12 октября. Быть императором Павлом Петровичем
Актёр Олег Борисов 12 октября 1988 года в дневниковой записи под названием "Верой и Правдой", готовясь к роли в Театре Советской Армии, записал:
В 9-30 поехали в Лефортово смотреть, как муштруют роту почетного караула. Мокрые ребята. Ритм. Рассыпается барабанная дробь. Подхожу к барабанщику, он дает полный отчет: «Кожа трехгодовалого быка, кленовые палочки... все, как положено». Спрашиваю у него, как служится. «Скука! - отвечает он как-то расхлябанно. - Никакого повышения...» - «Но нюни-то распускать негоже!.. Знаешь, что бы Павел за такой ответ?..» Рассказываю ему об одном указе только что вошедшего на престол государя. Касается гвардии.
В состав элитных гвардейских полков были включены батальоны из Гатчины без какого-либо отбора - таким образом, обыкновенные поручики тут же становились капитанами гвардии. («В походе король свою армию переиначил...») Этой несправедливости не стерпели многие офицеры и генералы, привыкшие носить блестящие екатерининские мундиры. Униженные, они решили покинуть службу. Их неповиновение не устроило Павла, и он издает новый указ... Прошу барабанщика изобразить гороховую дробь и опираюсь на первую попавшуюся палку: «Повелеваю тем, кто подал прошение об отставке, в 24 часа покинуть столицу нашу Петербург и перебраться в свои поместья!»
«Какие это поместья?.. Он что, рехнулся?» - раздались смешки офицеров, и многие из них поспешили в свои дома, находившиеся в Петербурге. Там они были задержаны как государственные преступники, отправлены за черту города и без вещей оставлены на дороге. А писарю, что не указал на ошибку (в части поместий), император назначил двести палок. На моего барабанщика эти «указы» произвели впечатление: «Здорово... в один день выбиться в офицеры! Я бы такому государю служил верой и правдой!»
Разумеется, такой сцены с барабанщиком не было - я лишь помахал военной тростью, как на вахт-параде перед Михайловским замком.
Вникаю в его поступки, вчитываюсь в указы. Внедрить верных ему людей в старую гвардию, которая служила его матушке и незаконно свергла отца? Это разумно... Кстати, отцу, преданному забвению, были оказаны такие же погребальные почести, как почившей матушке. Павел отправился в Александро-Невскую лавру и приказал вскрыть его могилу. После чего достал из нее сохранившуюся еще перчатку Петра III и поцеловал ее, встав на колено. Расплакался и шепнул священнослужителю: «Бог рассудит, кто прав, кто виноват... А на этой земле их тела отныне будут рядом - словно умерли вместе...» И произвел в генерал-аншефы барона Унгерна, попавшего в немилость после смерти Петра. Так же как и других достойных лиц, служивших отцу верой и правдой, вызвал из небытия.
Когда мы уезжали из Лефортова, я наткнулся на рядового, несшего портфельчик и теплую шапку командира роты. Так положено по уставу? Возможно... Но прошел бы равнодушно Павел мимо такого случая? В книге А. Болотова описано нечто похожее: Павел становится свидетелем того, как рядовой солдат с благоговением несет чьи-то шпагу и шубу.
- Чьи они? - спрашивает государь у рядового.
- Офицера моего... вот самого сего, который впереди идет.
- Офицера? Видно, наскучила ему его шпага... Вот что, надень-ка ты ее на себя, и шубку... а ему отдай с портупеею штык свой: оно ему будет покойнее.
Болотов заключает: «Всем солдатам было сие крайне приятно, а офицеры перестали нежиться и стали помнить сан свой».
Еще несколько этюдов разыграл уже дома, по возвращении из Лефортова. Вначале не обойтись без этюдного метода, хотя я применяю его по-своему: без свидетелей и партнеров.
В 9-30 поехали в Лефортово смотреть, как муштруют роту почетного караула. Мокрые ребята. Ритм. Рассыпается барабанная дробь. Подхожу к барабанщику, он дает полный отчет: «Кожа трехгодовалого быка, кленовые палочки... все, как положено». Спрашиваю у него, как служится. «Скука! - отвечает он как-то расхлябанно. - Никакого повышения...» - «Но нюни-то распускать негоже!.. Знаешь, что бы Павел за такой ответ?..» Рассказываю ему об одном указе только что вошедшего на престол государя. Касается гвардии.
В состав элитных гвардейских полков были включены батальоны из Гатчины без какого-либо отбора - таким образом, обыкновенные поручики тут же становились капитанами гвардии. («В походе король свою армию переиначил...») Этой несправедливости не стерпели многие офицеры и генералы, привыкшие носить блестящие екатерининские мундиры. Униженные, они решили покинуть службу. Их неповиновение не устроило Павла, и он издает новый указ... Прошу барабанщика изобразить гороховую дробь и опираюсь на первую попавшуюся палку: «Повелеваю тем, кто подал прошение об отставке, в 24 часа покинуть столицу нашу Петербург и перебраться в свои поместья!»
«Какие это поместья?.. Он что, рехнулся?» - раздались смешки офицеров, и многие из них поспешили в свои дома, находившиеся в Петербурге. Там они были задержаны как государственные преступники, отправлены за черту города и без вещей оставлены на дороге. А писарю, что не указал на ошибку (в части поместий), император назначил двести палок. На моего барабанщика эти «указы» произвели впечатление: «Здорово... в один день выбиться в офицеры! Я бы такому государю служил верой и правдой!»
Разумеется, такой сцены с барабанщиком не было - я лишь помахал военной тростью, как на вахт-параде перед Михайловским замком.
Вникаю в его поступки, вчитываюсь в указы. Внедрить верных ему людей в старую гвардию, которая служила его матушке и незаконно свергла отца? Это разумно... Кстати, отцу, преданному забвению, были оказаны такие же погребальные почести, как почившей матушке. Павел отправился в Александро-Невскую лавру и приказал вскрыть его могилу. После чего достал из нее сохранившуюся еще перчатку Петра III и поцеловал ее, встав на колено. Расплакался и шепнул священнослужителю: «Бог рассудит, кто прав, кто виноват... А на этой земле их тела отныне будут рядом - словно умерли вместе...» И произвел в генерал-аншефы барона Унгерна, попавшего в немилость после смерти Петра. Так же как и других достойных лиц, служивших отцу верой и правдой, вызвал из небытия.
Когда мы уезжали из Лефортова, я наткнулся на рядового, несшего портфельчик и теплую шапку командира роты. Так положено по уставу? Возможно... Но прошел бы равнодушно Павел мимо такого случая? В книге А. Болотова описано нечто похожее: Павел становится свидетелем того, как рядовой солдат с благоговением несет чьи-то шпагу и шубу.
- Чьи они? - спрашивает государь у рядового.
- Офицера моего... вот самого сего, который впереди идет.
- Офицера? Видно, наскучила ему его шпага... Вот что, надень-ка ты ее на себя, и шубку... а ему отдай с портупеею штык свой: оно ему будет покойнее.
Болотов заключает: «Всем солдатам было сие крайне приятно, а офицеры перестали нежиться и стали помнить сан свой».
Еще несколько этюдов разыграл уже дома, по возвращении из Лефортова. Вначале не обойтись без этюдного метода, хотя я применяю его по-своему: без свидетелей и партнеров.