28 апреля. Сергей Прокофьев
из дневников 1913 и 1918 годов
1913 (композитору 22 года):
28 апреля. Утром, лёжа в постели, я почувствовал себя одиноким до отчаянья. Вчера боль утраты смягчилась горечью обмана: ведь всё, что ни говорил мне друг, которому я безусловно верил, было ложью! Но теперь я ему всё прощал перед лицом ужаса того одиночества, на которое я был обречён. Правда, того великолепного Макса, каким он мне себя рисовал, никогда не было, но с мифом я расставался без сожаления, я легко мирился с ложностью его блеска. Но Макс погиб, Макса нет, я одинок, и Боже, как я слаб и беспомощен!!
Это ужасное чувство меня покинуло, когда пришёл Карнович и стал проигрывать мне вариации для исполнения на акте. Слава Богу, хоть первая репетиция с понедельника переложена на вторник, а то бы я прямо отказался дирижировать на ней.
Очень меня развлекла прогулка с Умненькой: мне было с ней приятно и легко, и даже весело, несмотря на то, что мы уже успели поссориться из-за её нежелания ехать на острова. Вечер я провёл у Мясковского. Играл ему не совсем законченный Концерт. Играть его без подготовки трудно; в некоторых местах финала прямо приходилось складывать руки. Концерт понравился, а присутствовавший Крыжановский пришёл в восторг от интермеццо. Этот Концерт будет посвящён памяти Макса.
В течение дня Софья Ивановна была в сыскном отделении, дала туда портрет Макса, говорила с начальником - и тот обещал самые энергичные розыски.
Сегодня в диком бегстве от одиночества я решил восстановить добрые отношения с Захаровым. С гибелью Макса никто другой не может наполнить меня своею дружбой, кроме Борюси, а быть одиноким - выше моих сил. Я случайно узнал от Карнеевых, что завтра его последний экзамен и на другой день он уезжает на Волгу. Итак, завтра пойду в Консерваторию и буду иметь с ним серьёзный разговор.
1918:
28 апреля. Эти мерзавцы - контора театров - не может заключить контракта раньше, чем через три недели; нужны прохождения через всякие инстанции и вообще канитель. Предлагают дать кому-нибудь доверенность на заключение контракта. Я рассердился и наговорил им всяких глупостей.
Обедал у Шаляпина. К этому огромному артисту, каждый жест которого на сцене я считаю законом, я отношусь с некоторого рода благоговением и чрезвычайной нежностью. Шаляпин был мил, предлагал мне сюжеты для опер (но они мне не нравятся), крайне интересовался «Игроком». Тут же я столкнулся с Экскузовичем, с которым ругался утром насчёт контракта. Решено, что контракт по доверенности заключит Сувчинский. Но всё же я еду без шести тысяч.
1913 (композитору 22 года):
28 апреля. Утром, лёжа в постели, я почувствовал себя одиноким до отчаянья. Вчера боль утраты смягчилась горечью обмана: ведь всё, что ни говорил мне друг, которому я безусловно верил, было ложью! Но теперь я ему всё прощал перед лицом ужаса того одиночества, на которое я был обречён. Правда, того великолепного Макса, каким он мне себя рисовал, никогда не было, но с мифом я расставался без сожаления, я легко мирился с ложностью его блеска. Но Макс погиб, Макса нет, я одинок, и Боже, как я слаб и беспомощен!!
Это ужасное чувство меня покинуло, когда пришёл Карнович и стал проигрывать мне вариации для исполнения на акте. Слава Богу, хоть первая репетиция с понедельника переложена на вторник, а то бы я прямо отказался дирижировать на ней.
Очень меня развлекла прогулка с Умненькой: мне было с ней приятно и легко, и даже весело, несмотря на то, что мы уже успели поссориться из-за её нежелания ехать на острова. Вечер я провёл у Мясковского. Играл ему не совсем законченный Концерт. Играть его без подготовки трудно; в некоторых местах финала прямо приходилось складывать руки. Концерт понравился, а присутствовавший Крыжановский пришёл в восторг от интермеццо. Этот Концерт будет посвящён памяти Макса.
В течение дня Софья Ивановна была в сыскном отделении, дала туда портрет Макса, говорила с начальником - и тот обещал самые энергичные розыски.
Сегодня в диком бегстве от одиночества я решил восстановить добрые отношения с Захаровым. С гибелью Макса никто другой не может наполнить меня своею дружбой, кроме Борюси, а быть одиноким - выше моих сил. Я случайно узнал от Карнеевых, что завтра его последний экзамен и на другой день он уезжает на Волгу. Итак, завтра пойду в Консерваторию и буду иметь с ним серьёзный разговор.
1918:
28 апреля. Эти мерзавцы - контора театров - не может заключить контракта раньше, чем через три недели; нужны прохождения через всякие инстанции и вообще канитель. Предлагают дать кому-нибудь доверенность на заключение контракта. Я рассердился и наговорил им всяких глупостей.
Обедал у Шаляпина. К этому огромному артисту, каждый жест которого на сцене я считаю законом, я отношусь с некоторого рода благоговением и чрезвычайной нежностью. Шаляпин был мил, предлагал мне сюжеты для опер (но они мне не нравятся), крайне интересовался «Игроком». Тут же я столкнулся с Экскузовичем, с которым ругался утром насчёт контракта. Решено, что контракт по доверенности заключит Сувчинский. Но всё же я еду без шести тысяч.