27 мая 1943-го года
из дневников
Николай Каманин, лётчик, 34 года, генерал-майор, командир штурмового авиакорпуса, Калинская (Тверская) область:
27 мая.
Более трёх суток полная неопределённость с перебазированием корпуса. Команды одна путанее другой идут большим потоком («оставаться на месте» и выполнять приказ от 21.5 и в те же сроки и т. д.). Сегодня я летал с Аркадием, посадил его в заднюю кабину, проверил, хорошо ли он привязался, мне он казался таким щупленьким, что беспокоила мысль - а не выскользнет ли он на пилотаже из привязной системы. Взлетел сам. На высоте 300 метров передал Аркадию - слушай и выполняй мои команды: «Зона пилотажа над деревней Большое Кузнечково, веди самолёт в зону, набирай высоту 2000 метров» Через 2-3 минуты Аркадий доложил: мы в зоне, высота 2000. Я отметил про себя, что выход с круга аэродромных полётов, набор высоты, развороты и другие эволюции самолёта проводились правильно. Делай левый вираж с креном до 30° - вираж отличный. Такой же правый вираж - тоже отлично! Затем были глубокие виражи с креном до 60°, мёртвые петли, перевороты и по одному витку штопора в каждую сторону. Всё было хорошо и отлично, только на правом глубоком вираже крен был больше 70° и самолёт потерял 30метров высоты. После пилотажа прошли по большому кругу, я проверял, знает ли Аркадий район базирования корпуса. Ориентировался он точно, знал все дороги и населённые пункты. За весь полёт можно бы без колебаний поставить оценку «хорошо». На немой вопрос Аркадия после посадки я ответил осторожно: «Ничего, летать умеешь». А у самого на душе было радостно (сын летает!) и тревожно (не рановато ли?). Было над чем задуматься.
Мира (Мария-Цецилия) Мендельсон-Прокофьева, 28 лет, Алма-Ата:
27 мая.
Ввиду наступившего перерыва в работе над фильмом, Сережа хочет устроить наш отъезд из Алма-Аты на летнее время в город Молотов на Каму, где сейчас находится Театр имени Кирова, намеренный возобновить работу над балетом «Золушка». Сережа получает очень любезные письма от директора театра Евгения Михайловича Радина, намеревающегося приурочить к приезду Сережи приезд Голейзовского, Н.Д. Волкова и Улановой, находящейся тоже в Алма- Ате. Чабукиани отказался приехать, а от Лавровского театр не имел никаких известей.
Георгий Эфрон, сын Марины Цветаевой, 18 лет, Ташкент:
27 мая.
Вчера был удачный день: получил в детмаге 600 г макарон и 1 кг 500 пшена. Пшено продал за 150 рублей; купил 100 г масла, 3 бублика по 11 рублей (белых), один за 10, булочку, кусок коврижки, луку. Оставил 15 р. на обед в детстоловой и возможные выдачи в гастрономе и в том же детмаге. Позавчера избавился (получив «пос») от стереометрии (до испытаний по ней, конечно); осталось еще быть спрошенным по физике и тригонометрии; вероятно, спросят сегодня. Вот будет скандал, если я провалюсь на экзаменах и если дадут осеннюю переэкзаменовку! Но надеюсь, что этого не случится. Первого числа будет первый экзамен - по литературе письменной. Второго числа, если не получу до этого повестки, пойду за ней, согласно приказу, в 6е о/м в военно-учетный стол, причем объясню, что у меня сейчас выпускные экзамены, и попрошу мне назначить на тот же день явку на регистрацию в военкомат. Сегодня уезжает одна моя créancière, которой я должен 50 р.; необходимо ее не встретить до отъезда; се sera toujours 50 г. de gagnés. Продолжаю читать «Падение Парижа». Талантливо, интересно, но поверхностно, порой чересчур схематично передаются события и люди. Да, было бы хорошо, если через четыре дня я бы узнал, как обстоит дело с этой регистрацией. Конечно, я боюсь «забрития», но надеюсь, что оно не наступит. Вчера написал письмо Але. Беспокоит меня все более вопрос о возвращении в Москву, о пропуске, о поступлении в ВУЗ. Как противно, что нельзя ничего рассчитать, что нельзя делать никаких планов, что все настолько вилами на воде! До чорта надоела эта неустойчивая пора. Не жизнь, а какое-то пустое круговерчение. Куда там мечты об «интенсивности», которым я предавался когда-то! Сейчас не до этого, а, увы, - лишь до жратвы. Вообще все дико надоело. Что бы я хотел: выдержать экзамены, получить аттестат, уехать в Москву и поступить там в МГУ или, если он не приедет, в какой-нибудь ВУЗ литературный или иностр. языков. Может - найти работу, скажем, в Радиокомитете; работать в ГЦБИЛ над французской литературой, работать серьезно (читать, сравнивать, делать выписки); цель - написание «Истории современной французской литературы», охватывающей период между войнами 1914-1918 и 1939го гг. Этот путь - культурный, литературоведческий, писательский, переводческий - мой единственный путь. Все остальное - не по мне. И трудфронт, вероятно, был бы катастрофой. Но может, это лучше, чем просто фронт? Но лучше и этого не надо. Увидим, конечно, как и что, но ужасно надоело жить между небом и землей, все время ожидая каких-то катастроф и не имея времени заняться тем, что тебе любо и тебя интересует.
Иван Майский, дипломат, 59 лет, посол СССР в Англии:
27 мая.
Вчера вместе с Агнией был у Ллойд Джорджа в Churt.
Дряхлеет старик. Сильно сдал за последние 5-6 мес[яцев]. Совсем не тот Ллойд Джордж, каким я его знал в прошлые годы. Долго ли протянет?..
Пили чай. Разговаривали. Ллойд Джордж в каком-то раздраженном и придирчивом настроении. Особенно против Черчилля. Во всем, что делает Черчилль, Ллойд Джордж находит что-либо черное и зловещее. Не потому ли, что старик оказался не у дел в эту войну и что винит он за это Черчилля?
Выступление Черчилля пред журналистами в Вашингтоне наводит Ллойд Джорджа на мрачные мысли. Ллойд Джордж уверен, что решено в равной мере распылить союзные силы между западом и ДВостоком. Я возражал, ссылаясь на слова Идена. Ллойд Джордж, однако, не верит Идену и доказывает, что США отныне будут воевать по-настоящему против Японии, а в Европе ограничатся лишь «символическим» участием в операциях. Отсюда Ллойд Джордж делал вывод: война затянется и потребует исполинских жертв, об окончании войны в Европе в 1944 г. не приходится думать.
Говорили также о Польше. Ллойд Джордж поддерживает нашу позицию и ругает поляков. Вспоминал, сколько troubles <заботы (англ.)> поляки доставили в прошлую войну.
- Среди них не было ни одного разумного человека! - восклицал Ллойд Джордж. - Все фантазеры, мегаломаны, бесцеремонные захватчики!.. Приличнее всех был Падеревский, но он ничего не понимал в политике и не отличался крепким характером. Поощряемые [Ж.] Клемансо, поляки совсем разнуздались и отказывались считаться со мной и [В.] Вильсоном. Результаты теперь налицо.
Ллойд Джордж считает, что для СССР сейчас выгоднее всего было бы игнорировать польпра и не торопиться с его «реорганизацией», так как все равно удовлетворительного состава польпра получить не удастся: за границей нет таких элементов. Когда же Красная Армия займёт границы 1941 г., всё само собой придёт в порядок.
Эти последние мысли Ллойд Джорджа кажутся мне правильными. Я сам уже думал в том же направлении.
Во время чая Ллойд Джордж вдруг спросил меня:
- Вы обратили внимание на подпись Гитлера?
Я с недоумением посмотрел на Ллойд Джорджа и кратко ответил:
- Нет!
Ллойд Джордж встал с кресла, слегка ковыляющей походкой прошёл к столу и, вернувшись оттуда с куском бумаги, продемонстрировал на нём подпись Гитлера. При этом две последние буквы фамилии Гитлера резко падали вниз. Указывая на них, Ллойд Джордж многозначительно сказал:
- Обратите на это внимание. Это неспроста.
Я ещё раз посмотрел с недоумением и спросил:
- Что же это должно означать?
Ллойд Джордж слегка замялся и затем с какой-то особенной усмешкой сказал:
- Кто знает? Может быть, многое... Точно такая же особенность отличала подпись покойного вождя консервативной партии Бонар[а] Лоу.
Я всё-таки не понимал, к чему клонит Ллойд Джордж. Тогда он снизошёл к моей «неграмотности» и разъяснил: когда в прошлую войну Асквит обанкротился и [в]стал вопрос о новом премьере, первоначально в качестве кандидата был намечен [А.] Бонар Лоу. Всё было согласовано, все группы и инстанции дали своё благословение. Но в самый последний момент Бонар Лоу поступил, как Подколесин: он струсил и отказался от премьерства. В результате премьером стал Ллойд Джордж. Теперь старик думает: не случится ли того же самого с Гитлером? В последний момент не струсит ли он и не провалится ли?..
Я слушал эти рассуждения Ллойд Джорджа, и мне невольно вспоминалось горестное восклицание Тараса Бульбы:
- Эх, старость! Старость!
Имел сегодня длинный разговор с Иденом о послевоенных перспективах Англии и англо-советских отношений.
Николай Каманин, лётчик, 34 года, генерал-майор, командир штурмового авиакорпуса, Калинская (Тверская) область:
27 мая.
Более трёх суток полная неопределённость с перебазированием корпуса. Команды одна путанее другой идут большим потоком («оставаться на месте» и выполнять приказ от 21.5 и в те же сроки и т. д.). Сегодня я летал с Аркадием, посадил его в заднюю кабину, проверил, хорошо ли он привязался, мне он казался таким щупленьким, что беспокоила мысль - а не выскользнет ли он на пилотаже из привязной системы. Взлетел сам. На высоте 300 метров передал Аркадию - слушай и выполняй мои команды: «Зона пилотажа над деревней Большое Кузнечково, веди самолёт в зону, набирай высоту 2000 метров» Через 2-3 минуты Аркадий доложил: мы в зоне, высота 2000. Я отметил про себя, что выход с круга аэродромных полётов, набор высоты, развороты и другие эволюции самолёта проводились правильно. Делай левый вираж с креном до 30° - вираж отличный. Такой же правый вираж - тоже отлично! Затем были глубокие виражи с креном до 60°, мёртвые петли, перевороты и по одному витку штопора в каждую сторону. Всё было хорошо и отлично, только на правом глубоком вираже крен был больше 70° и самолёт потерял 30метров высоты. После пилотажа прошли по большому кругу, я проверял, знает ли Аркадий район базирования корпуса. Ориентировался он точно, знал все дороги и населённые пункты. За весь полёт можно бы без колебаний поставить оценку «хорошо». На немой вопрос Аркадия после посадки я ответил осторожно: «Ничего, летать умеешь». А у самого на душе было радостно (сын летает!) и тревожно (не рановато ли?). Было над чем задуматься.
Мира (Мария-Цецилия) Мендельсон-Прокофьева, 28 лет, Алма-Ата:
27 мая.
Ввиду наступившего перерыва в работе над фильмом, Сережа хочет устроить наш отъезд из Алма-Аты на летнее время в город Молотов на Каму, где сейчас находится Театр имени Кирова, намеренный возобновить работу над балетом «Золушка». Сережа получает очень любезные письма от директора театра Евгения Михайловича Радина, намеревающегося приурочить к приезду Сережи приезд Голейзовского, Н.Д. Волкова и Улановой, находящейся тоже в Алма- Ате. Чабукиани отказался приехать, а от Лавровского театр не имел никаких известей.
Георгий Эфрон, сын Марины Цветаевой, 18 лет, Ташкент:
27 мая.
Вчера был удачный день: получил в детмаге 600 г макарон и 1 кг 500 пшена. Пшено продал за 150 рублей; купил 100 г масла, 3 бублика по 11 рублей (белых), один за 10, булочку, кусок коврижки, луку. Оставил 15 р. на обед в детстоловой и возможные выдачи в гастрономе и в том же детмаге. Позавчера избавился (получив «пос») от стереометрии (до испытаний по ней, конечно); осталось еще быть спрошенным по физике и тригонометрии; вероятно, спросят сегодня. Вот будет скандал, если я провалюсь на экзаменах и если дадут осеннюю переэкзаменовку! Но надеюсь, что этого не случится. Первого числа будет первый экзамен - по литературе письменной. Второго числа, если не получу до этого повестки, пойду за ней, согласно приказу, в 6е о/м в военно-учетный стол, причем объясню, что у меня сейчас выпускные экзамены, и попрошу мне назначить на тот же день явку на регистрацию в военкомат. Сегодня уезжает одна моя créancière, которой я должен 50 р.; необходимо ее не встретить до отъезда; се sera toujours 50 г. de gagnés. Продолжаю читать «Падение Парижа». Талантливо, интересно, но поверхностно, порой чересчур схематично передаются события и люди. Да, было бы хорошо, если через четыре дня я бы узнал, как обстоит дело с этой регистрацией. Конечно, я боюсь «забрития», но надеюсь, что оно не наступит. Вчера написал письмо Але. Беспокоит меня все более вопрос о возвращении в Москву, о пропуске, о поступлении в ВУЗ. Как противно, что нельзя ничего рассчитать, что нельзя делать никаких планов, что все настолько вилами на воде! До чорта надоела эта неустойчивая пора. Не жизнь, а какое-то пустое круговерчение. Куда там мечты об «интенсивности», которым я предавался когда-то! Сейчас не до этого, а, увы, - лишь до жратвы. Вообще все дико надоело. Что бы я хотел: выдержать экзамены, получить аттестат, уехать в Москву и поступить там в МГУ или, если он не приедет, в какой-нибудь ВУЗ литературный или иностр. языков. Может - найти работу, скажем, в Радиокомитете; работать в ГЦБИЛ над французской литературой, работать серьезно (читать, сравнивать, делать выписки); цель - написание «Истории современной французской литературы», охватывающей период между войнами 1914-1918 и 1939го гг. Этот путь - культурный, литературоведческий, писательский, переводческий - мой единственный путь. Все остальное - не по мне. И трудфронт, вероятно, был бы катастрофой. Но может, это лучше, чем просто фронт? Но лучше и этого не надо. Увидим, конечно, как и что, но ужасно надоело жить между небом и землей, все время ожидая каких-то катастроф и не имея времени заняться тем, что тебе любо и тебя интересует.
Иван Майский, дипломат, 59 лет, посол СССР в Англии:
27 мая.
Вчера вместе с Агнией был у Ллойд Джорджа в Churt.
Дряхлеет старик. Сильно сдал за последние 5-6 мес[яцев]. Совсем не тот Ллойд Джордж, каким я его знал в прошлые годы. Долго ли протянет?..
Пили чай. Разговаривали. Ллойд Джордж в каком-то раздраженном и придирчивом настроении. Особенно против Черчилля. Во всем, что делает Черчилль, Ллойд Джордж находит что-либо черное и зловещее. Не потому ли, что старик оказался не у дел в эту войну и что винит он за это Черчилля?
Выступление Черчилля пред журналистами в Вашингтоне наводит Ллойд Джорджа на мрачные мысли. Ллойд Джордж уверен, что решено в равной мере распылить союзные силы между западом и ДВостоком. Я возражал, ссылаясь на слова Идена. Ллойд Джордж, однако, не верит Идену и доказывает, что США отныне будут воевать по-настоящему против Японии, а в Европе ограничатся лишь «символическим» участием в операциях. Отсюда Ллойд Джордж делал вывод: война затянется и потребует исполинских жертв, об окончании войны в Европе в 1944 г. не приходится думать.
Говорили также о Польше. Ллойд Джордж поддерживает нашу позицию и ругает поляков. Вспоминал, сколько troubles <заботы (англ.)> поляки доставили в прошлую войну.
- Среди них не было ни одного разумного человека! - восклицал Ллойд Джордж. - Все фантазеры, мегаломаны, бесцеремонные захватчики!.. Приличнее всех был Падеревский, но он ничего не понимал в политике и не отличался крепким характером. Поощряемые [Ж.] Клемансо, поляки совсем разнуздались и отказывались считаться со мной и [В.] Вильсоном. Результаты теперь налицо.
Ллойд Джордж считает, что для СССР сейчас выгоднее всего было бы игнорировать польпра и не торопиться с его «реорганизацией», так как все равно удовлетворительного состава польпра получить не удастся: за границей нет таких элементов. Когда же Красная Армия займёт границы 1941 г., всё само собой придёт в порядок.
Эти последние мысли Ллойд Джорджа кажутся мне правильными. Я сам уже думал в том же направлении.
Во время чая Ллойд Джордж вдруг спросил меня:
- Вы обратили внимание на подпись Гитлера?
Я с недоумением посмотрел на Ллойд Джорджа и кратко ответил:
- Нет!
Ллойд Джордж встал с кресла, слегка ковыляющей походкой прошёл к столу и, вернувшись оттуда с куском бумаги, продемонстрировал на нём подпись Гитлера. При этом две последние буквы фамилии Гитлера резко падали вниз. Указывая на них, Ллойд Джордж многозначительно сказал:
- Обратите на это внимание. Это неспроста.
Я ещё раз посмотрел с недоумением и спросил:
- Что же это должно означать?
Ллойд Джордж слегка замялся и затем с какой-то особенной усмешкой сказал:
- Кто знает? Может быть, многое... Точно такая же особенность отличала подпись покойного вождя консервативной партии Бонар[а] Лоу.
Я всё-таки не понимал, к чему клонит Ллойд Джордж. Тогда он снизошёл к моей «неграмотности» и разъяснил: когда в прошлую войну Асквит обанкротился и [в]стал вопрос о новом премьере, первоначально в качестве кандидата был намечен [А.] Бонар Лоу. Всё было согласовано, все группы и инстанции дали своё благословение. Но в самый последний момент Бонар Лоу поступил, как Подколесин: он струсил и отказался от премьерства. В результате премьером стал Ллойд Джордж. Теперь старик думает: не случится ли того же самого с Гитлером? В последний момент не струсит ли он и не провалится ли?..
Я слушал эти рассуждения Ллойд Джорджа, и мне невольно вспоминалось горестное восклицание Тараса Бульбы:
- Эх, старость! Старость!
Имел сегодня длинный разговор с Иденом о послевоенных перспективах Англии и англо-советских отношений.