13 июля 1913 года. Европейские впечатления
в стихах и прозе от трёх авторов.
В ГОЛЛАНДИИ
Эти милые, красно-зеленые домики,
Эти садики, в розах и желтых и алых,
Эти смуглые дети, как малые гномики,
Отраженные в тихо-застывших каналах, -
Эти старые лавки, где полки уставлены
Рядом банок пузатых, давно закоптелых,
Этот шум кабаков, заглушенный, подавленный,
Эти рослые женщины в чепчиках белых, -
Это все так знакомо, и кажется; в сказке я,
И готов наважденью воскликнуть я: vade!* *Сгинь! (лат.)
Я с тобой повстречался, Рембрандтова Саския?
Я в твой век возвращен, Адриан ван Остаде?
13 июля 1913, Leiden, Валерий Брюсов.
Сергей Прокофьев, композитор, 22 года, Швейцария:
В Жоанне сказано, что для ознакомления с Интерлакеном необходимо четыре дня, причём дано подробное расписание на все четыре. У меня же был всего один день и то до половины четвёртого, после чего надо было двигаться на верхушку облюбованной мною горы. В конце концов я плюнул на осмотр и употребил моё утро и полдень на гуляние по самому Интерлакену и ближайшим горам. Интерлакен очень хорошенькое местечко, сплошь уставленное отелями и пансионами. Среди приезжих - русских неограниченное количество. В два часа мне надоело в Интерлакене, кроме того адски клонило ко сну. Я сел на пароход, потом в поезд и наконец в фуникулёр, который тихо-тихо стал взбирать меня на верх горы Нисен. Высота Нисена превышает 2300 метров, и вагон ползёт около часу. Чего только нет на пути подъёма: и элегантный мост в начале, и закругления, и пропасть по бокам, и тоннели, и просто длинные, прямые как стрела, скаты. Сначала я радовался как дитя, что мы всё ползём и ползём вверх, и опять ползём, и ещё ползём, а конца всё-таки не видно. Потом стало скучно и настроение вдруг стало отвратительным. Однако, очутившись на вершине, я обрадовался толпе туристов и настроение исправилось. Люблю я этих милых туристов, особенно немолодых, когда они с путеводителем в одной руке, с биноклем в другой, деловой походкой идут и внимательно смотрят по сторонам, стараясь запечатлеть в памяти каждую мелочь и страшась упустить что-нибудь, заслуживающее внимания. Их не было много на верхушке, да и те вскоре уехали вниз. Зато последний, семичасовой фуникулёр, привёз целую дюжину. Сразу стало шумно: туристы толкались на верхней площадке, раскладывали карты и планы, пальцы и палки указывали во все стороны, языки произносили необыкновенные для уха названия окружающих вершин и рек. Вид действительно был беспредельный, да и предел-то часто составляли мгла и туман. Два озера, Тун и Бриенц, лежали у ног, - Тун как на ладони, а на востоке красовалась длинная цепь снеговых гор, которые по мере заката меняли цвет с розового на голубой и серый. Облака проплывали у наших ног, на время скрывая ту или другую часть пейзажа; иногда облако набегало на самую верхушку - тогда мы утопали в густом тумане. Местами около отеля лежал снег, но это по случаю холодного лета, обыкновенно же ему здесь быть не полагается. После обеда, когда совсем стемнело, я снова выходил на верхнюю площадку. С дюжину ослепительных электрических фонарей освещали её, создавая тот сверкающий алмаз на тёмной горе, который так очаровывал меня внизу на озере. Но здесь это было прямо неприятно - глазам больно, а вниз - ничего не видно. Я вернулся в мой номер, куда мне втиснули ещё какого-то немца, но он был очень любезен, сразу завалился спать и сказал, что чем дольше я буду сидеть и писать, тем ему лучше будет спаться. Я поблагодарил его и добросовестно стал записывать моё путешествие, несмотря на дрёму, тянувшую к подушке ещё сильней, чем моего соседа.
Сергей Вавилов, физик, 22 года, Италия:
Сьена. Итальянцы народ веселый и совершенно бесцеремонный, окно (раскрытое) из «gabinetto» смотрит прямо в настоящий «gabinetto» какого-то сеньора.
S. Domenico. Насилу добрел, словно крепость брал, любоп[ытна] в церкви фреска Andrea di Vanni Св. Катерина, простая и прелестная; я что-то раньше думал о Содоме, что в нем есть кое-что от Леонардо; оказывается, грязно-слащавая подделка под Синьорелли и отчасти Леонардо. Какой парадокс, Маттео Di Giovanni и Guasto с их византийско строгой слащавостью, а рядом фреска Nasini (1705) под Ватто и (нрзб.). Впрочем, хорошо то и другое. В соседней капелле прямо прелестна Св. Дева M[atteo] di Giovanni. Сентиментально, но в меру и одновременно строго. В этой иконе, пожалуй, концентрированный Бот[т]ичелли. Вещь роскошная.
Galleria. Весьма понятно, что после S. Domenico M[atteo] di G[iovanni] попал в мои любимцы; в сущности вещь страннейшая и, пожалуй, бесвкус- ная, помесь византизма и ботичеллизма, вот 2 его прел[естные] мадонны 399, 400. Для меня сьенцы являются откровением, новые лица, новые краски и новые мысли. Впрочем, тут же в зале много и фальши школы Perugino и Pinturicchio, даже есть ясные переходы от М. di G. к этой фальши, напр[имер], некий Giacomo Pacchiarotti ср[авни] 426 и 422; любопыт[но] по тонам (Puvis de Ch.) N 428. А Маттео прямо молодец, нет, он, конечно, не византист, вот N 432, да тут ни одной скованной фигуры и все-таки не менее сковано какой-то сиенской цепью традиции. А вот и Sodoma (фреска). Все очень ловко и, пожалуй, красиво, леонардовские лица и фигуры Синьорелли - а дух чуть ли не Guido Reni. Pinturi[c]chio-Perugino, но более наивный (очень интересен Palma Vechio N 500, прямо насыщ[ен] венецианскими] красками).
А вот сейчас нахожусь в коридоре, где сразу видно, как из железного византизма появился сентиментальный сьенизм, темное золото, темный пурпур и темно-синее здесь превращаются в радостное (конфетно) золотое, розовое и голубое. Конечно, византийцы сильнее сьенцев. Иногда в картине чарует только краска, вот, напр[имер], сейчас № 65 Madonna Ambrogio Lorenzetti прямо физически действует своим сочетанием золотого, глубокого синего и кроваво-красного (впрочем, наши иконы лучше всяких Lorenzetti).
Превосходен № 111 неизвестного] автора, распятие и Pieta. Тона Puvis на золотом ((нрзб.)) фоне, прелестные группы.
Все новые имена и все прелестны. Хотя здесь больше стиль, чем искусство.
Вся галерея мерцает каким-то особенным нежным золотисто-серо-розовым сьенским светом. Мягок и нежен (нежнее фра Беато)
Giovanni di Padova, его страшный суд и оригинален и красив. (№ 172)
Sano di Pietro уже сахар, хотя и он иногда прелестен. Право, мне самому слово «прелестный» не нравится, но к сьенцам другого не подберешь.
Все эти картины роскошны, как православное богослужение. Вот № 269 S[ano] di Pietro, ведь это, право же, поздняя обедня в старом соборе.
Хорош Neroccio (287), а также 281, даже лучше Matteo. Этот № 281, пожалуй, перл галереи (галерея громадна - вся интересна и для меня совершенно нова). Христос у столба (фреска) Содомы эффектна и ловко написана. Все его масляные картины невозможная помесь Леонардо и Dolci. Совершенно оригинальны и эффектны фрески Genga Girolamo. Эней и сноп [-] другой не знаю.
Palazzo Comunale. Всадник S[imone] de Martini 5+, но mon cher M[oeller] v[an] d[en] Bruck, право же, немцем тут и не пахнет, как не пахнет вся галерея. Уж один костюм рыцаря и эта terra di Sienne говорят за то, что это Италия.
Удивительно это соседство Содомы с разными Sano di Pietro, Taddeo di Bartolo etc., безвкуснее не придумаешь.
Фрески Лоренцетти, пр[аво], только интересны, рассматривать их я времени не имею, а потому basta.
Это ведь, право, трагедия. Перед многими бы, многими вещами посидел часами - нельзя, [в] 2.30 поезд отходит.
Удивительное дело, Сьена изображена на правой фреске совсем та, что я только что видел. Вот уж поистине каменный консерватизм. И поля, которые видно здесь в окно и которые тоже на фресках - те же.
Сколько же тут самых крайних контрастов: вот строгая старая зала с фресками Simone di Ma[tinfi] и с приключ[ениями] какого-то папы XIV, XV в[еков], даже какой-нибудь сьенской девицы чувствовали бы себя здесь, как дома, а вот рядом зала Vittorio Emmanuele - треск и аромат современной Италии.
Правда, для Сьены другого эпитета и не подберешь, как «рыцарский» город. Суровость и сентиментальность, вот те 2 полюса, на которых Сьена вертится. Как далека Сьена от Рима и Флоренции, нашедших третье между двумя крайностями, классическую красоту. Леонардо, Рафаэль, Микель-Анджело - люди совсем другого мира. Сьена наивна, суровость и сентиментальность просто атрибуты этой наивности. У Рима и Флоренции наивность разве только у Беато. Сьена прекрасна, как рыцарь, крушащий горы и весь для неведомой дамы, она красива и как дитя. И вот что хорошо. Сьена единственна, а потому драгоценна. Она меня как-то даже подбодрила, заглушила второй голос, голос дома и работы. В Сьену я, конечно, приеду еще и говорю ей самое сентиментальное «А rivederci». Чудо или случай. В ресторане «Aquila Nera», где я обедал, на буфете стоит коронационная русская кружка. Боже мой, да ничего интимней, пожалуй, и не найдешь в моей жизни этой кружки. Детство, воспоминания Ходынки и тех комнат, где я эту кружку видел. И вдруг эта кружка в Сьене.
Через ½часа еду во Флоренцию, мою ultima res[idenza]. Хочу начинать там с частного (конечно, за исключ[ением] Уффиций), как в Венеции.
В витрине вок[зального] киоска вижу L.Tolstoi I parassiti social!; в cinem[atografo] представляют il centinaio di Romanoff, в ресторане коронационная кружка. Одним словом, целая груда следов «русского влияния».
Флоренция
Я сделал прекрасно, первым делом сходил к S. Miniato. Сегодня суббота. Хуже вечера субботы и воскресенья дней в путешествии не бывает. Для путешественника все дни праздники, и все праздники - будни. Чужой праздник, отдых производит впечатление мертвящее. Все равно, как если бы артисты заснули на сцене на самом деле. Турист - это уж отчасти не человек, а только зритель, и в этом все скверное и все хорошее в путешествии. Важно найти середину золотую между зрителем и актером. Ее находили старинные путешественники и Goethe, и Гайnе, и Stuhr и tutti quanti; их путешествия были отчасти и жизнью. Современное путешествие в месяц 3000 километров обращается даже не в представление, а в кинематограф. От будничной скуки праздника я сбежал на S. Miniato, откуда вновь предстала во всей своей прелести туманно-фиолетово-серая закатная Флоренция. Мягкая линия гор, глубокая зелень кипарисов, змеящийся Арно и гипнотизирующие силуэты куполов и Palazzo Vecchio - вот и все, что в этом пейзаже, но он прекрасен «и на бушующие волны льет примирительный елей». Я, впрочем, настроился очень элегически и пессимистически. Впрочем, занялся делом и все как рукой сняло. Это мое счастье - делать свое настроение. Во Флоренции пробуду дней 5 и на свободе хочу о многом писать для меня важном.
В ГОЛЛАНДИИ
Эти милые, красно-зеленые домики,
Эти садики, в розах и желтых и алых,
Эти смуглые дети, как малые гномики,
Отраженные в тихо-застывших каналах, -
Эти старые лавки, где полки уставлены
Рядом банок пузатых, давно закоптелых,
Этот шум кабаков, заглушенный, подавленный,
Эти рослые женщины в чепчиках белых, -
Это все так знакомо, и кажется; в сказке я,
И готов наважденью воскликнуть я: vade!* *Сгинь! (лат.)
Я с тобой повстречался, Рембрандтова Саския?
Я в твой век возвращен, Адриан ван Остаде?
13 июля 1913, Leiden, Валерий Брюсов.
Сергей Прокофьев, композитор, 22 года, Швейцария:
В Жоанне сказано, что для ознакомления с Интерлакеном необходимо четыре дня, причём дано подробное расписание на все четыре. У меня же был всего один день и то до половины четвёртого, после чего надо было двигаться на верхушку облюбованной мною горы. В конце концов я плюнул на осмотр и употребил моё утро и полдень на гуляние по самому Интерлакену и ближайшим горам. Интерлакен очень хорошенькое местечко, сплошь уставленное отелями и пансионами. Среди приезжих - русских неограниченное количество. В два часа мне надоело в Интерлакене, кроме того адски клонило ко сну. Я сел на пароход, потом в поезд и наконец в фуникулёр, который тихо-тихо стал взбирать меня на верх горы Нисен. Высота Нисена превышает 2300 метров, и вагон ползёт около часу. Чего только нет на пути подъёма: и элегантный мост в начале, и закругления, и пропасть по бокам, и тоннели, и просто длинные, прямые как стрела, скаты. Сначала я радовался как дитя, что мы всё ползём и ползём вверх, и опять ползём, и ещё ползём, а конца всё-таки не видно. Потом стало скучно и настроение вдруг стало отвратительным. Однако, очутившись на вершине, я обрадовался толпе туристов и настроение исправилось. Люблю я этих милых туристов, особенно немолодых, когда они с путеводителем в одной руке, с биноклем в другой, деловой походкой идут и внимательно смотрят по сторонам, стараясь запечатлеть в памяти каждую мелочь и страшась упустить что-нибудь, заслуживающее внимания. Их не было много на верхушке, да и те вскоре уехали вниз. Зато последний, семичасовой фуникулёр, привёз целую дюжину. Сразу стало шумно: туристы толкались на верхней площадке, раскладывали карты и планы, пальцы и палки указывали во все стороны, языки произносили необыкновенные для уха названия окружающих вершин и рек. Вид действительно был беспредельный, да и предел-то часто составляли мгла и туман. Два озера, Тун и Бриенц, лежали у ног, - Тун как на ладони, а на востоке красовалась длинная цепь снеговых гор, которые по мере заката меняли цвет с розового на голубой и серый. Облака проплывали у наших ног, на время скрывая ту или другую часть пейзажа; иногда облако набегало на самую верхушку - тогда мы утопали в густом тумане. Местами около отеля лежал снег, но это по случаю холодного лета, обыкновенно же ему здесь быть не полагается. После обеда, когда совсем стемнело, я снова выходил на верхнюю площадку. С дюжину ослепительных электрических фонарей освещали её, создавая тот сверкающий алмаз на тёмной горе, который так очаровывал меня внизу на озере. Но здесь это было прямо неприятно - глазам больно, а вниз - ничего не видно. Я вернулся в мой номер, куда мне втиснули ещё какого-то немца, но он был очень любезен, сразу завалился спать и сказал, что чем дольше я буду сидеть и писать, тем ему лучше будет спаться. Я поблагодарил его и добросовестно стал записывать моё путешествие, несмотря на дрёму, тянувшую к подушке ещё сильней, чем моего соседа.
Сергей Вавилов, физик, 22 года, Италия:
Сьена. Итальянцы народ веселый и совершенно бесцеремонный, окно (раскрытое) из «gabinetto» смотрит прямо в настоящий «gabinetto» какого-то сеньора.
S. Domenico. Насилу добрел, словно крепость брал, любоп[ытна] в церкви фреска Andrea di Vanni Св. Катерина, простая и прелестная; я что-то раньше думал о Содоме, что в нем есть кое-что от Леонардо; оказывается, грязно-слащавая подделка под Синьорелли и отчасти Леонардо. Какой парадокс, Маттео Di Giovanni и Guasto с их византийско строгой слащавостью, а рядом фреска Nasini (1705) под Ватто и (нрзб.). Впрочем, хорошо то и другое. В соседней капелле прямо прелестна Св. Дева M[atteo] di Giovanni. Сентиментально, но в меру и одновременно строго. В этой иконе, пожалуй, концентрированный Бот[т]ичелли. Вещь роскошная.
Galleria. Весьма понятно, что после S. Domenico M[atteo] di G[iovanni] попал в мои любимцы; в сущности вещь страннейшая и, пожалуй, бесвкус- ная, помесь византизма и ботичеллизма, вот 2 его прел[естные] мадонны 399, 400. Для меня сьенцы являются откровением, новые лица, новые краски и новые мысли. Впрочем, тут же в зале много и фальши школы Perugino и Pinturicchio, даже есть ясные переходы от М. di G. к этой фальши, напр[имер], некий Giacomo Pacchiarotti ср[авни] 426 и 422; любопыт[но] по тонам (Puvis de Ch.) N 428. А Маттео прямо молодец, нет, он, конечно, не византист, вот N 432, да тут ни одной скованной фигуры и все-таки не менее сковано какой-то сиенской цепью традиции. А вот и Sodoma (фреска). Все очень ловко и, пожалуй, красиво, леонардовские лица и фигуры Синьорелли - а дух чуть ли не Guido Reni. Pinturi[c]chio-Perugino, но более наивный (очень интересен Palma Vechio N 500, прямо насыщ[ен] венецианскими] красками).
А вот сейчас нахожусь в коридоре, где сразу видно, как из железного византизма появился сентиментальный сьенизм, темное золото, темный пурпур и темно-синее здесь превращаются в радостное (конфетно) золотое, розовое и голубое. Конечно, византийцы сильнее сьенцев. Иногда в картине чарует только краска, вот, напр[имер], сейчас № 65 Madonna Ambrogio Lorenzetti прямо физически действует своим сочетанием золотого, глубокого синего и кроваво-красного (впрочем, наши иконы лучше всяких Lorenzetti).
Превосходен № 111 неизвестного] автора, распятие и Pieta. Тона Puvis на золотом ((нрзб.)) фоне, прелестные группы.
Все новые имена и все прелестны. Хотя здесь больше стиль, чем искусство.
Вся галерея мерцает каким-то особенным нежным золотисто-серо-розовым сьенским светом. Мягок и нежен (нежнее фра Беато)
Giovanni di Padova, его страшный суд и оригинален и красив. (№ 172)
Sano di Pietro уже сахар, хотя и он иногда прелестен. Право, мне самому слово «прелестный» не нравится, но к сьенцам другого не подберешь.
Все эти картины роскошны, как православное богослужение. Вот № 269 S[ano] di Pietro, ведь это, право же, поздняя обедня в старом соборе.
Хорош Neroccio (287), а также 281, даже лучше Matteo. Этот № 281, пожалуй, перл галереи (галерея громадна - вся интересна и для меня совершенно нова). Христос у столба (фреска) Содомы эффектна и ловко написана. Все его масляные картины невозможная помесь Леонардо и Dolci. Совершенно оригинальны и эффектны фрески Genga Girolamo. Эней и сноп [-] другой не знаю.
Palazzo Comunale. Всадник S[imone] de Martini 5+, но mon cher M[oeller] v[an] d[en] Bruck, право же, немцем тут и не пахнет, как не пахнет вся галерея. Уж один костюм рыцаря и эта terra di Sienne говорят за то, что это Италия.
Удивительно это соседство Содомы с разными Sano di Pietro, Taddeo di Bartolo etc., безвкуснее не придумаешь.
Фрески Лоренцетти, пр[аво], только интересны, рассматривать их я времени не имею, а потому basta.
Это ведь, право, трагедия. Перед многими бы, многими вещами посидел часами - нельзя, [в] 2.30 поезд отходит.
Удивительное дело, Сьена изображена на правой фреске совсем та, что я только что видел. Вот уж поистине каменный консерватизм. И поля, которые видно здесь в окно и которые тоже на фресках - те же.
Сколько же тут самых крайних контрастов: вот строгая старая зала с фресками Simone di Ma[tinfi] и с приключ[ениями] какого-то папы XIV, XV в[еков], даже какой-нибудь сьенской девицы чувствовали бы себя здесь, как дома, а вот рядом зала Vittorio Emmanuele - треск и аромат современной Италии.
Правда, для Сьены другого эпитета и не подберешь, как «рыцарский» город. Суровость и сентиментальность, вот те 2 полюса, на которых Сьена вертится. Как далека Сьена от Рима и Флоренции, нашедших третье между двумя крайностями, классическую красоту. Леонардо, Рафаэль, Микель-Анджело - люди совсем другого мира. Сьена наивна, суровость и сентиментальность просто атрибуты этой наивности. У Рима и Флоренции наивность разве только у Беато. Сьена прекрасна, как рыцарь, крушащий горы и весь для неведомой дамы, она красива и как дитя. И вот что хорошо. Сьена единственна, а потому драгоценна. Она меня как-то даже подбодрила, заглушила второй голос, голос дома и работы. В Сьену я, конечно, приеду еще и говорю ей самое сентиментальное «А rivederci». Чудо или случай. В ресторане «Aquila Nera», где я обедал, на буфете стоит коронационная русская кружка. Боже мой, да ничего интимней, пожалуй, и не найдешь в моей жизни этой кружки. Детство, воспоминания Ходынки и тех комнат, где я эту кружку видел. И вдруг эта кружка в Сьене.
Через ½часа еду во Флоренцию, мою ultima res[idenza]. Хочу начинать там с частного (конечно, за исключ[ением] Уффиций), как в Венеции.
В витрине вок[зального] киоска вижу L.Tolstoi I parassiti social!; в cinem[atografo] представляют il centinaio di Romanoff, в ресторане коронационная кружка. Одним словом, целая груда следов «русского влияния».
Флоренция
Я сделал прекрасно, первым делом сходил к S. Miniato. Сегодня суббота. Хуже вечера субботы и воскресенья дней в путешествии не бывает. Для путешественника все дни праздники, и все праздники - будни. Чужой праздник, отдых производит впечатление мертвящее. Все равно, как если бы артисты заснули на сцене на самом деле. Турист - это уж отчасти не человек, а только зритель, и в этом все скверное и все хорошее в путешествии. Важно найти середину золотую между зрителем и актером. Ее находили старинные путешественники и Goethe, и Гайnе, и Stuhr и tutti quanti; их путешествия были отчасти и жизнью. Современное путешествие в месяц 3000 километров обращается даже не в представление, а в кинематограф. От будничной скуки праздника я сбежал на S. Miniato, откуда вновь предстала во всей своей прелести туманно-фиолетово-серая закатная Флоренция. Мягкая линия гор, глубокая зелень кипарисов, змеящийся Арно и гипнотизирующие силуэты куполов и Palazzo Vecchio - вот и все, что в этом пейзаже, но он прекрасен «и на бушующие волны льет примирительный елей». Я, впрочем, настроился очень элегически и пессимистически. Впрочем, занялся делом и все как рукой сняло. Это мое счастье - делать свое настроение. Во Флоренции пробуду дней 5 и на свободе хочу о многом писать для меня важном.