родимой “ятью” долгожитель - том.
Среди детей, терпеть беду умевших,
когда войны простёрлись времена,
в повалке и бреду бомбоубежищ
бубнила “Вия” бабушка моя.
Вий, вой, война. Но таинство - моё лишь.
Я чтила муку неподъятых век
и маленький жалела самолётик,
пылающий, свой покидавший верх.
В без-ёлочной тоске эвакуаций
изгнанник сирый детства своего
просил о прежнем, “Вия” возалкавший
и отвергавший “Ночь под Рождество”.
Та, у которой мы гноили угол,
старуха, пребывая молодой,
всю ночь молилась. Я ловила ухом
её молитв скорбящую юдоль.
Под пристальным проклятьем атеизма
ребёнка лишний прорастал побег.
Он в собственных наитьях затаился,
питающих невежества пробел.
Доверясь лишь возлюбленному древу,
чтобы никто не видел, не ругал,
карандашом нарисовал он Деву
с Младенцем небывалым на руках.
Так жил он с тайной, скрытою подушкой,
уж время - заточают в комсомол,
чей предводитель, смолоду потухший,
как Пан, был пьяноват и козлоног.
Но глаз прельщала невидаль кретина,
который в детстве Буниным любим.
Я шла домой. Меня ждала картинка -
тайник под изголовием моим.
Средь хвойных грёз, вполне ино-кромешных,
ель возглавлял, как ей закон велел,
взамен звезды - кощунства наконечник,
чтоб род людской забыл про Вифлеем.
Как выжить обречённому дитяти,
спасительный как совершить рывок,
когда ознобно дед-морозны дяди,
влекущие в загробье хоровод?
Лишь так, пожалуй: заглушает гогот
хранитель сердца, ветхий книжный шкаф.
Коль с Пушкиным - в родных соседях Гоголь,
всё минет, обойдётся как-никак.
Но боль свежа, жалея страстотерпца:
безумья итальянского не снесть,
в камине дотлевают угли текста,
как родина - его туманна смерть.
Уж как бы вдосталь - надобно излишних,
чрезмерных мук, таких никто не знал.
Зачем Белинский, честно взбеленившись,
его посланьем пагубы терзал?
И честность прочих - вздоры слов никчемных,
возмыли - и забыл их небосвод.
Всех подсознаний, стынущих в кочевьях, -
заглавный он, неоспоримый вождь.
Все без него - лишь сироты приюта,
где кормит яд живот и ум детей.
Но свянут флаги, гимны отпоются
насильных измышлений и страстей.
Разгула ночь. Но темнота откуда? -
Ель пошатнут, посуду перебьют.
Чёрт месяц взял! Зато кузнец Вакула
летит по черевички в Петербург.
День празднества, ожги морозом-солнцем.
Где сотворивший лютый мой букварь?
Как чист опалы снег, куда он сослан:
в утайку сквера, но на свой бульвар.
Елоховского храма позолота,
к печали Нила Сорского, - пышна.
Тот, помысел о ком, - мне отзовётся.
Гляжу - а ночь под Рождество прошла.
Святкам рад снегопад -
синеват, сыроват.
Чёрт крутил и вертел -
наперед Рождества
нам звезду и вертеп
Коляда принесла.
Ты в мой сад-вертоград
приходи, вертопрах.
Выпросить - не воровать,
сыпь в ладони, виноградь.
Ты ко мне - колядовать,
я к тебе - околдовать.
Я другой не знаю доли,
всё мне мило, всё мало,
виноградье молодое,
красно-зелено моё.
1999
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЗВЕЗДА
В темноте на пробег электрички
Всё еловые смотрят волхвы -
К величавой осанке привычка,
Снег - сиянием у головы...
Всё им ведомо в нашем вагоне.
Долго в небе мерцает звезда -
То ли тучи над крышами гонит,
То ли гонит в ночи поезда,
То ли что-то кричит, объясняет,
Что важнее концов и начал.
И еловые старцы внимают
Напряжённым, тревожным лучам.
А потом - переглянутся молча,
Молча хвойные лапы пожмут,
И одна из грохочущих гончих
На мгновенье изменит маршрут.
Там, внутри, в освещённом вагоне,
Кто-то вздрогнет, взглянув за окно.
Все пространства шумов и гармоний
Для него вдруг сольются в одно.
И соседям покажется страшным
Поравнявшийся с вечностью взгляд.
А в двенадцать, приехав к домашним,
Он забудет, как звёзды кричат.
Светлана Горшунова
Два стихотворения Новеллы Матвеевой
ЗИМНИЕ ПРАЗДНИКИ В МОСКВЕ
Встречая зимних праздников плеяду,
Москвич, умеющий повеселиться,
Совсем на не умеющих не злится,
Хотя веселье их - подобно аду!
Я этому таинственному ладу
Громилы с просвещенцем - надивиться
Не чаю!.. Мягко улыбаясь граду
Бутылок разбиваемых, - столица
Культуры - об осколки с лаской трётся!
Так - скромненькой любуется пирушкой
Учёный путешественник... Так дама
Приятная во Всём - у дамы Просто
Приятной - одолжается понюшкой...*
Так негодяй оправдывает хама!
6 января 1999
ПОЧЕМУ?
Почему нашу радость угасшую,
Подхватив, засветили другие?
Почему у них радость - у нас же -
Угрожающая эйфория?
Почему?
Мы привыкли бояться явления
Продолжительного оживления
И, как тать в продырявленной шлюпке,
Убегать от удачной покупки -
Почему?
Подозрительна радость подарка,
От которой становится жарко.
А звенящее счастьем событье,
Как трясину, должна обходить я...
Почему?
К метерлинковским Тучным Блаженствам
Отнеся удовольствия чьи-то,
Радость наша красна джентльменством,
Но оно ей никак не защита.
Почему?
Почему она так суеверна,
Словно в ней-то и прячется скверна?
И сама себя карой стращает,
И себе пустяков не прощает -
Почему?
Мысль довольством своим недовольна.
Только счастье трудов ей не больно;
Только радость работы серьёзной
Почему-то не выглядит грозной,
Почему?
Кто украл нашу радость угасшую
Под предлогом, что «зла» и «порочна»?
Вот у них-то и радость! У нас же -
Горстка страхов, не названных точно...
Почему?
1 и 6 января 1999, Новелла Матвеева
И скорее это поэма, чем большое стихотворение, Беллы Ахмадулиной
НОЧЬ ПОД РОЖДЕСТВО
Г.Ф.Комарову
Как ни живи - вестей, с небес сошедших,
день важно полон, занятый собой.
В краю, чужом иным краям, - Сочельник
благовестил Елоховский собор.
Как будто мира прочего не зная,
ждёт Коляды отдельный календарь.
Целует слух Елохова названье.
Кутью готовит постник-кулинар.
Капризницу он потчует шарлоткой,
глад праведника - лакомством воды.
Но все равны пред тайною широкой
в ожоге ожидаемой звезды.
Мы - попрошайки, с нас и взятки гладки,
да будут святки воздаяньем нам:
колядовать - изнанкой вверх, загадки
загадывать грядущим временам.
В честь торжества и слякоть нам во сладость,
хоть предвещает строгую весну.
Младенца осиянного восславить -
трикирий возожгу, перо возьму.
Но меня гололёд
с прямопутку совлёк.
Таково проросла -
посейчас молода.
Наперёд Рождества
к нам пришла Коляда.
Сладких святок благодать -
целовать и баловать.
Ты меня не виновать,
одари, овиноградь.
То ль в морозе, то ли в зное -
сколько снегу намело,
виноградье наливное,
красно-зелено моё.
Как мной любимо это виноградье!
Ему соплещет море-окиян.
То ль мнится, то ль, в покое и в отраде,
мне ангел тайну ночи открывал.
Пустынников всегда говеет голод.
Какой гуляка их смущён постом?
Чур, чур меня! Дозволил чёрту Гоголь
попрыгивать и помавать хвостом.
Лампаде разум угодить старался -
смятенье дум его не обошло.
Виденье: одиночество страдальца
явилось, привмешалось, обожгло.
Никто, как Гоголь, не томит, не мучит.
Разгадка там, не знаю: где - потом.
Сокровище младенческих имуществ -
с родимой “ятью” долгожитель - том.
Среди детей, терпеть беду умевших,
когда войны простёрлись времена,
в повалке и бреду бомбоубежищ
бубнила “Вия” бабушка моя.
Вий, вой, война. Но таинство - моё лишь.
Я чтила муку неподъятых век
и маленький жалела самолётик,
пылающий, свой покидавший верх.
В без-ёлочной тоске эвакуаций
изгнанник сирый детства своего
просил о прежнем, “Вия” возалкавший
и отвергавший “Ночь под Рождество”.
Та, у которой мы гноили угол,
старуха, пребывая молодой,
всю ночь молилась. Я ловила ухом
её молитв скорбящую юдоль.
Под пристальным проклятьем атеизма
ребёнка лишний прорастал побег.
Он в собственных наитьях затаился,
питающих невежества пробел.
Доверясь лишь возлюбленному древу,
чтобы никто не видел, не ругал,
карандашом нарисовал он Деву
с Младенцем небывалым на руках.
Так жил он с тайной, скрытою подушкой,
уж время - заточают в комсомол,
чей предводитель, смолоду потухший,
как Пан, был пьяноват и козлоног.
Но глаз прельщала невидаль кретина,
который в детстве Буниным любим.
Я шла домой. Меня ждала картинка -
тайник под изголовием моим.
Средь хвойных грёз, вполне ино-кромешных,
ель возглавлял, как ей закон велел,
взамен звезды - кощунства наконечник,
чтоб род людской забыл про Вифлеем.
Как выжить обречённому дитяти,
спасительный как совершить рывок,
когда ознобно дед-морозны дяди,
влекущие в загробье хоровод?
Лишь так, пожалуй: заглушает гогот
хранитель сердца, ветхий книжный шкаф.
Коль с Пушкиным - в родных соседях Гоголь,
всё минет, обойдётся как-никак.
Но боль свежа, жалея страстотерпца:
безумья итальянского не снесть,
в камине дотлевают угли текста,
как родина - его туманна смерть.
Уж как бы вдосталь - надобно излишних,
чрезмерных мук, таких никто не знал.
Зачем Белинский, честно взбеленившись,
его посланьем пагубы терзал?
И честность прочих - вздоры слов никчемных,
возмыли - и забыл их небосвод.
Всех подсознаний, стынущих в кочевьях, -
заглавный он, неоспоримый вождь.
Все без него - лишь сироты приюта,
где кормит яд живот и ум детей.
Но свянут флаги, гимны отпоются
насильных измышлений и страстей.
Разгула ночь. Но темнота откуда? -
Ель пошатнут, посуду перебьют.
Чёрт месяц взял! Зато кузнец Вакула
летит по черевички в Петербург.
День празднества, ожги морозом-солнцем.
Где сотворивший лютый мой букварь?
Как чист опалы снег, куда он сослан:
в утайку сквера, но на свой бульвар.
Елоховского храма позолота,
к печали Нила Сорского, - пышна.
Тот, помысел о ком, - мне отзовётся.
Гляжу - а ночь под Рождество прошла.
Святкам рад снегопад -
синеват, сыроват.
Чёрт крутил и вертел -
наперед Рождества
нам звезду и вертеп
Коляда принесла.
Ты в мой сад-вертоград
приходи, вертопрах.
Выпросить - не воровать,
сыпь в ладони, виноградь.
Ты ко мне - колядовать,
я к тебе - околдовать.
Я другой не знаю доли,
всё мне мило, всё мало,
виноградье молодое,
красно-зелено моё.
1999