29 июня 1913 года. В дороге
были в этот день все авторы собранных мною в этот пост строк.
***
Разбегаются снова поля за окном,
Темный лес по окружности медленно вертится,
Сеть из проволок то на кругу голубом,
То на поле зеленом отчетливо чертится.
Дальний путь, дальний путь, дальний путь, дальний путь.
Это я прошептал, иль колесами сказано?
Убежать! позабыть! умереть! отдохнуть!
Что-то длинное, долгое снова развязано.
Милый Макс! да, ты прав! под качанье рессор
Я, как ты, задремал, убаюкан их «титатью»,
И уже Океан смотрит прямо в упор
Мне в глаза, здесь в полях, за болотистой Припятью.
29 июня 1913, Валерий Брюсов.
Примечание: завершающая строфа стихотворения Брюсова обращена к Максимилиану Волошину и его стихотворению
В ВАГОНЕ
Снова дорога. И с силой магической
Все это вновь охватило меня:
Грохот, носильщики, свет электрический,
Крики, прощанья, свистки, суетня...
Снова вагоны едва освещенные,
Тусклые пятна теней,
Лица склоненные
Спящих людей.
Мерный, вечный,
Бесконечный,
Однотонный,
Шум колес.
Шепот сонный
В мир бездонный
Мысль унес...
Жизнь... работа...
Где-то, кто-то
Вечно что-то
Все стучит.
Ти-та... то-та...
Вечно что-то
Мысли сонной
Говорит.
Так вот в ушах и долбит и стучит это.
Ти-та-та, та-та-та... та-та-та... ти-та-та...
Мысли с рыданьями ветра сплетаются,
Поезд гремит, перегнать их старается...
Чудится, еду в России я...
Тысячи верст впереди.
Ночь неприютная, темная.
Станция в поле... Огни ее -
Глазки усталые, томные
Шепчут: «Иди...»
Страх это? Горе? Раздумье? Иль что ж это?
Новое близится, старое прожито.
Прожито - отжито. Вынуто - выпито...
Ти-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та...
Чудится степь бесконечная...
Поезд по степи идет.
В вихре рыданий и стонов
Слышится песенка вечная.
Скользкие стены вагонов
Дождик сечет.
Песенкой этой все в жизни кончается,
Ею же новое вновь начинается,
И бесконечно звучит и стучит это:
Ти-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та...
Странником вечным
В пути бесконечном
Странствуя целые годы,
Вечно стремлюсь я,
Верую в счастье,
И лишь в ненастье
В шуме ночной непогоды
Веет далекою Русью.
Мысли с рыданьями ветра сплетаются,
С шумом колес однотонным сливаются,
И безнадежно звучит и стучит это:
Ти-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та...
Максимилиан Волошин, 7 июня 1901, в поезде между Парижем и Тулузой.
От стихов переходим к дневниковой прозе.
Сергей Вавилов, физик, академик, в 22 года - студент, путешествующий по Европе (в Италии):
29 июня и 30 июня
Milano. Сегодня день тоже довольно пестрый, с трагикомическим финалом. Утром ходил по Сото, смотрел странный собор - помесь всех стилей от 9-18 веков; поразительного и гениального в нем, пожалуй, и нет, но есть интересность. Посмотрел на памятник Вольты, несчастный опирается на свой столб (похожий на стопку блинов) как на тросточку (А. Вольта - уроженец г. Комо. В 1799 г. он сконструировал первый в мире источник длительного электрического тока - вольтов столб, который состоял из 20 пар медных и цинковых кружков, разделенных кружками из сукна, смоченного соленой водой) и изображен каким-то древним римлянином. Пообедал и уехал [в] Милан. Надеялся, что Е[всеич] уехал, угнанный погодой, но, увы, он здесь и начинается[:] вечные сплетни, нытье, разговоры про желудок. Надо от него избавиться. Прелесть одиночества я узнал, и мне она теперь особенно дорога. В Милане зашел к S. Ameragio (видимо, имеется в виду базилика Сант-Амброджо (S.Ambrogio), которая считается шедевром романской архитектуры и прообразом всех романских церквей), посмотрел на хитро-нелепые ломбардские капители и пр[очее], вспомнил опять о М[б11ег] v[an] d[en] B[ruck], но все же таки сознаюсь, что в ломб[ардском] стиле есть великая сила и мощь. Затем был в Cinematografo и смотрел идиотскую переделку Живого трупа «II cadavere vivente». И смотрят! Просто противно (пора подумать о формулировке).
Ходишь по такому музею, как Castello Sforzesco, и самому себе удивляешься, да как же это можно осматривать! Почти то же, что перелистывать книгу на непонятном языке. Надо взять словарь и не перелистывать, а читать. Natura rerum такова, что каждый осколок таит в себе все, а когда он обработан, и тайну души человеческой. Чем меньше музей, чем меньше в нем предметов, тем продуктивнее его посещение. Das ist schon ein Gesetz. Да впрочем, пора бы мне, может, и плюнуть совсем на картины... и даже на Италию и заняться физикой. Там единственно несомненное, важное, серьезное и святое, и интересное.
В Castello интересен для меня по-прежнему леонардовский потолок (Ах, Леонардо, Леонардо, как ты заманчив, и сколько во мне карикатуры на тебя, карикатуры самой ужасной). Хорош Больтраффио и Guardi. И mio campagnono non mi da la possibility da pensare. Andare, mangiare ed non plus ultra. Eddi nuovo ripeto come sarebbe bene essere solo (Мой компаньон не дает мне возможности думать. Ходить, кушать и не более. И снова повторяю, как хотел бы остаться один).
Написал письмо Страммучи, т.е. не письмо, а, вернее, упражнение в итальянском языке на тему о погоде, написал для Е[всеича] итальянское письмо в caffe Greco (Caffe Greco - знаменитое римское кафе на виа Кондотти. Открыто в 1773 г. Его посещали многие знаменитости, в их числе Гёте, Стендаль, И.В. Гоголь. В начале XX в. место встречи богемы), которое, вероятно, будет причиною большого смеха там, погулял по городу, посмотрел чудный двор Ospedale и попал в какой-то Music- Hall, где пел тенор (нрзб.), право, лучше всяких Карандиных etc., пелись Maccheroni etc (Maccheroni (ит.)- макароны. Здесь речь идет о maccheronea - стихотворении (имелась в виду песня шуточного содержания). Теперь сижу и готовлюсь к завтрашней поездке в Certosa di Pavia и в Верону. Е[всеич] кроме своей скучности и нудности к путешествиям совершенно не способен. Лежи и пиши себе, повторяю, в одну телегу впрячь не можно коня и .. .корову. Sic! Путешествие - удаление от ближнего, поднятие на высоту vol d'oiseau, запасение новой силой и жизнью, с Е[все- ичем] оно превращается в ту же жизнь, только скучнейшую. Я сам никогда не скучаю. Я не знаю, как жить без книги, но я не знаю и скуки. С Е[всеичем] скука появляется. От Милана все по его милости остается в голове что-то бледное и даже не итальянское.
Евсеич - Иван Евсеевич Евсеев, учитель чистописания и рисования в Московском Коммерческом училище, где до поступления в Московский университет обучался Сергей Вавилов. В дневниках он вспоминал: «И.Е Евсеев был в порядочной мере душой всего училища. Ученью придавался какой-то необычный творческий стимул. О рисовании в буквальном смысле речи, конечно, не было. Была школа настоящей культуры ...». И далее: «Это был редкостный человек, оказавший на меня, да и на многих основное влияние. Это был большой любитель культуры и искусства в широком смысле. Живым показом, экскурсиями в Москве, в Петербурге, в Киеве, в Ростове и других городах он раскрыл с полной ясностью и конкретностью мир искусства и старины. И.Е Евсеев вместе с тем был идеальным педагогом, любившим учеников, существовавшим только для них. ... Я стал подлинным другом И.Е.».
Кроме перечисленных в дневнике экскурсий, известны поездки Сергея Вавилова с И.Е. Евсеевым в Новгород, Ярославль, Кострому, Саратов и в Крым. С ним же он впервые посетил Италию.
Алексей Орешников, эксперт по нумизматике, 57 лет, сотрудник Исторического музея:
В 2 ч. 30 м. выехал в Вену. Провожали на вокзал: жена, Лёля с мужем, Дренякина. В поезде, в том же вагоне, ехал Ходасевич (Вероятно, речь идет о поэте Владиславе Фелициановиче Ходасевиче или о его старшем брате, адвокате и коллекционере Михаиле Фелициановиче). Цена билету + скорость + плацкарта 37 р. 10 к. Погода прохладная, местами дождь. Дорогобуж. Обед. В 11 ч. лег спать. Почти ни с кем не говорил.
Николай II, царь, 45 лет:
Суббота. Немного покачало до Нарвы, т. к. дул О. Посидел за закуской в кают-компании и затем долго любовался прекрасным восходом солнца. Ночевал в каюте Ксении. Проснулся около 9 час. на якоре. В 9.45 съехал с «Царевны» в Петергофскую гавань и поехал в наш дом. В ы час. на дворцовой площадке был церковный парад Эриванскому полку по случаю его праздника. Полк представился в чудном виде. После завтрака снимался группой с офицерами. Принял доклад Николаши, переоделся и поехал на пристань, и прямо на «Украину». Сейчас же пошел в море. В Петергофе было очень свежо на рейде, но в море было отлично. Конвоировал «Стерегущий». Шли по 23 узла и добежали на рейд «Штандарта» в 3 часа 50 мин. времени. Нагнали «Полярную Звезду» недалеко от входа на рейд.
Переход был удивительно приятный и спокойный. В 7 час. была отслужена всенощная. После обеда читал и поиграл в домино.
***
Разбегаются снова поля за окном,
Темный лес по окружности медленно вертится,
Сеть из проволок то на кругу голубом,
То на поле зеленом отчетливо чертится.
Дальний путь, дальний путь, дальний путь, дальний путь.
Это я прошептал, иль колесами сказано?
Убежать! позабыть! умереть! отдохнуть!
Что-то длинное, долгое снова развязано.
Милый Макс! да, ты прав! под качанье рессор
Я, как ты, задремал, убаюкан их «титатью»,
И уже Океан смотрит прямо в упор
Мне в глаза, здесь в полях, за болотистой Припятью.
29 июня 1913, Валерий Брюсов.
Примечание: завершающая строфа стихотворения Брюсова обращена к Максимилиану Волошину и его стихотворению
В ВАГОНЕ
Снова дорога. И с силой магической
Все это вновь охватило меня:
Грохот, носильщики, свет электрический,
Крики, прощанья, свистки, суетня...
Снова вагоны едва освещенные,
Тусклые пятна теней,
Лица склоненные
Спящих людей.
Мерный, вечный,
Бесконечный,
Однотонный,
Шум колес.
Шепот сонный
В мир бездонный
Мысль унес...
Жизнь... работа...
Где-то, кто-то
Вечно что-то
Все стучит.
Ти-та... то-та...
Вечно что-то
Мысли сонной
Говорит.
Так вот в ушах и долбит и стучит это.
Ти-та-та, та-та-та... та-та-та... ти-та-та...
Мысли с рыданьями ветра сплетаются,
Поезд гремит, перегнать их старается...
Чудится, еду в России я...
Тысячи верст впереди.
Ночь неприютная, темная.
Станция в поле... Огни ее -
Глазки усталые, томные
Шепчут: «Иди...»
Страх это? Горе? Раздумье? Иль что ж это?
Новое близится, старое прожито.
Прожито - отжито. Вынуто - выпито...
Ти-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та...
Чудится степь бесконечная...
Поезд по степи идет.
В вихре рыданий и стонов
Слышится песенка вечная.
Скользкие стены вагонов
Дождик сечет.
Песенкой этой все в жизни кончается,
Ею же новое вновь начинается,
И бесконечно звучит и стучит это:
Ти-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та...
Странником вечным
В пути бесконечном
Странствуя целые годы,
Вечно стремлюсь я,
Верую в счастье,
И лишь в ненастье
В шуме ночной непогоды
Веет далекою Русью.
Мысли с рыданьями ветра сплетаются,
С шумом колес однотонным сливаются,
И безнадежно звучит и стучит это:
Ти-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та...
Максимилиан Волошин, 7 июня 1901, в поезде между Парижем и Тулузой.
От стихов переходим к дневниковой прозе.
Сергей Вавилов, физик, академик, в 22 года - студент, путешествующий по Европе (в Италии):
29 июня и 30 июня
Milano. Сегодня день тоже довольно пестрый, с трагикомическим финалом. Утром ходил по Сото, смотрел странный собор - помесь всех стилей от 9-18 веков; поразительного и гениального в нем, пожалуй, и нет, но есть интересность. Посмотрел на памятник Вольты, несчастный опирается на свой столб (похожий на стопку блинов) как на тросточку (А. Вольта - уроженец г. Комо. В 1799 г. он сконструировал первый в мире источник длительного электрического тока - вольтов столб, который состоял из 20 пар медных и цинковых кружков, разделенных кружками из сукна, смоченного соленой водой) и изображен каким-то древним римлянином. Пообедал и уехал [в] Милан. Надеялся, что Е[всеич] уехал, угнанный погодой, но, увы, он здесь и начинается[:] вечные сплетни, нытье, разговоры про желудок. Надо от него избавиться. Прелесть одиночества я узнал, и мне она теперь особенно дорога. В Милане зашел к S. Ameragio (видимо, имеется в виду базилика Сант-Амброджо (S.Ambrogio), которая считается шедевром романской архитектуры и прообразом всех романских церквей), посмотрел на хитро-нелепые ломбардские капители и пр[очее], вспомнил опять о М[б11ег] v[an] d[en] B[ruck], но все же таки сознаюсь, что в ломб[ардском] стиле есть великая сила и мощь. Затем был в Cinematografo и смотрел идиотскую переделку Живого трупа «II cadavere vivente». И смотрят! Просто противно (пора подумать о формулировке).
Ходишь по такому музею, как Castello Sforzesco, и самому себе удивляешься, да как же это можно осматривать! Почти то же, что перелистывать книгу на непонятном языке. Надо взять словарь и не перелистывать, а читать. Natura rerum такова, что каждый осколок таит в себе все, а когда он обработан, и тайну души человеческой. Чем меньше музей, чем меньше в нем предметов, тем продуктивнее его посещение. Das ist schon ein Gesetz. Да впрочем, пора бы мне, может, и плюнуть совсем на картины... и даже на Италию и заняться физикой. Там единственно несомненное, важное, серьезное и святое, и интересное.
В Castello интересен для меня по-прежнему леонардовский потолок (Ах, Леонардо, Леонардо, как ты заманчив, и сколько во мне карикатуры на тебя, карикатуры самой ужасной). Хорош Больтраффио и Guardi. И mio campagnono non mi da la possibility da pensare. Andare, mangiare ed non plus ultra. Eddi nuovo ripeto come sarebbe bene essere solo (Мой компаньон не дает мне возможности думать. Ходить, кушать и не более. И снова повторяю, как хотел бы остаться один).
Написал письмо Страммучи, т.е. не письмо, а, вернее, упражнение в итальянском языке на тему о погоде, написал для Е[всеича] итальянское письмо в caffe Greco (Caffe Greco - знаменитое римское кафе на виа Кондотти. Открыто в 1773 г. Его посещали многие знаменитости, в их числе Гёте, Стендаль, И.В. Гоголь. В начале XX в. место встречи богемы), которое, вероятно, будет причиною большого смеха там, погулял по городу, посмотрел чудный двор Ospedale и попал в какой-то Music- Hall, где пел тенор (нрзб.), право, лучше всяких Карандиных etc., пелись Maccheroni etc (Maccheroni (ит.)- макароны. Здесь речь идет о maccheronea - стихотворении (имелась в виду песня шуточного содержания). Теперь сижу и готовлюсь к завтрашней поездке в Certosa di Pavia и в Верону. Е[всеич] кроме своей скучности и нудности к путешествиям совершенно не способен. Лежи и пиши себе, повторяю, в одну телегу впрячь не можно коня и .. .корову. Sic! Путешествие - удаление от ближнего, поднятие на высоту vol d'oiseau, запасение новой силой и жизнью, с Е[все- ичем] оно превращается в ту же жизнь, только скучнейшую. Я сам никогда не скучаю. Я не знаю, как жить без книги, но я не знаю и скуки. С Е[всеичем] скука появляется. От Милана все по его милости остается в голове что-то бледное и даже не итальянское.
Евсеич - Иван Евсеевич Евсеев, учитель чистописания и рисования в Московском Коммерческом училище, где до поступления в Московский университет обучался Сергей Вавилов. В дневниках он вспоминал: «И.Е Евсеев был в порядочной мере душой всего училища. Ученью придавался какой-то необычный творческий стимул. О рисовании в буквальном смысле речи, конечно, не было. Была школа настоящей культуры ...». И далее: «Это был редкостный человек, оказавший на меня, да и на многих основное влияние. Это был большой любитель культуры и искусства в широком смысле. Живым показом, экскурсиями в Москве, в Петербурге, в Киеве, в Ростове и других городах он раскрыл с полной ясностью и конкретностью мир искусства и старины. И.Е Евсеев вместе с тем был идеальным педагогом, любившим учеников, существовавшим только для них. ... Я стал подлинным другом И.Е.».
Кроме перечисленных в дневнике экскурсий, известны поездки Сергея Вавилова с И.Е. Евсеевым в Новгород, Ярославль, Кострому, Саратов и в Крым. С ним же он впервые посетил Италию.
Алексей Орешников, эксперт по нумизматике, 57 лет, сотрудник Исторического музея:
В 2 ч. 30 м. выехал в Вену. Провожали на вокзал: жена, Лёля с мужем, Дренякина. В поезде, в том же вагоне, ехал Ходасевич (Вероятно, речь идет о поэте Владиславе Фелициановиче Ходасевиче или о его старшем брате, адвокате и коллекционере Михаиле Фелициановиче). Цена билету + скорость + плацкарта 37 р. 10 к. Погода прохладная, местами дождь. Дорогобуж. Обед. В 11 ч. лег спать. Почти ни с кем не говорил.
Николай II, царь, 45 лет:
Суббота. Немного покачало до Нарвы, т. к. дул О. Посидел за закуской в кают-компании и затем долго любовался прекрасным восходом солнца. Ночевал в каюте Ксении. Проснулся около 9 час. на якоре. В 9.45 съехал с «Царевны» в Петергофскую гавань и поехал в наш дом. В ы час. на дворцовой площадке был церковный парад Эриванскому полку по случаю его праздника. Полк представился в чудном виде. После завтрака снимался группой с офицерами. Принял доклад Николаши, переоделся и поехал на пристань, и прямо на «Украину». Сейчас же пошел в море. В Петергофе было очень свежо на рейде, но в море было отлично. Конвоировал «Стерегущий». Шли по 23 узла и добежали на рейд «Штандарта» в 3 часа 50 мин. времени. Нагнали «Полярную Звезду» недалеко от входа на рейд.
Переход был удивительно приятный и спокойный. В 7 час. была отслужена всенощная. После обеда читал и поиграл в домино.