21 мая. Лидия Чуковская
из воспоминаний об Анне Ахматовой в 1963-ем году:
21 мая 63. Наташа Ильина привезла к нам в Переделкино Анну Андреевну. Сначала Ахматова посидела с Корнеем Ивановичем в саду, на ближней лавочке, потом мы все посидели вместе на веранде. Дед сегодня хорош, остер, радостен, приветлив (ночью - спал!), Анна Андреевна тоже казалась веселой. Одно меня резануло: прошлым летом она доходила по тропинке от дачи до моего домика, а нынче сделала несколько шагов, опираясь на мою руку, и повернула обратно:
- Нет, Лидия Корнеевна, мне не дойти.
Временное ли это ухудшение, или так и будут теперь изо дня в день, из недели в неделю - падать, падать силы? Я ее усадила на веранде. Помню, как еще недавно она и по лестнице Дедовой поднималась к нему в кабинет на второй этаж, а сейчас, когда она пожелала вставить новую строфу в «Решку», Корней Иванович сам принес ей сверху свой экземпляр «Поэмы»: подняться она не могла.
Прежде, чем вписать новую строфу в экземпляр «КИЧ», Анна Андреевна нам ее прочитала. Так я услышала «века - Эль Греко» во второй раз. Опять я не совсем поняла, зачем эта строфа тут нужна, тем более - или тем менее! - что последующая начинается тоже с «века». Новая только замедляет движение. Хотя, конечно, с другой стороны, Эль Греко в «Поэме» весьма уместен.
Анна Андреевна прочла:
Чтоб посланец давнего века,
Что пришел с полотна Эль Греко,
Объяснил мне совсем без слов,
А одной улыбкою летней,
Что была я ему запретней
Всех семи смертельных грехов1
- Грехи смертные, а не смертельные, - сказал Корней Иванович.
- Это совершенно все равно, - не без раздражения ответила Анна Андреевна и принялась вписывать новую строфу в «Решку».
Она ее вписала между строфами:
Но сознаюсь, что применила
Симпатические чернила…
и
Чтоб сюда из чужого века
Незнакомого человека
Дерзко глянули бы глаза,
Чтоб он мне, отлетевшей тени,
Дал бы ветку мокрой сирени
В час, как эта минет гроза.
Пока Анна Андреевна меняла «ветку мокрой сирени» на «ворох мокрой сирени»2, пока она вписывала новую строфу между прежними, а я украдкой через ее плечо перечитывала строфы подряд - задумалась я вот над чем: почему это в поэзии Ахматовой сирень всегда вблизи от смерти, от гибели? Всегда или почти всегда? Я еле успевала ловить летевшие мне навстречу строки:
И ходить на кладбище в поминальный день
Да смотреть на белую Божию сирень3.
Ну, тут понятно: куст белой сирени на чьей-то могиле.
Но в «Поэме», вот только что:
Чтоб он мне, отлетевшей тени,
Дал бы ворох мокрой сирени…
И уже давно в «Поэме» о кануне войны, о кануне тысячи тысяч смертей:
И кладбищем пахла сирень.
Это уже в благополучнейших комнатах, в гостиных (Было: «И в кувшинах вяла сирень»).
Или:
Но не первую ветвь сирени,
Не кольцо, не сладость молений -
Он погибель мне принесет4.
Тут сирень как будто противоположна гибели, но все-таки упомянута где-то поблизости… А вот стихи, обращенные к давным-давно разлучившейся с ней современнице, женщине еще живой, но уже превратившейся для Ахматовой в тень, в тень прошедшего, в символ прошедшей молодости:
Всегда нарядней всех, всех розовей и выше,
Зачем всплываешь ты со дна погибших лет… -
здесь не современница погибла, но годы, а раз гибель - значит, так и жди сирени:
Флобер, бессонница и поздняя сирень…5
И только в одном стихотворении припомнилась мне сирень вне всякого сочетания с гибелью:
Бензина запах и сирени,
Насторожившийся покой…
Он снова тронул мои колени
Почти недрогнувшей рукой.6
Впрочем, в предыдущем четверостишии не гибель, но горе. («Томилось сердце, не зная даже / Причины горя своего».) Спрошу у нее когда-нибудь, знает ли она сама о горестности своей сирени? И не стоит ли подумать о такой работе: «Ахматова - деревья, травы, цветы»? Розы; крапива; лопухи; ива; тростник; лебеда; подснежник (в могильном рву); подорожник (лихолетье); «…слышно, как в лесу растет трава».
Пока я перебирала в уме сиреневые и растительные строчки, я пропустила мимо ушей весь разговор Анны Андреевны с Корнеем Ивановичем. Наконец, бросив сирень, вслушалась. Один француз прислал Анне Андреевне воспоминания Сергея Маковского о Гумилеве. Она уверяет - по количеству и качеству вранья это нечто чудовищное. Считает нужным опровергать, но не знает как. Ну как отсюда, в самом деле, опровергнешь? Воспоминания Одоевцевой, Неведомской, Гумилевой, предисловие Глеба Струве, и вот теперь еще прибавился к ее заботам и Маковский. Опровергать надо там, оттуда, а там, сказала Анна Андреевна, «все умерли или притворяются мертвыми».
Потом она вынула из сумочки фотографию своего портрета, сделанного Анненковым «по памяти». В юности я любила первый анненковский портрет Ахматовой - тот, 21 года, петербургский, о котором так метко Замятин писал, что это портрет скорби, скорбно поднятых бровей, что духовная сущность Ахматовой, сущность ее поэзии да и тяготы страшного времени переданы на этом портрете и притом самыми скупыми средствами (быть может, подумала я, в соответствии со скупостью художественных средств ахматовской поэзии). Линий наперечет, а вся Ахматова тут. Новое же ее изображение гуашью «по памяти» не понравилось мне. Дама в открытом вечернем платье, не то она в театре, не то на балу, демонстративно печальная, демонстративно отвернувшаяся, со стилизованно-длинными пальцами. Демонстративность так чужда Ахматовой! На первом портрете все концентрировано и все всерьез - судьбу Ахматовой разглядел и передал, и даже предсказал скупыми линиями художник; на втором все «нарочно». Словно какая-то актриса взялась сыграть Анну Андреевну на сцене, и Юрий Павлович ее изобразил.
Анне Андреевне этот второй портрет тоже, она сказала, не нравится.
Сели мы на веранде ужинать. Как, однако, переменилось время! Сколько я помню Корнея Ивановича, он не только сам никогда не пил, но требовал - и в Куоккале, и в Ленинграде, и в Переделкине, и в Москве - чтобы в доме не было вина. А сейчас, покоряясь обычаю, хоть сам по-прежнему не притрагивается, завел у себя вина для гостей. Наташа и Таничка Литвинова пили много, Анна Андреевна позволила себе одну рюмку, а я и Дед на них глядели. (Я - с завистью.)
…Да, напоследок вспомнила я еще одну сирень - и опять в сочетании со смертью:
И даже собственную тень,
Всю искаженную со страха,
И покаянную рубаху,
И замогильную сирень7.
Примечания (авторские):
1 - Впоследствии эта строфа претерпела некоторые изменения: в частности, вместо «Что пришел с полотна Эль Греко» стало: «Из заветного сна Эль Греко». Но самое интересное: вся строфа оказалась не «поэмной», бродячей. В 1964 году, в московском «Дне поэзии», на с. 62, опубликована она в заключение цикла «Полночные стихи». Однако и там выглядит она «не на месте»: помещена после стихотворения, озаглавленного «И последнее» под названием «Отрывок». Следом за «Последним» какой же в цикле возможен «Отрывок»? В «Беге времени» среди «Полночных стихов» строфа об Эль Греко, по воле Анны Андреевны, отсутствует (цикл завершен четверостишием 65 года, под заглавием «Вместо послесловия»; в окончательном же тексте «Поэмы без героя» строфы об Эль Греко тоже нет). Поэтому, я думаю, прав В. М. Жирмунский, опубликовавший ее не в «Поэме без героя» и не в «Полночных стихах», а отдельно: как самостоятельный «Отрывок» (ББП, с. 380).
Обращаю внимание читателей на то, что ахматовское выражение «а одной улыбкою летней» напоминает строку из «Канцоны» Н. Гумилева - «Дорогая с улыбкой летней» (см.: Н. Гумилев. Колчан. М. - Пг.: Альциона, 1916 или его же - Стихотворения и поэмы. Л.: Сов. писатель, 1988, с. 227. Б-ка поэта. Большая серия.)
2 - В окончательном тексте «Даст охапку мокрой сирени». Вообще эта строфа претерпела большие изменения, но сирень осталась.
3 - «Лучше б мне частушки задорно выкликать», Белая стая.
4 - О «магической роли», которую играет сирень в «Поэме без героя» см. также: Борис Филиппов. Поэма без героя. - «Сочинения», т. 2, с. 83.
5 - «Тень», Седьмая книга
6 - «Прогулка», Четки.
7 - «Наследница»
21 мая 63. Наташа Ильина привезла к нам в Переделкино Анну Андреевну. Сначала Ахматова посидела с Корнеем Ивановичем в саду, на ближней лавочке, потом мы все посидели вместе на веранде. Дед сегодня хорош, остер, радостен, приветлив (ночью - спал!), Анна Андреевна тоже казалась веселой. Одно меня резануло: прошлым летом она доходила по тропинке от дачи до моего домика, а нынче сделала несколько шагов, опираясь на мою руку, и повернула обратно:
- Нет, Лидия Корнеевна, мне не дойти.
Временное ли это ухудшение, или так и будут теперь изо дня в день, из недели в неделю - падать, падать силы? Я ее усадила на веранде. Помню, как еще недавно она и по лестнице Дедовой поднималась к нему в кабинет на второй этаж, а сейчас, когда она пожелала вставить новую строфу в «Решку», Корней Иванович сам принес ей сверху свой экземпляр «Поэмы»: подняться она не могла.
Прежде, чем вписать новую строфу в экземпляр «КИЧ», Анна Андреевна нам ее прочитала. Так я услышала «века - Эль Греко» во второй раз. Опять я не совсем поняла, зачем эта строфа тут нужна, тем более - или тем менее! - что последующая начинается тоже с «века». Новая только замедляет движение. Хотя, конечно, с другой стороны, Эль Греко в «Поэме» весьма уместен.
Анна Андреевна прочла:
Чтоб посланец давнего века,
Что пришел с полотна Эль Греко,
Объяснил мне совсем без слов,
А одной улыбкою летней,
Что была я ему запретней
Всех семи смертельных грехов1
- Грехи смертные, а не смертельные, - сказал Корней Иванович.
- Это совершенно все равно, - не без раздражения ответила Анна Андреевна и принялась вписывать новую строфу в «Решку».
Она ее вписала между строфами:
Но сознаюсь, что применила
Симпатические чернила…
и
Чтоб сюда из чужого века
Незнакомого человека
Дерзко глянули бы глаза,
Чтоб он мне, отлетевшей тени,
Дал бы ветку мокрой сирени
В час, как эта минет гроза.
Пока Анна Андреевна меняла «ветку мокрой сирени» на «ворох мокрой сирени»2, пока она вписывала новую строфу между прежними, а я украдкой через ее плечо перечитывала строфы подряд - задумалась я вот над чем: почему это в поэзии Ахматовой сирень всегда вблизи от смерти, от гибели? Всегда или почти всегда? Я еле успевала ловить летевшие мне навстречу строки:
И ходить на кладбище в поминальный день
Да смотреть на белую Божию сирень3.
Ну, тут понятно: куст белой сирени на чьей-то могиле.
Но в «Поэме», вот только что:
Чтоб он мне, отлетевшей тени,
Дал бы ворох мокрой сирени…
И уже давно в «Поэме» о кануне войны, о кануне тысячи тысяч смертей:
И кладбищем пахла сирень.
Это уже в благополучнейших комнатах, в гостиных (Было: «И в кувшинах вяла сирень»).
Или:
Но не первую ветвь сирени,
Не кольцо, не сладость молений -
Он погибель мне принесет4.
Тут сирень как будто противоположна гибели, но все-таки упомянута где-то поблизости… А вот стихи, обращенные к давным-давно разлучившейся с ней современнице, женщине еще живой, но уже превратившейся для Ахматовой в тень, в тень прошедшего, в символ прошедшей молодости:
Всегда нарядней всех, всех розовей и выше,
Зачем всплываешь ты со дна погибших лет… -
здесь не современница погибла, но годы, а раз гибель - значит, так и жди сирени:
Флобер, бессонница и поздняя сирень…5
И только в одном стихотворении припомнилась мне сирень вне всякого сочетания с гибелью:
Бензина запах и сирени,
Насторожившийся покой…
Он снова тронул мои колени
Почти недрогнувшей рукой.6
Впрочем, в предыдущем четверостишии не гибель, но горе. («Томилось сердце, не зная даже / Причины горя своего».) Спрошу у нее когда-нибудь, знает ли она сама о горестности своей сирени? И не стоит ли подумать о такой работе: «Ахматова - деревья, травы, цветы»? Розы; крапива; лопухи; ива; тростник; лебеда; подснежник (в могильном рву); подорожник (лихолетье); «…слышно, как в лесу растет трава».
Пока я перебирала в уме сиреневые и растительные строчки, я пропустила мимо ушей весь разговор Анны Андреевны с Корнеем Ивановичем. Наконец, бросив сирень, вслушалась. Один француз прислал Анне Андреевне воспоминания Сергея Маковского о Гумилеве. Она уверяет - по количеству и качеству вранья это нечто чудовищное. Считает нужным опровергать, но не знает как. Ну как отсюда, в самом деле, опровергнешь? Воспоминания Одоевцевой, Неведомской, Гумилевой, предисловие Глеба Струве, и вот теперь еще прибавился к ее заботам и Маковский. Опровергать надо там, оттуда, а там, сказала Анна Андреевна, «все умерли или притворяются мертвыми».
Потом она вынула из сумочки фотографию своего портрета, сделанного Анненковым «по памяти». В юности я любила первый анненковский портрет Ахматовой - тот, 21 года, петербургский, о котором так метко Замятин писал, что это портрет скорби, скорбно поднятых бровей, что духовная сущность Ахматовой, сущность ее поэзии да и тяготы страшного времени переданы на этом портрете и притом самыми скупыми средствами (быть может, подумала я, в соответствии со скупостью художественных средств ахматовской поэзии). Линий наперечет, а вся Ахматова тут. Новое же ее изображение гуашью «по памяти» не понравилось мне. Дама в открытом вечернем платье, не то она в театре, не то на балу, демонстративно печальная, демонстративно отвернувшаяся, со стилизованно-длинными пальцами. Демонстративность так чужда Ахматовой! На первом портрете все концентрировано и все всерьез - судьбу Ахматовой разглядел и передал, и даже предсказал скупыми линиями художник; на втором все «нарочно». Словно какая-то актриса взялась сыграть Анну Андреевну на сцене, и Юрий Павлович ее изобразил.
Анне Андреевне этот второй портрет тоже, она сказала, не нравится.
Сели мы на веранде ужинать. Как, однако, переменилось время! Сколько я помню Корнея Ивановича, он не только сам никогда не пил, но требовал - и в Куоккале, и в Ленинграде, и в Переделкине, и в Москве - чтобы в доме не было вина. А сейчас, покоряясь обычаю, хоть сам по-прежнему не притрагивается, завел у себя вина для гостей. Наташа и Таничка Литвинова пили много, Анна Андреевна позволила себе одну рюмку, а я и Дед на них глядели. (Я - с завистью.)
…Да, напоследок вспомнила я еще одну сирень - и опять в сочетании со смертью:
И даже собственную тень,
Всю искаженную со страха,
И покаянную рубаху,
И замогильную сирень7.
Примечания (авторские):
1 - Впоследствии эта строфа претерпела некоторые изменения: в частности, вместо «Что пришел с полотна Эль Греко» стало: «Из заветного сна Эль Греко». Но самое интересное: вся строфа оказалась не «поэмной», бродячей. В 1964 году, в московском «Дне поэзии», на с. 62, опубликована она в заключение цикла «Полночные стихи». Однако и там выглядит она «не на месте»: помещена после стихотворения, озаглавленного «И последнее» под названием «Отрывок». Следом за «Последним» какой же в цикле возможен «Отрывок»? В «Беге времени» среди «Полночных стихов» строфа об Эль Греко, по воле Анны Андреевны, отсутствует (цикл завершен четверостишием 65 года, под заглавием «Вместо послесловия»; в окончательном же тексте «Поэмы без героя» строфы об Эль Греко тоже нет). Поэтому, я думаю, прав В. М. Жирмунский, опубликовавший ее не в «Поэме без героя» и не в «Полночных стихах», а отдельно: как самостоятельный «Отрывок» (ББП, с. 380).
Обращаю внимание читателей на то, что ахматовское выражение «а одной улыбкою летней» напоминает строку из «Канцоны» Н. Гумилева - «Дорогая с улыбкой летней» (см.: Н. Гумилев. Колчан. М. - Пг.: Альциона, 1916 или его же - Стихотворения и поэмы. Л.: Сов. писатель, 1988, с. 227. Б-ка поэта. Большая серия.)
2 - В окончательном тексте «Даст охапку мокрой сирени». Вообще эта строфа претерпела большие изменения, но сирень осталась.
3 - «Лучше б мне частушки задорно выкликать», Белая стая.
4 - О «магической роли», которую играет сирень в «Поэме без героя» см. также: Борис Филиппов. Поэма без героя. - «Сочинения», т. 2, с. 83.
5 - «Тень», Седьмая книга
6 - «Прогулка», Четки.
7 - «Наследница»