26 мая 1918-го
из дневников
Юрий Готье, историк, академик, 44 года, директор Румянцевского музея, Москва:
26 мая.
Все без перемен. Все утро гуляли в Нескучном, где я не был по меньшей мере 28 лет; сад так же прекрасен, так же уютен; в нем чувствуешь себя где-то в оазисе; наплыв демократии сказывается только местами в протоптанных тропинках, в затоптанных газонах, да в горильих отпрысках, которые бегают группами и чувствуют себя как дома;
когда мы уходили, стали появляться хулиганы с стеками и начесами, костюмированные в военную одежду (иначе выражаться не могу); но все-таки до 2 часов элемент буржуазный преобладал; все-таки прелесть сада выше всех этих изъянов, и мы вышли в хорошем состоянии духа.
Михаил Пришвин, писатель, 45 лет, хутор в Елецком уезде Орловской губернии:
26 мая.
Поле ржи после дождя - вся надежда! Иллюзий больше нет никаких. На волоске... хозяйство! Все умершие за последнее время нам представляются наивными, как вот эти грачи, которые сушат крылья на валу после дождя. Сосед мой сожалеет, что не умер вместе с ними.
- Хотите быть грачом?
- Пусть - это лучше человека.
- Нет!
Я хочу пережить, чтобы видеть, как из ничего будет опять создаваться то, что до сих пор мы называли человек, что теперь кажется иллюзией. (Обман.)
Мы возвращаемся с поля, и вот школа, выстроенная на нашей земле, наводит нас на недавнее пережитое: как можно было строить еще тогда? откуда бралась иллюзия, надежда, вера?
Вот последнее строение нашего батюшки - церковь, недостроенная, покрыта крышей, как сарай. Вот наше последнее строение - курник, одни стены, без крыши. Прошлый год строил осенью, и теперь очень удивительно вспоминать, что тогда еще можно было думать о курах. Весь смысл труда утерян...
Внезапно возникают мысли: «Наполеон погиб в России от мороза: он хотел спасти человечество и погиб от мороза. Ленин погибнет от голода, спаситель человечества, в этой же России».
Кто может заставить нас теперь строить школу?
И то же самое:
Кто может заставить нашего мужика, среднего трудового крестьянина, отдать свой хлеб последний в руки людей, которым он не доверяет, примеры ужасной расточительности которых прошли у него перед глазами?
Мы знаем хорошо, что, если обратиться к совести этих людей, растолковать им ужасное положение наше, - они отдадут запасы: у них есть чувство родины, России, для России они отдадут.
Это народу скажет тот, кто близко, как мы здесь, вплотную стоит к крестьянской массе.
Но как отдать «человечеству», которое крестьянин совершенно не знает: он не читал Спенсера. И отдать через комитетские руки!
Во имя спасения всего человечества погубить совершенно всю свою родину, огромную страну - это непонятно стихийному человеку, и он прячет хлеб, а спасители человечества обзывают его своим злейшим врагом.
Я знаю как ощущение то, что Ленин постигает только разумом, учетом политика: это чувство пропасти между мной, интеллигентом, и этим мельчайшим хозяйчиком.
Но есть у меня общее с ним - чувство тела, мира, природы, земли, - это совершенно недоступно Ленину. И в деревне, в природе, я думаю, даже среди низшего мира животных есть такие существа, которые переступают через это чувство, и они называются преступники.
Переступил через чувство общности тела, природы, земли и убил - преступник, Каин.
Мы пересчитываем по пальцам всех наших примитивных людей, которые пойдут за Лениным и станут делать доносы на укрывающих запасы.
Захар Капитонов - разбойник, на войне отстрелил себе палец.
Павел Булан - мастеровой человек, не настоящий крестьянин, в 25 лет совершенно лысый, из второго <приписка: или третьего> поколения пьяниц.
Николай Кузнецов - ему лишь было бы выгодно, чуть учует - повернет нос по ветру.
Во всей деревне мы насчитываем человек восемь, и все с уголовным прошлым, все преступники, все они бойкие люди...
Сергей Прокофьев, композитор, 27 лет, Владивосток:
26 мая.
Сегодня занялся моими рассказами. Очень бойко пошёл «сонный» рассказ. И настроение сразу очень хорошее.
Днём был на скачках, где шли и брали призы лошади Mme Янковской, друга Бальмонта. Это в момент прихода к старту очень увлекательно, но на час-два, а затем утомительно.
Был на вечере здешних футуристов. Они пытаются дерзать как настоящие футуристы, но вещи их довольно невинны. Я в качестве председателя земного шара, т.е. в качестве их прямого начальства, хотел подтянуть их (потому что у истинных футуристов, итальянцев, отличная дисциплина), но стоило ли?
Юрий Готье, историк, академик, 44 года, директор Румянцевского музея, Москва:
26 мая.
Все без перемен. Все утро гуляли в Нескучном, где я не был по меньшей мере 28 лет; сад так же прекрасен, так же уютен; в нем чувствуешь себя где-то в оазисе; наплыв демократии сказывается только местами в протоптанных тропинках, в затоптанных газонах, да в горильих отпрысках, которые бегают группами и чувствуют себя как дома;
когда мы уходили, стали появляться хулиганы с стеками и начесами, костюмированные в военную одежду (иначе выражаться не могу); но все-таки до 2 часов элемент буржуазный преобладал; все-таки прелесть сада выше всех этих изъянов, и мы вышли в хорошем состоянии духа.
Михаил Пришвин, писатель, 45 лет, хутор в Елецком уезде Орловской губернии:
26 мая.
Поле ржи после дождя - вся надежда! Иллюзий больше нет никаких. На волоске... хозяйство! Все умершие за последнее время нам представляются наивными, как вот эти грачи, которые сушат крылья на валу после дождя. Сосед мой сожалеет, что не умер вместе с ними.
- Хотите быть грачом?
- Пусть - это лучше человека.
- Нет!
Я хочу пережить, чтобы видеть, как из ничего будет опять создаваться то, что до сих пор мы называли человек, что теперь кажется иллюзией. (Обман.)
Мы возвращаемся с поля, и вот школа, выстроенная на нашей земле, наводит нас на недавнее пережитое: как можно было строить еще тогда? откуда бралась иллюзия, надежда, вера?
Вот последнее строение нашего батюшки - церковь, недостроенная, покрыта крышей, как сарай. Вот наше последнее строение - курник, одни стены, без крыши. Прошлый год строил осенью, и теперь очень удивительно вспоминать, что тогда еще можно было думать о курах. Весь смысл труда утерян...
Внезапно возникают мысли: «Наполеон погиб в России от мороза: он хотел спасти человечество и погиб от мороза. Ленин погибнет от голода, спаситель человечества, в этой же России».
Кто может заставить нас теперь строить школу?
И то же самое:
Кто может заставить нашего мужика, среднего трудового крестьянина, отдать свой хлеб последний в руки людей, которым он не доверяет, примеры ужасной расточительности которых прошли у него перед глазами?
Мы знаем хорошо, что, если обратиться к совести этих людей, растолковать им ужасное положение наше, - они отдадут запасы: у них есть чувство родины, России, для России они отдадут.
Это народу скажет тот, кто близко, как мы здесь, вплотную стоит к крестьянской массе.
Но как отдать «человечеству», которое крестьянин совершенно не знает: он не читал Спенсера. И отдать через комитетские руки!
Во имя спасения всего человечества погубить совершенно всю свою родину, огромную страну - это непонятно стихийному человеку, и он прячет хлеб, а спасители человечества обзывают его своим злейшим врагом.
Я знаю как ощущение то, что Ленин постигает только разумом, учетом политика: это чувство пропасти между мной, интеллигентом, и этим мельчайшим хозяйчиком.
Но есть у меня общее с ним - чувство тела, мира, природы, земли, - это совершенно недоступно Ленину. И в деревне, в природе, я думаю, даже среди низшего мира животных есть такие существа, которые переступают через это чувство, и они называются преступники.
Переступил через чувство общности тела, природы, земли и убил - преступник, Каин.
Мы пересчитываем по пальцам всех наших примитивных людей, которые пойдут за Лениным и станут делать доносы на укрывающих запасы.
Захар Капитонов - разбойник, на войне отстрелил себе палец.
Павел Булан - мастеровой человек, не настоящий крестьянин, в 25 лет совершенно лысый, из второго <приписка: или третьего> поколения пьяниц.
Николай Кузнецов - ему лишь было бы выгодно, чуть учует - повернет нос по ветру.
Во всей деревне мы насчитываем человек восемь, и все с уголовным прошлым, все преступники, все они бойкие люди...
Сергей Прокофьев, композитор, 27 лет, Владивосток:
26 мая.
Сегодня занялся моими рассказами. Очень бойко пошёл «сонный» рассказ. И настроение сразу очень хорошее.
Днём был на скачках, где шли и брали призы лошади Mme Янковской, друга Бальмонта. Это в момент прихода к старту очень увлекательно, но на час-два, а затем утомительно.
Был на вечере здешних футуристов. Они пытаются дерзать как настоящие футуристы, но вещи их довольно невинны. Я в качестве председателя земного шара, т.е. в качестве их прямого начальства, хотел подтянуть их (потому что у истинных футуристов, итальянцев, отличная дисциплина), но стоило ли?