20 апреля 100 лет назад
41-летний Корней Чуковский записал в своём дневнике:
20 апреля. Дни идут. Я раздавлен «Хроникой» «Современного Запада». Замятин пальцем о палец не ударил, всю работу взвалил на меня; это работа колоссальная: достать матерьял, выбрать наиболее интересное, исправить неграмотные заметки Рейнтца, Порозовской и др.
Был несколько дней тому назад на премьере «Мещанина в дворянстве» - постановка Александра Бенуа. Это то, что нужно нашей публике: бездумное оспектакливание. Пропала мысль, пропало чувство - осталось зрелище, восхитительное, нарядное, игривое, но только зрелище. Ни сердцу, ни уму, а только глазу - и как аплодировали. Бенуа выходил раз пять, кланяясь и пожимая актерам руки (его манера: когда вызывают его, он никогда не выходит один, а в компании с другими, аплодируя этим другим). На следующий день я был у него. Кабинет. Стол. Буржуйка. Возле буржуйки сохнут чулочки его обожаемого Татана. На столе письмо, полученное им накануне от Юрьева: оказывается, что Бенуа на генеральной репетиции так не понравился Кондрат Яковлев в роли Журдена, что сгоряча он потребовал, чтобы спектакль отменили. Юрьев в письме убеждает Бенуа этого не делать. «Трудный актер Яковлев, трудный, упрямый, обидчивый, себе на уме», - говорит Бенуа.
Был у меня вчера Ник. Тихонов - хриплым голосом читал свои лохматые вещи. Он очень прост, не ломака, искренен, весь на ладони. Бедствует очень, хотя мог бы спекулировать на своей славе. (Луначарский написал о нем, как об одном из первейших русских поэтов - а он, оказывается, даже не знал этого). Бываю я в Аре - хлопочу о различных писателях: добыл пайки для Зощенко, П. Быкова, Брусяниной и проч.
Сегодня иду к Монахову - об этом хлопочет д-р Конухес. Его жена (Конухеса), мало знакомая
со мною, в первый же день, что я пришел к ним с визитом, - стала рассказывать мне, что ее муж - легкомысленный, что он изменяет ей, что он клялся ей со слезами, будто это последний раз, а
потом изменил опять. Я сказал ей: зачем вы мне, незнакомому, рассказываете об этом. Она сказала: что у кого болит, тот о том и говорит.
Мурка, ложась спать:
- Мама, я укрыта? - Да. - А мне тепло? - Да. - Ну, я буду пать.
Марья Борисовна была в клубе «Серапионовых братьев». Ее видела Оля* и написала стишки:
Красивая, торжественная дама,
«Жена Юпитера» - вы скажете о ней.
А муж ее, ну, знаете, тот самый,
Точно на винтиках держащийся Корней.
Примечания:
Оля - Дьячкова, одна из учениц Чуковского в Студии художественного перевода при Доме Искусств. Она же написала «Оду» Чуковскому, помещенную Корнеем Ивановичем в свою Чукоккалу рядом со своим изображением работы ходожника С.В. Чехонина:
На самых скучных лицах меньше скуки.
Идет. Еще один аршинный шаг -
И на столе живут большие руки
Вокруг больших внушительных бумаг.
Вот вкрадчивым, приветственным вступленьем
Погладил публику как будто лапкой кот,
И как артист, влюбленный в исполненье,
Свою статью торжественно поет.
Но прежнего веселья не осталось,
Он в шутку не пройдется на руках,
Надломленная светится усталость
В его молчанье и его словах.
Не мчится мысль как быстрые салазки,
Весь город мертвый, тусклый, снежный шар.
Не слушает он ласковые сказки,
Которые воркует самовар.
Все в голове одни мелькают строчки,
А были ведь и роща, и река,
И синие меж листьями платочки,
И выпуклые облака.
Забыть трамваи, лекции, газеты,
Дышать в душистом, золотом тепле.
Он создан для того, чтоб на земле
Его любили дети и поэты.
1920
N.B.
Еще две интересных для меня записи нашлись в дневниках, записанных 100 лет назад.
Николай Пунин, искусствовед, 34 года, Петроград:
Страшные наступили дни. Ан. как бы прислонилась ко мне, дело уже вышло за черту любви, стало моим человеческим делом.
Александра Коллонтай, дипломат, 51 год, Норвегия:
20 апреля. В прессе тон по отношению к нам опять стал агрессивным. Меня начали травить. Мы, т. е. Советская республика, очень изолированы. Чичерин не приглашен на продолжение Лозаннской конференции. Англия усиленно пользуется казнью Буткевича, играет этим, чтобы создавать атмосферу вражды к нам и возможных угроз, говорят даже о разрыве с нами. На самом деле наши натянутые отношения с Англией, конечно, вызываются более глубокими причинами, чем дело ксендза Буткевича. Англия боится за свой Восток и за рост там нашего влияния. Чичерин ловко умеет ловить момент и работает успешно. В Китае у нас много друзей, но именно поэтому ожидаются осложнения на Востоке.
20 апреля. Дни идут. Я раздавлен «Хроникой» «Современного Запада». Замятин пальцем о палец не ударил, всю работу взвалил на меня; это работа колоссальная: достать матерьял, выбрать наиболее интересное, исправить неграмотные заметки Рейнтца, Порозовской и др.
Был несколько дней тому назад на премьере «Мещанина в дворянстве» - постановка Александра Бенуа. Это то, что нужно нашей публике: бездумное оспектакливание. Пропала мысль, пропало чувство - осталось зрелище, восхитительное, нарядное, игривое, но только зрелище. Ни сердцу, ни уму, а только глазу - и как аплодировали. Бенуа выходил раз пять, кланяясь и пожимая актерам руки (его манера: когда вызывают его, он никогда не выходит один, а в компании с другими, аплодируя этим другим). На следующий день я был у него. Кабинет. Стол. Буржуйка. Возле буржуйки сохнут чулочки его обожаемого Татана. На столе письмо, полученное им накануне от Юрьева: оказывается, что Бенуа на генеральной репетиции так не понравился Кондрат Яковлев в роли Журдена, что сгоряча он потребовал, чтобы спектакль отменили. Юрьев в письме убеждает Бенуа этого не делать. «Трудный актер Яковлев, трудный, упрямый, обидчивый, себе на уме», - говорит Бенуа.
Был у меня вчера Ник. Тихонов - хриплым голосом читал свои лохматые вещи. Он очень прост, не ломака, искренен, весь на ладони. Бедствует очень, хотя мог бы спекулировать на своей славе. (Луначарский написал о нем, как об одном из первейших русских поэтов - а он, оказывается, даже не знал этого). Бываю я в Аре - хлопочу о различных писателях: добыл пайки для Зощенко, П. Быкова, Брусяниной и проч.
Сегодня иду к Монахову - об этом хлопочет д-р Конухес. Его жена (Конухеса), мало знакомая
со мною, в первый же день, что я пришел к ним с визитом, - стала рассказывать мне, что ее муж - легкомысленный, что он изменяет ей, что он клялся ей со слезами, будто это последний раз, а
потом изменил опять. Я сказал ей: зачем вы мне, незнакомому, рассказываете об этом. Она сказала: что у кого болит, тот о том и говорит.
Мурка, ложась спать:
- Мама, я укрыта? - Да. - А мне тепло? - Да. - Ну, я буду пать.
Марья Борисовна была в клубе «Серапионовых братьев». Ее видела Оля* и написала стишки:
Красивая, торжественная дама,
«Жена Юпитера» - вы скажете о ней.
А муж ее, ну, знаете, тот самый,
Точно на винтиках держащийся Корней.
Примечания:
Оля - Дьячкова, одна из учениц Чуковского в Студии художественного перевода при Доме Искусств. Она же написала «Оду» Чуковскому, помещенную Корнеем Ивановичем в свою Чукоккалу рядом со своим изображением работы ходожника С.В. Чехонина:
На самых скучных лицах меньше скуки.
Идет. Еще один аршинный шаг -
И на столе живут большие руки
Вокруг больших внушительных бумаг.
Вот вкрадчивым, приветственным вступленьем
Погладил публику как будто лапкой кот,
И как артист, влюбленный в исполненье,
Свою статью торжественно поет.
Но прежнего веселья не осталось,
Он в шутку не пройдется на руках,
Надломленная светится усталость
В его молчанье и его словах.
Не мчится мысль как быстрые салазки,
Весь город мертвый, тусклый, снежный шар.
Не слушает он ласковые сказки,
Которые воркует самовар.
Все в голове одни мелькают строчки,
А были ведь и роща, и река,
И синие меж листьями платочки,
И выпуклые облака.
Забыть трамваи, лекции, газеты,
Дышать в душистом, золотом тепле.
Он создан для того, чтоб на земле
Его любили дети и поэты.
1920
N.B.
Еще две интересных для меня записи нашлись в дневниках, записанных 100 лет назад.
Николай Пунин, искусствовед, 34 года, Петроград:
Страшные наступили дни. Ан. как бы прислонилась ко мне, дело уже вышло за черту любви, стало моим человеческим делом.
Александра Коллонтай, дипломат, 51 год, Норвегия:
20 апреля. В прессе тон по отношению к нам опять стал агрессивным. Меня начали травить. Мы, т. е. Советская республика, очень изолированы. Чичерин не приглашен на продолжение Лозаннской конференции. Англия усиленно пользуется казнью Буткевича, играет этим, чтобы создавать атмосферу вражды к нам и возможных угроз, говорят даже о разрыве с нами. На самом деле наши натянутые отношения с Англией, конечно, вызываются более глубокими причинами, чем дело ксендза Буткевича. Англия боится за свой Восток и за рост там нашего влияния. Чичерин ловко умеет ловить момент и работает успешно. В Китае у нас много друзей, но именно поэтому ожидаются осложнения на Востоке.