8 ноября 1943-го года
из дневников
Александр Витковский, электромонтажник, 33 года, командир подразделения связи:
8 ноября. Перекоп
Прочно занимаем рубежи, улучшаем позиции и наблюдаем за противником. Артиллерийская дуэль.
Есть возможность отметить 26-ю годовщину Великого Октября.
Устроились в воронке от крупного снаряда неплохо, только ветер мешает и воздух более влажный, чем в степи (близость моря). Слева хорошо просматривается Сиваш, а залив справа закрыт возвышенностью.
Георгий Славгородский, школьный учитель, 29 лет, старший лейтенант, Украина (по возвращении в часть из госпиталя):
8 ноября. Соколовка. Хозяйка покормила картошкой с пышками. Завтрак был легкий, и я боялся, что не хватит духу на 25 км.
Дождик к этому времени перестал, и мы торопились: мог опять пойти, стояла пасмурная, мокрая погода. Мы вышли на шлях, и у нас завязался откровенный разговор о прожитой жизни и пережитых мечтах. Я вспомнил опять о Вале, Тамаре, юношеском порыве к учебе и выборе профессии. Саша вспомнил о партийной работе своей, о борьбе молодых и старых партийных работников, о воровской беспризорной жизни, о цыганке, о женитьбе. Под конец мы разговорились о комаидирах-соратниках, судьбу которых мы узнали через час. За разговорами мы скоро и легко прошли 25 км по грязи. Пришли в Ивановку, пообедали при корпусном ОХО и вечером вышли на Соколовку. Было уже темно, когда мы пришли в штаб дивизии. Шло кино, играла гармошка, говор, смех - все это говорило за то, что часть не воюет. Я зашел в 4-й отдел. Капитан Долинский хорошо меня встретил, дал направление в свой полк. Я мог попытаться переночевать, но мне посоветовали дойти в полк. Полк стоял в Веселом Куте. Штаб полка я нашел в маленькой грязной хате в другом конце поселка.
Что я узнал о части. Командир полка и комиссар погибли, Соболь, Саландо, Нестеров, Ястремский, Кудрявцев, Мозяркин, Пелюх, Быков и др.
Полк до Днепра шел с победами, хотя попадал в переплеты у Кракино и Березовки. На Днепре, на острове севернее Кременчуга у д. Васильевки, под командованием заносчивого и зловредного Ягольникова [правильно: Ягольника] понес особенно большие потери, за Днепром успешно продвигался по направлению на Кировоград, а последние дни драпанул (выдохшись и обезоружившись в процессе наступления) км на 28 и остановился у Соколовки, откуда должен отойти в составе дивизии в резерв или на формировку. Сегодня должны выходить в 22.00. Был на КП, беседовал с Гущиным, Пироговым, Бокатановым. Гущин теперь зам. командира полка по строевой. Встретил меня хорошо, обещал поставить меня комбатом, позвал представить меня командиру полка полковнику Алексееву. Командир полка человек теоретический, делает то, что посоветует зам по политической - майор из штаба дивизии. Саша говорит - неважный человек, абраш. Обещали послать в 3 батальон на прежнюю должность.
Я не хотел бы, хотел бы замкомбатом к Выговскому. Надежда на Гущина. Гущин, Паляница, Нала передают беспокойство Галины о моей судьбе (будто мне ногу отрезали в госпитале). И мне следует вести себя умело, порядочно и браться за работу с энергией.
Вера Инбер, поэт, 53 года, Ленинград:
8 ноября.
Давно не писала. А событий множество. Мы уже освободили Киев. Иногда приближение конца войны отчетливо до дрожи в сердце.
Праздники провела «бурно». Вчера была на Карельском перешейке, в гостях у командующего армией.
Он давно уже приглашал меня. Вчера прислали за нами машину. И мы помчались по Кировскому в сторону островов, мимо Черной речки - места дуэли Пушкина. А там - Парголово, Токсово, хвойные карельские перелески и холмы. Все настороженное, беззвучное, затянутое осенней дымкой.
Армия активных действий не ведет. Она - заслон от финнов. Но то, что она не воюет (ее так и зовут «невоюющей армией»), видимо, точит сердца всех здешних армейцев, от командующего и до рядового бойца.
С первых же слов каждый начинает объяснять, почему они не воюют. Но, надо думать, настанет час - пойдут в бой и они. А пока здесь полный порядок. Пушки и гаубицы установлены с грозным щегольством. Для них устроены особые укрытия, из которых они выкатываются в течение нескольких секунд. Нам с гордостью объяснили, что здешний «производственный опыт» нашел уже себе применение в других армиях.
Отдохнув в штабе, мы поехали с командующим ближе к переднему краю: за три километра от финнов, откуда прошли еще пешком. И хотя я уверяла, что зимой 1942 года в армии Федюнинского была от немцев в четыре раза ближе, командующий не пожелал вести нас дальше, пояснив, что он отвечает за меня «перед литературой».
Позднее, за ужином, этот военный человек устыдил меня, профессионального писателя, цитируя неизвестные мне стихи поэтов пушкинской плеяды.
В одном месте командующий, указав на синеющие в предвечерней дымке лесистые холмы, сказал:
- Там противник.
Умиротворенный осенний пейзаж пронизан войной. Мшистая кочка, полуразрушенный шалаш, случайная куча хвороста на опушке - все это в любую минуту может открыть огонь. Тишина, безмолвие, совершенное безлюдие. А на проверку - всюду большие и малые доты, хитро окруженные проволокой с навешенными на ней металлическими предметами: чуть тронешь - и начинается звяканье и звон. Противотанковые рвы тянутся без конца.
Впервые я увидела дот; там все - металл, бетон, ничего деревянного. Это круглая крепость. Амбразуры во все стороны. Для пулеметчиков сделаны сиденья, вроде тех, какие бывают на сельскохозяйственных машинах.
Глубоко под землей - жилая часть, куда надо спускаться по трапу. Командиры дотов и артиллерийских батарей рапортовали командующему о готовности исполнить боевое задание, а также о том, чем заняты в данную минуту бойцы. Один командир очень хорошо доложил:
- Бойцы заняты отдыхом.
На одной из батарей дважды выстрелили в нашу честь из тяжелых гаубиц. Через несколько минут финны ответили.
На затерянном скрещении лесных дорог из неприметного шалашика вышло сторожевое охранение: два бойца.
Один - белорус или украинец: немолодой, усатый, сосредоточенный. Второй - горбоносый, смуглый, с легкими движениями горца.
Командующий угостил обоих папиросами, и, повернувшись спиной к финской стороне, оба потаенно закурили.
Поздно вечером, при ущербной луне, мы вернулись на машине в Ленинград.
Теперь я уже почти со всех сторон представляю себе блокадное кольцо.
Михаил Пришвин, писатель, 70 лет, Москва:
8 ноября.
Вчера, вспоминая прежние парады, я вышел утром на Красную площадь, там было пусто. Стояли кое-где милиционеры. Какой-то странник в ушанке с большой палкой переходил площадь. На тонкой веревочке рядом с ним шла коза, видно, очень ручная, постоянный друг этого странника. Он прошел площадь, спустился вниз к набережной и спокойно дошел до Каменного моста, и по мосту свернул в Замоскворечье, и там скрылся где-то на Б. Полянке между домами. Казалось, странник с козой в это утро, выйдя откуда-то, переходил Москву, чтобы снова выйти в большое пространство. Проводив глазами странника, я вспомнил в нем героя моего романа «Кащеева цепь»: не он ли, этот Алпатов, переходит Москву в знаменательный день 7 ноября? Не пора ли мне взяться за дело и рассказать его историю с тех пор, как я остановился...
Пороша.
Вчера, 7-го, при ярком небе до восхода на крышах белый мороз. Когда солнце взошло, мороз стал сходить и крыши чернеть.
Но городские дома все разные высотой: большие дома бросают тень на малые, и так есть дома в вечной тени. Вот там, где оставалась тень, мороз перележал весь день и остался на ночь. Так началась зима: кое-где на крышах снег от мороза перележал до ночи. А после полудня пошел снег и лег этот снег новый на вчерашний. Сегодня утром все крыши были ярко-белые. Бывало, когда такая первая пороша заставала меня в городе, я отводил себе душу на следах по крышам домов, с высоты своего шестого этажа там и тут возле труб я радостно наблюдал путешествия котов, оставляющих разные цепочки следов. Сегодня следов этих не было, и белые крыши оставались пустынными: наверно, люди военного времени по недостатку питания себе бросили кормить котов, и они постепенно перевелись в Москве.
И в городе даже становится светлей и радостней на душе от первой пороши. - С обновой, с обновой! - встречаясь, говорят люди. Но коты в это радостное утро так и не вышли на белые крыши.
Даю слово никогда не писать рассуждений, а писать всякую мысль в законченной образной форме. Крепко берусь за это для экономии времени. Кончено. Клятва!
У Шишкова за ужином была гречневая каша и большая роскошь по нынешнему времени - сливочное масло.
- Берите больше масла, - предлагала хозяйка Клавдия Михайловна, - маслом кашу не испортишь.
Александр Витковский, электромонтажник, 33 года, командир подразделения связи:
8 ноября. Перекоп
Прочно занимаем рубежи, улучшаем позиции и наблюдаем за противником. Артиллерийская дуэль.
Есть возможность отметить 26-ю годовщину Великого Октября.
Устроились в воронке от крупного снаряда неплохо, только ветер мешает и воздух более влажный, чем в степи (близость моря). Слева хорошо просматривается Сиваш, а залив справа закрыт возвышенностью.
Георгий Славгородский, школьный учитель, 29 лет, старший лейтенант, Украина (по возвращении в часть из госпиталя):
8 ноября. Соколовка. Хозяйка покормила картошкой с пышками. Завтрак был легкий, и я боялся, что не хватит духу на 25 км.
Дождик к этому времени перестал, и мы торопились: мог опять пойти, стояла пасмурная, мокрая погода. Мы вышли на шлях, и у нас завязался откровенный разговор о прожитой жизни и пережитых мечтах. Я вспомнил опять о Вале, Тамаре, юношеском порыве к учебе и выборе профессии. Саша вспомнил о партийной работе своей, о борьбе молодых и старых партийных работников, о воровской беспризорной жизни, о цыганке, о женитьбе. Под конец мы разговорились о комаидирах-соратниках, судьбу которых мы узнали через час. За разговорами мы скоро и легко прошли 25 км по грязи. Пришли в Ивановку, пообедали при корпусном ОХО и вечером вышли на Соколовку. Было уже темно, когда мы пришли в штаб дивизии. Шло кино, играла гармошка, говор, смех - все это говорило за то, что часть не воюет. Я зашел в 4-й отдел. Капитан Долинский хорошо меня встретил, дал направление в свой полк. Я мог попытаться переночевать, но мне посоветовали дойти в полк. Полк стоял в Веселом Куте. Штаб полка я нашел в маленькой грязной хате в другом конце поселка.
Что я узнал о части. Командир полка и комиссар погибли, Соболь, Саландо, Нестеров, Ястремский, Кудрявцев, Мозяркин, Пелюх, Быков и др.
Полк до Днепра шел с победами, хотя попадал в переплеты у Кракино и Березовки. На Днепре, на острове севернее Кременчуга у д. Васильевки, под командованием заносчивого и зловредного Ягольникова [правильно: Ягольника] понес особенно большие потери, за Днепром успешно продвигался по направлению на Кировоград, а последние дни драпанул (выдохшись и обезоружившись в процессе наступления) км на 28 и остановился у Соколовки, откуда должен отойти в составе дивизии в резерв или на формировку. Сегодня должны выходить в 22.00. Был на КП, беседовал с Гущиным, Пироговым, Бокатановым. Гущин теперь зам. командира полка по строевой. Встретил меня хорошо, обещал поставить меня комбатом, позвал представить меня командиру полка полковнику Алексееву. Командир полка человек теоретический, делает то, что посоветует зам по политической - майор из штаба дивизии. Саша говорит - неважный человек, абраш. Обещали послать в 3 батальон на прежнюю должность.
Я не хотел бы, хотел бы замкомбатом к Выговскому. Надежда на Гущина. Гущин, Паляница, Нала передают беспокойство Галины о моей судьбе (будто мне ногу отрезали в госпитале). И мне следует вести себя умело, порядочно и браться за работу с энергией.
Вера Инбер, поэт, 53 года, Ленинград:
8 ноября.
Давно не писала. А событий множество. Мы уже освободили Киев. Иногда приближение конца войны отчетливо до дрожи в сердце.
Праздники провела «бурно». Вчера была на Карельском перешейке, в гостях у командующего армией.
Он давно уже приглашал меня. Вчера прислали за нами машину. И мы помчались по Кировскому в сторону островов, мимо Черной речки - места дуэли Пушкина. А там - Парголово, Токсово, хвойные карельские перелески и холмы. Все настороженное, беззвучное, затянутое осенней дымкой.
Армия активных действий не ведет. Она - заслон от финнов. Но то, что она не воюет (ее так и зовут «невоюющей армией»), видимо, точит сердца всех здешних армейцев, от командующего и до рядового бойца.
С первых же слов каждый начинает объяснять, почему они не воюют. Но, надо думать, настанет час - пойдут в бой и они. А пока здесь полный порядок. Пушки и гаубицы установлены с грозным щегольством. Для них устроены особые укрытия, из которых они выкатываются в течение нескольких секунд. Нам с гордостью объяснили, что здешний «производственный опыт» нашел уже себе применение в других армиях.
Отдохнув в штабе, мы поехали с командующим ближе к переднему краю: за три километра от финнов, откуда прошли еще пешком. И хотя я уверяла, что зимой 1942 года в армии Федюнинского была от немцев в четыре раза ближе, командующий не пожелал вести нас дальше, пояснив, что он отвечает за меня «перед литературой».
Позднее, за ужином, этот военный человек устыдил меня, профессионального писателя, цитируя неизвестные мне стихи поэтов пушкинской плеяды.
В одном месте командующий, указав на синеющие в предвечерней дымке лесистые холмы, сказал:
- Там противник.
Умиротворенный осенний пейзаж пронизан войной. Мшистая кочка, полуразрушенный шалаш, случайная куча хвороста на опушке - все это в любую минуту может открыть огонь. Тишина, безмолвие, совершенное безлюдие. А на проверку - всюду большие и малые доты, хитро окруженные проволокой с навешенными на ней металлическими предметами: чуть тронешь - и начинается звяканье и звон. Противотанковые рвы тянутся без конца.
Впервые я увидела дот; там все - металл, бетон, ничего деревянного. Это круглая крепость. Амбразуры во все стороны. Для пулеметчиков сделаны сиденья, вроде тех, какие бывают на сельскохозяйственных машинах.
Глубоко под землей - жилая часть, куда надо спускаться по трапу. Командиры дотов и артиллерийских батарей рапортовали командующему о готовности исполнить боевое задание, а также о том, чем заняты в данную минуту бойцы. Один командир очень хорошо доложил:
- Бойцы заняты отдыхом.
На одной из батарей дважды выстрелили в нашу честь из тяжелых гаубиц. Через несколько минут финны ответили.
На затерянном скрещении лесных дорог из неприметного шалашика вышло сторожевое охранение: два бойца.
Один - белорус или украинец: немолодой, усатый, сосредоточенный. Второй - горбоносый, смуглый, с легкими движениями горца.
Командующий угостил обоих папиросами, и, повернувшись спиной к финской стороне, оба потаенно закурили.
Поздно вечером, при ущербной луне, мы вернулись на машине в Ленинград.
Теперь я уже почти со всех сторон представляю себе блокадное кольцо.
Михаил Пришвин, писатель, 70 лет, Москва:
8 ноября.
Вчера, вспоминая прежние парады, я вышел утром на Красную площадь, там было пусто. Стояли кое-где милиционеры. Какой-то странник в ушанке с большой палкой переходил площадь. На тонкой веревочке рядом с ним шла коза, видно, очень ручная, постоянный друг этого странника. Он прошел площадь, спустился вниз к набережной и спокойно дошел до Каменного моста, и по мосту свернул в Замоскворечье, и там скрылся где-то на Б. Полянке между домами. Казалось, странник с козой в это утро, выйдя откуда-то, переходил Москву, чтобы снова выйти в большое пространство. Проводив глазами странника, я вспомнил в нем героя моего романа «Кащеева цепь»: не он ли, этот Алпатов, переходит Москву в знаменательный день 7 ноября? Не пора ли мне взяться за дело и рассказать его историю с тех пор, как я остановился...
Пороша.
Вчера, 7-го, при ярком небе до восхода на крышах белый мороз. Когда солнце взошло, мороз стал сходить и крыши чернеть.
Но городские дома все разные высотой: большие дома бросают тень на малые, и так есть дома в вечной тени. Вот там, где оставалась тень, мороз перележал весь день и остался на ночь. Так началась зима: кое-где на крышах снег от мороза перележал до ночи. А после полудня пошел снег и лег этот снег новый на вчерашний. Сегодня утром все крыши были ярко-белые. Бывало, когда такая первая пороша заставала меня в городе, я отводил себе душу на следах по крышам домов, с высоты своего шестого этажа там и тут возле труб я радостно наблюдал путешествия котов, оставляющих разные цепочки следов. Сегодня следов этих не было, и белые крыши оставались пустынными: наверно, люди военного времени по недостатку питания себе бросили кормить котов, и они постепенно перевелись в Москве.
И в городе даже становится светлей и радостней на душе от первой пороши. - С обновой, с обновой! - встречаясь, говорят люди. Но коты в это радостное утро так и не вышли на белые крыши.
Даю слово никогда не писать рассуждений, а писать всякую мысль в законченной образной форме. Крепко берусь за это для экономии времени. Кончено. Клятва!
У Шишкова за ужином была гречневая каша и большая роскошь по нынешнему времени - сливочное масло.
- Берите больше масла, - предлагала хозяйка Клавдия Михайловна, - маслом кашу не испортишь.