22 апреля 1943-го года
из дневников
Всеволод Вишневский, писатель, 42 года, политработник, Ленинград:
22 апреля.
С 7 до 10 утра - обстрел района.
По радио. Встречные налеты советской и английской авиации на балтийские порты Германии - Тильзит, Штеттин, Росток и на Берлин. Везде пожары.
Вручение советских орденов английским морякам.
Учащаются диверсионные акты партизан во Франции, в Югославии и Греции.
После бесконечных каш и прочей мути поел вчера и сегодня мяса. Бодр, хочется куда-то идти, двигаться.
Был в 7-м отделе ПУ фронта. В ПУРе моя листовка к испанской дивизии признана образцовой. Мне вручили новое, повторное издание этой листовки.
Ознакомился с последними материалами.
...Среди пленных ведется политвоспитательная работа. Командир батальона, взятый в плен в Шлиссельбурге, уже пишет о справедливых и несправедливых войнах, но просит фамилию его не называть, так как боится за свою семью. В ряде случаев пленные немцы, румыны и мадьяры очень помогали. За действия в Великих Луках награждены орденами Союза двое военнопленных (немцы). Один - солдат-коммунист, другой - офицер. Румыны и мадьяры приводили к нам в плен сотни сдавшихся солдат.
Огромная область работы, острая, волнующая...
...В ЛССП на просмотре фильма «Гибралтар» полно народу. Много знакомых. Иные очень постарели.
Фильм с участием Эриха Штрогейма. В общем - американский авантюрный середняк... Несколько острых ситуаций; светский бал, морской кабак в Танжере, красавица танцовщица и пр. Публика встрепенулась, - люди тянутся к каждому развлечению, куда-то за пределы своих будничных, трудных дел...
На Балтийском театре в условиях современной войны на первый план выдвинулись «малые силы»: подводные лодки, сторожевые и торпедные катера, тральщики, канонерские лодки плюс авиация. Море сильно минировано... Сейчас тральщики закончили ремонт, прошли ходовые испытания на Неве и пойдут тралить фарватеры... Корабли ждут безлунных, темных ночей, чтоб прорваться из Ленинграда в Кронштадт, для выхода в море. Видимо, будут операции с дымзавесами, артиллерийской поддержкой и т. д. В прошлом году по гвардейскому тральщику (при прорыве из Ленинграда в Кронштадт) немцы выпустили двести пятнадцать снарядов! Тральщик прорвался.
Сейчас многих хороших командиров списывают с больших кораблей на тральщики. Кампания должна быть и будет активной...
Ольга Берггольц, поэт, 32 года, Ленинград:
22/IV-43 г.
Куча мелких и мельчайших неприятностей: в дом 22 по нашей просьбе дали свет, а в нашей квартире его нету. Теперь все надо начинать чуть ли не с начала! Телефон до сих пор не включили, - я звонила вчера по этому поводу Шаркову, - он так наорал на меня, что я заплакала: «Мы и так сделали вам исключение, вы не входите в номенклатуру», - и вот теперь неизвестно, когда что будет. Что ж, пожалуй, он высказал истину - я не вхожу в номенклатуру! Простые люди любят меня, с моими стихами солдаты и командиры идут в бой, носят их в полевых сумках, с «Ленинградской поэмой» шли на прорыв блокады, - люди встают со смертного одра, как Е.А. Барто, потому что их заставляют жить мои стихи, - и т. д., и т. д. без конца - но я не вхожу в номенклатуру. Артисты БДТ пригласили меня сегодня на спектакль, и Полицеймако говорил, что «будем играть только для вас», и вчера, в восстанавливающихся цехах «Электросилы», под обстрелом люди, рабочие слушали меня со слезами на глазах, люди, мужественно и беззаветно восстанавливающие завод под боком у врага, - но я не вхожу в номенклатуру...
В этом - суть моего положения.
Я - не орденоносец, не лауреат, не член Верховного Совета, и т. п. - и, следов<ательно>, не принадлежу к касте сов<етской> парт<ийной> бюрократии. Я вовсе и не рвусь быть «вхожей в номенклатуру», но это создает ряд физических неудобств, вот в чем дело. Хамством Шаркова и т. д. можно и должно пренебречь, - что спрашивать с дикарей-чиновников?
Георгий Князев, историк-архивист, 56 лет, ответственный работник Архива АН СССР, ленинградец в эвакуации, Казахстан, Боровое
22 апреля.
Ч[е]т[верг]. Великий четверг. Привык этот день отдавать мыслям о великом учителе любви, мечтателе, погибшем за свои мечты на кресте. Мы так и не знаем, был ли он или не был. Мы, собственно, ничего не знаем о нем. Образ его - наша мечта мечты. Мечта о том, что люди - братья, что не должно быть ни господ, ни рабов, ни богатых, ни бедных, ни кровавых войн, ни насилий... Но где? На земле или ... «на небе». Царство ли это божие здешнее, земное, тогда его нужно достичь, тогда борьба за эту мечту... Или царство это небесное, нездешнее, неземное, не от мира сего, и тогда отрицание борьбы, не надо ни пахать, ни сеять, не надо борьбы, ибо всякая борьба - насилие, а насилие - зло. «Прощайте врагам». «Ничего не имейте». «Ничего не желайте». «Если что-нибудь имеете - раздайте нищим». «Там, в Царствии небесном, последние здесь будут первыми». «Грешники поплатятся за свои грехи на земле вечными муками, а праведники награждены будут вечным блаженством».
Итак, мы даже хорошо не знаем, чем было первоначально христианство. Был ли его создателем «безумец», который «навевал человечеству сон золотой», или это был мечтатель - борец, пламенный, страстный... Мечтатель только потому, что не знал действительных средств воплощения своей реальной мечты. Мы ничего не знаем.
В прошлом году я сложил в папку мои любимые изображения великого мечтателя и написал на ней - «Разбитая мечта». Так трудно, нелепо говорить сейчас о любви, милосердии, братстве, равенстве. Чудовищная жестокость овладела людьми; по праву войны все оправдывается - самые страшные и позорные преступления; и прежде всего сама война, массовое убийство. И как никогда, становится очевидным, что христианство с «царствием небесным» - зловредный обман, а христианство с «царством божиим» здесь, на земле - далекая, очень далекая мечта. Может быть, пройдут еще не сотни, а тысячи лет, пока люди перестанут воевать. А покуда будет кровь и кровь.
Есть еще одно христианство, так сказать, личное, индивидуальное. Много думали о нем в XIX веке. У нас апостол его - Лев Толстой. Царство божие в душе, в сердце, внутри человека. Его бессмертная душа. Так думал и Пьер Безухов в кровавую годину наполеоновских войн... Потом многие интеллигенты лелеяли эту мечту «цельного внутреннего мира». Мечтали о преобразовании таким путем - через совершенствование отдельных людей - постепенно всего человечества. И вдруг «неожиданно» получили фашистско-гитлеровских башибузуков (головорезов), людей «высшей расы», «полноценных»... извергов. Такова диалектика исторического развития.
Ходил я сегодня в лесу. В сосновом бору не то просека, не то аллея вела меня к серым скалам, перед которыми светились, как восковые свечечки, белые березы - еще без листвы. Ласково улыбались на полянке скромные подснежники. И чьи-то кости валялись. Тут, рядом с нежными мечтательными первыми весенними цветочками! Съел кто-то кого-то зимой. Не остатки ли это собаки, которую выбежавший голодный волк загрыз зимою? Почти символика: объеденные кости и рядом дивной красоты беззлобные, ласковые, чистые, как невинные расцветающие юные девушки, эти лилии полевые. Ветер покачивал верхушки сосен, и они словно шептались между собой. «Весенний шум»... Был седьмой час вечера. В это время я любил, бывало, прислушиваться к тягучим ударам колокола из какой-нибудь соседней церкви и отсчитывать, которое евангелие читают... Тогда еще впереди была жизнь и мечта.
Георгий Эфрон, сын Марины Цветаевой, 18 лет, Ташкент:
22 апреля.
Вчера обедал у П.Д. Превосходный обед: зеленый суп, совсем в стиле знаменитой soupe à l’oseille (конечно, не хватало яиц и сметаны!), на второе - котлета и макароны, зеленый салат - тоже во французском вкусе. В общем, наелся здорово - и хлеба вволю. Как вкусно было! А было бы еще раз в сто вкуснее, если бы удалось съесть все эти красоты дома, сосредоточивая все внимание на еде и не отвлекаясь обязательной в гостях болтовней. Но все-таки и так было здорово насыщаться. Чай с сахаром, оладьи. Хорошо! А до этого, взявши его в магазине, съел 400 г белейшего любимого хлеба и поел в детстоловой. А вечером съел обед из Союза. В школу не пошел. Сегодня же у меня престранное утро. Во-первых, льет дождь. Проснулся я с мыслью, что нет в кармане ни гроша, и ворочался-ворочался с мыслью: как же добыть чортовы деньги? И Л.Г. я должен 50 р., и на обеды в детстоловой денег нет. Наконец осенила идея: продать карточку на остающиеся 7 хлебных дней. Как-нибудь без хлеба я управлюсь и, по крайней мере, смогу уплатить долг Л.Г. - мне становится неловко, что я ее заставляю ждать, тем более, что у нее мое сочинение и мне скоро нужно будет его взять, чтобы подать учителю, а ломать комедию, являясь «как ни в чем ни бывало» - противно и мне не под стать. А продажа карточки дала бы мне рублей 100-120, и все было бы в порядке (кроме, конечно, хлеба). Я встал и попросил у соседки мою карточку (я вчера брал белый хлеб ей и мне в ее магазине и отдал ей обе карточки). Она порылась-порылась... Оказалось, что она потеряла обе карточки! Проект мой рушился, словно карточный домик. Но уже было время уходить, дабы избежать моей молочницы-créansièrе. Приближаюсь я к выходу из нашего коридора... и вдруг слышу сколько раз вожделенный (из-за хлеба и молока), а теперь зловещий крик, с сильнейшим узбекским акцентом: «Сла-адкое моло-ко-оо!» Я заметался. Куда спрятаться от нее? А то будет ругаться и требовать те 190 р., которые я, при всем желании, не способен уплатить - нет денег, и все тут! К счастью, у нас в доме до второго этажа есть галерея, мостик, ведущий к ряду квартир. Молочницу туда кто-то позвал; я это увидел и мигом, держась поближе к стене, скатился по лестнице, пересек двор, завернул за угол дома и вышел на улицу; только меня и видели. Я был спасен, и лил мерзейший дождь! Я успел захватить с собой три книжки; продал их в букинист. магазине за 9 р. Таким образом, имею деньги на обед. Удачно было бы получить пропуск в детмаг на апрель, взять там рыбу и продать ее, а на вырученные деньги купить булочку или бублики. Но я даже не знаю, выдадут ли мне этот пропуск. Насчет карточки дело обстоит пока неопределенно. Конечно, М.М. каким-то образом возместит эту потерю. Лучше всего было бы, если бы она мне дала рублей 150 деньгами на покупку карточки: я бы на этом деле выиграл бы, т.к. свою собственную карточку, если бы она не потерялась, я бы продал не выше 120-100 рублей. Итак, 150 р. деньгами - лучший выход. Хуже будет, если она купит карточку и даст мне - потому что опять-таки я продам эту карточку не дороже 100-120 р. Еще хуже будет, если она, как-либо добывая хлеб, будет давать мне его - потому что тогда денег не будет, а сейчас мне нужны именно деньги. Но я очень-то настаивать да указывать не могу - ведь я сам ей должен около 500 рублей, о чем она всегда может напомнить. Пусть действует по своему усмотрению - я не такой дурак, чтобы спорить или поднимать бучу. Мне кажется, впрочем, что дешевле 160-175 р. она нигде не сможет найти карточки и потому даст мне 150 р. как более выгодные для нее. Впрочем, я, быть может, ошибаюсь насчет цены, но по-моему, так. Если она мне даст только сто или 120 р., то я ей скажу, что на эти деньги я не смогу купить карточку, а если покупать просто хлеб, то простой расчет 25 р. 400 г помножить на 7 покажет ей 175 р. Допустим, что она скажет: покупайте, я потом еще прибавлю. Тут уж что-либо возразить я не смогу. Вообще, любопытно, как это все обернется. Она хочет продать рис - конечно, это не даст 150 рублей. Ну, в общем, увидим. Мне кажется, что я не прогадаю. Н-да-с, история! А вдруг будут продавать карточку... Тоже за 120, как я хотел сделать? Я хотел так дешево продать, чтобы не толкаться слишком долго на базаре, чтобы сразу иметь деньги. Но вообще-то, по-моему, вряд ли М.М. найдет дешевле, чем за 150 рублей. Будем надеяться! В таком случае, получив эти 150 рублей, я еще выгадаю 30-50 р., потому что сам никогда бы не продал карточку за такую цену. Очень интересно, как кончится эта история. А вдруг она заявит, что карточка-де, мол, стоит 120 рублей? Ну, я протестовать особенно не стану. Увидим. Если она достанет карточку, то, всего вероятнее, я ее продам. Надо сходить в НКП, авось получу пропуск на апрель, возьму рыбу и продам ее. Н-да-с, все это очень мило. Кончаю читать «Успех». Бомбежка нашими самолетами Тильзита. На фронтах - ничего существенного. Вчера было веселое заседание литкружка Дворца пионеров.
Всеволод Вишневский, писатель, 42 года, политработник, Ленинград:
22 апреля.
С 7 до 10 утра - обстрел района.
По радио. Встречные налеты советской и английской авиации на балтийские порты Германии - Тильзит, Штеттин, Росток и на Берлин. Везде пожары.
Вручение советских орденов английским морякам.
Учащаются диверсионные акты партизан во Франции, в Югославии и Греции.
После бесконечных каш и прочей мути поел вчера и сегодня мяса. Бодр, хочется куда-то идти, двигаться.
Был в 7-м отделе ПУ фронта. В ПУРе моя листовка к испанской дивизии признана образцовой. Мне вручили новое, повторное издание этой листовки.
Ознакомился с последними материалами.
...Среди пленных ведется политвоспитательная работа. Командир батальона, взятый в плен в Шлиссельбурге, уже пишет о справедливых и несправедливых войнах, но просит фамилию его не называть, так как боится за свою семью. В ряде случаев пленные немцы, румыны и мадьяры очень помогали. За действия в Великих Луках награждены орденами Союза двое военнопленных (немцы). Один - солдат-коммунист, другой - офицер. Румыны и мадьяры приводили к нам в плен сотни сдавшихся солдат.
Огромная область работы, острая, волнующая...
...В ЛССП на просмотре фильма «Гибралтар» полно народу. Много знакомых. Иные очень постарели.
Фильм с участием Эриха Штрогейма. В общем - американский авантюрный середняк... Несколько острых ситуаций; светский бал, морской кабак в Танжере, красавица танцовщица и пр. Публика встрепенулась, - люди тянутся к каждому развлечению, куда-то за пределы своих будничных, трудных дел...
На Балтийском театре в условиях современной войны на первый план выдвинулись «малые силы»: подводные лодки, сторожевые и торпедные катера, тральщики, канонерские лодки плюс авиация. Море сильно минировано... Сейчас тральщики закончили ремонт, прошли ходовые испытания на Неве и пойдут тралить фарватеры... Корабли ждут безлунных, темных ночей, чтоб прорваться из Ленинграда в Кронштадт, для выхода в море. Видимо, будут операции с дымзавесами, артиллерийской поддержкой и т. д. В прошлом году по гвардейскому тральщику (при прорыве из Ленинграда в Кронштадт) немцы выпустили двести пятнадцать снарядов! Тральщик прорвался.
Сейчас многих хороших командиров списывают с больших кораблей на тральщики. Кампания должна быть и будет активной...
Ольга Берггольц, поэт, 32 года, Ленинград:
22/IV-43 г.
Куча мелких и мельчайших неприятностей: в дом 22 по нашей просьбе дали свет, а в нашей квартире его нету. Теперь все надо начинать чуть ли не с начала! Телефон до сих пор не включили, - я звонила вчера по этому поводу Шаркову, - он так наорал на меня, что я заплакала: «Мы и так сделали вам исключение, вы не входите в номенклатуру», - и вот теперь неизвестно, когда что будет. Что ж, пожалуй, он высказал истину - я не вхожу в номенклатуру! Простые люди любят меня, с моими стихами солдаты и командиры идут в бой, носят их в полевых сумках, с «Ленинградской поэмой» шли на прорыв блокады, - люди встают со смертного одра, как Е.А. Барто, потому что их заставляют жить мои стихи, - и т. д., и т. д. без конца - но я не вхожу в номенклатуру. Артисты БДТ пригласили меня сегодня на спектакль, и Полицеймако говорил, что «будем играть только для вас», и вчера, в восстанавливающихся цехах «Электросилы», под обстрелом люди, рабочие слушали меня со слезами на глазах, люди, мужественно и беззаветно восстанавливающие завод под боком у врага, - но я не вхожу в номенклатуру...
В этом - суть моего положения.
Я - не орденоносец, не лауреат, не член Верховного Совета, и т. п. - и, следов<ательно>, не принадлежу к касте сов<етской> парт<ийной> бюрократии. Я вовсе и не рвусь быть «вхожей в номенклатуру», но это создает ряд физических неудобств, вот в чем дело. Хамством Шаркова и т. д. можно и должно пренебречь, - что спрашивать с дикарей-чиновников?
Георгий Князев, историк-архивист, 56 лет, ответственный работник Архива АН СССР, ленинградец в эвакуации, Казахстан, Боровое
22 апреля.
Ч[е]т[верг]. Великий четверг. Привык этот день отдавать мыслям о великом учителе любви, мечтателе, погибшем за свои мечты на кресте. Мы так и не знаем, был ли он или не был. Мы, собственно, ничего не знаем о нем. Образ его - наша мечта мечты. Мечта о том, что люди - братья, что не должно быть ни господ, ни рабов, ни богатых, ни бедных, ни кровавых войн, ни насилий... Но где? На земле или ... «на небе». Царство ли это божие здешнее, земное, тогда его нужно достичь, тогда борьба за эту мечту... Или царство это небесное, нездешнее, неземное, не от мира сего, и тогда отрицание борьбы, не надо ни пахать, ни сеять, не надо борьбы, ибо всякая борьба - насилие, а насилие - зло. «Прощайте врагам». «Ничего не имейте». «Ничего не желайте». «Если что-нибудь имеете - раздайте нищим». «Там, в Царствии небесном, последние здесь будут первыми». «Грешники поплатятся за свои грехи на земле вечными муками, а праведники награждены будут вечным блаженством».
Итак, мы даже хорошо не знаем, чем было первоначально христианство. Был ли его создателем «безумец», который «навевал человечеству сон золотой», или это был мечтатель - борец, пламенный, страстный... Мечтатель только потому, что не знал действительных средств воплощения своей реальной мечты. Мы ничего не знаем.
В прошлом году я сложил в папку мои любимые изображения великого мечтателя и написал на ней - «Разбитая мечта». Так трудно, нелепо говорить сейчас о любви, милосердии, братстве, равенстве. Чудовищная жестокость овладела людьми; по праву войны все оправдывается - самые страшные и позорные преступления; и прежде всего сама война, массовое убийство. И как никогда, становится очевидным, что христианство с «царствием небесным» - зловредный обман, а христианство с «царством божиим» здесь, на земле - далекая, очень далекая мечта. Может быть, пройдут еще не сотни, а тысячи лет, пока люди перестанут воевать. А покуда будет кровь и кровь.
Есть еще одно христианство, так сказать, личное, индивидуальное. Много думали о нем в XIX веке. У нас апостол его - Лев Толстой. Царство божие в душе, в сердце, внутри человека. Его бессмертная душа. Так думал и Пьер Безухов в кровавую годину наполеоновских войн... Потом многие интеллигенты лелеяли эту мечту «цельного внутреннего мира». Мечтали о преобразовании таким путем - через совершенствование отдельных людей - постепенно всего человечества. И вдруг «неожиданно» получили фашистско-гитлеровских башибузуков (головорезов), людей «высшей расы», «полноценных»... извергов. Такова диалектика исторического развития.
Ходил я сегодня в лесу. В сосновом бору не то просека, не то аллея вела меня к серым скалам, перед которыми светились, как восковые свечечки, белые березы - еще без листвы. Ласково улыбались на полянке скромные подснежники. И чьи-то кости валялись. Тут, рядом с нежными мечтательными первыми весенними цветочками! Съел кто-то кого-то зимой. Не остатки ли это собаки, которую выбежавший голодный волк загрыз зимою? Почти символика: объеденные кости и рядом дивной красоты беззлобные, ласковые, чистые, как невинные расцветающие юные девушки, эти лилии полевые. Ветер покачивал верхушки сосен, и они словно шептались между собой. «Весенний шум»... Был седьмой час вечера. В это время я любил, бывало, прислушиваться к тягучим ударам колокола из какой-нибудь соседней церкви и отсчитывать, которое евангелие читают... Тогда еще впереди была жизнь и мечта.
Георгий Эфрон, сын Марины Цветаевой, 18 лет, Ташкент:
22 апреля.
Вчера обедал у П.Д. Превосходный обед: зеленый суп, совсем в стиле знаменитой soupe à l’oseille (конечно, не хватало яиц и сметаны!), на второе - котлета и макароны, зеленый салат - тоже во французском вкусе. В общем, наелся здорово - и хлеба вволю. Как вкусно было! А было бы еще раз в сто вкуснее, если бы удалось съесть все эти красоты дома, сосредоточивая все внимание на еде и не отвлекаясь обязательной в гостях болтовней. Но все-таки и так было здорово насыщаться. Чай с сахаром, оладьи. Хорошо! А до этого, взявши его в магазине, съел 400 г белейшего любимого хлеба и поел в детстоловой. А вечером съел обед из Союза. В школу не пошел. Сегодня же у меня престранное утро. Во-первых, льет дождь. Проснулся я с мыслью, что нет в кармане ни гроша, и ворочался-ворочался с мыслью: как же добыть чортовы деньги? И Л.Г. я должен 50 р., и на обеды в детстоловой денег нет. Наконец осенила идея: продать карточку на остающиеся 7 хлебных дней. Как-нибудь без хлеба я управлюсь и, по крайней мере, смогу уплатить долг Л.Г. - мне становится неловко, что я ее заставляю ждать, тем более, что у нее мое сочинение и мне скоро нужно будет его взять, чтобы подать учителю, а ломать комедию, являясь «как ни в чем ни бывало» - противно и мне не под стать. А продажа карточки дала бы мне рублей 100-120, и все было бы в порядке (кроме, конечно, хлеба). Я встал и попросил у соседки мою карточку (я вчера брал белый хлеб ей и мне в ее магазине и отдал ей обе карточки). Она порылась-порылась... Оказалось, что она потеряла обе карточки! Проект мой рушился, словно карточный домик. Но уже было время уходить, дабы избежать моей молочницы-créansièrе. Приближаюсь я к выходу из нашего коридора... и вдруг слышу сколько раз вожделенный (из-за хлеба и молока), а теперь зловещий крик, с сильнейшим узбекским акцентом: «Сла-адкое моло-ко-оо!» Я заметался. Куда спрятаться от нее? А то будет ругаться и требовать те 190 р., которые я, при всем желании, не способен уплатить - нет денег, и все тут! К счастью, у нас в доме до второго этажа есть галерея, мостик, ведущий к ряду квартир. Молочницу туда кто-то позвал; я это увидел и мигом, держась поближе к стене, скатился по лестнице, пересек двор, завернул за угол дома и вышел на улицу; только меня и видели. Я был спасен, и лил мерзейший дождь! Я успел захватить с собой три книжки; продал их в букинист. магазине за 9 р. Таким образом, имею деньги на обед. Удачно было бы получить пропуск в детмаг на апрель, взять там рыбу и продать ее, а на вырученные деньги купить булочку или бублики. Но я даже не знаю, выдадут ли мне этот пропуск. Насчет карточки дело обстоит пока неопределенно. Конечно, М.М. каким-то образом возместит эту потерю. Лучше всего было бы, если бы она мне дала рублей 150 деньгами на покупку карточки: я бы на этом деле выиграл бы, т.к. свою собственную карточку, если бы она не потерялась, я бы продал не выше 120-100 рублей. Итак, 150 р. деньгами - лучший выход. Хуже будет, если она купит карточку и даст мне - потому что опять-таки я продам эту карточку не дороже 100-120 р. Еще хуже будет, если она, как-либо добывая хлеб, будет давать мне его - потому что тогда денег не будет, а сейчас мне нужны именно деньги. Но я очень-то настаивать да указывать не могу - ведь я сам ей должен около 500 рублей, о чем она всегда может напомнить. Пусть действует по своему усмотрению - я не такой дурак, чтобы спорить или поднимать бучу. Мне кажется, впрочем, что дешевле 160-175 р. она нигде не сможет найти карточки и потому даст мне 150 р. как более выгодные для нее. Впрочем, я, быть может, ошибаюсь насчет цены, но по-моему, так. Если она мне даст только сто или 120 р., то я ей скажу, что на эти деньги я не смогу купить карточку, а если покупать просто хлеб, то простой расчет 25 р. 400 г помножить на 7 покажет ей 175 р. Допустим, что она скажет: покупайте, я потом еще прибавлю. Тут уж что-либо возразить я не смогу. Вообще, любопытно, как это все обернется. Она хочет продать рис - конечно, это не даст 150 рублей. Ну, в общем, увидим. Мне кажется, что я не прогадаю. Н-да-с, история! А вдруг будут продавать карточку... Тоже за 120, как я хотел сделать? Я хотел так дешево продать, чтобы не толкаться слишком долго на базаре, чтобы сразу иметь деньги. Но вообще-то, по-моему, вряд ли М.М. найдет дешевле, чем за 150 рублей. Будем надеяться! В таком случае, получив эти 150 рублей, я еще выгадаю 30-50 р., потому что сам никогда бы не продал карточку за такую цену. Очень интересно, как кончится эта история. А вдруг она заявит, что карточка-де, мол, стоит 120 рублей? Ну, я протестовать особенно не стану. Увидим. Если она достанет карточку, то, всего вероятнее, я ее продам. Надо сходить в НКП, авось получу пропуск на апрель, возьму рыбу и продам ее. Н-да-с, все это очень мило. Кончаю читать «Успех». Бомбежка нашими самолетами Тильзита. На фронтах - ничего существенного. Вчера было веселое заседание литкружка Дворца пионеров.