из дневников
Николай Каманин, лётчик, 34 года, генерал-майор, командир авиакорпуса, Калининская (Тверская) область:
17 апреля 1943. Провёл строевое совещание управления корпуса. Дисциплина заметно крепнет. Обратил внимание офицеров Мальцева и Станиславского на ряд упущений в их работе с подчинёнными. Был на аэродромах Пречистая Каменка (91 иап) и Горошино (32 иап). Лётчики-истребители совершенно не знают района базирования. Командиров полков предупредил о необходимости ежедневных тренировок в радиосвязи и изучении района полётов со всем лётным составом. Сегодня в полку подполковника Левадного произошла катастрофа - у самолёта Ил-2 при выводе из пикирования отвалилась правая плоскость. Экипаж погиб. Осмотрел аэродром Торжок. Вполне пригоден к полётам. На молодом лётном составе сильно заметен длительный перерыв в полётах - очень много грубых ошибок, большинство молодых нуждаются в провозных полётах на учебных Ил-2, а их по одному в полку.
Софья Аверичева, актриса, 28 лет, фронтовая разведчица, Смоленская область:
Совершили марш через Пречистое, Большие Верешковичи, Захаркино. Жуткая картина предстала перед нашими глазами. Вместо сел и деревень - груды пепла и кирпича. Дико и одиноко торчат трубы печей, как памятники на могилах. Грустная, одичалая дорога ведет нас через село Пречистое. Оккупанты, отступая, взорвали и сожгли все каменные и деревянные здания, постройки, мосты. Каждый метр земли обагрен кровью. На подступах к Пречистенской высоте сотни наших воинов пали смертью храбрых, а в самом Пречистом буйствовало гестапо. Я видела виселицы с нашими людьми, у которых на груди было написано: «Партизан». От пяти тысяч человек осталось лишь несколько десятков тяжелораненых, которых фашисты не успели уничтожить. За связь с партизанами гитлеровцы пытали, вешали, казнили по малейшему подозрению или доносу, уродовали до неузнаваемости... Такое трудно описывать. Невыносимо, жутко видеть. А совершить?.. Кем надо быть, чтобы совершить такое? Только не человеком.
Над землей низко нависают тучи. Мощной нескончаемой лавиной движутся на запад батальоны Ярославской коммунистической дивизии. Мы идем по пятам гитлеровских палачей, мы идем в бой за нашу Родину, и сердца наши наполнены, нет, не местью, а священным гневом и ненавистью.
Георгий Славгородский, школьный учитель, 28 лет, старший лейтенант, Воронежская область:
17 апреля. На редкость позавтракал хорошо в Покровском: Миша достал сметаны. Многие бойцы были накормлены жителями бесплатно картошкой, молоком, яйцами. В 12 выступили с музыкой, на удивление полкового начальства. Шли, шли день целый. Равнина, просторы, похоже на Украину, только реже села и бедней природа. Как глянешь на эти степные просторы, хочется сесть на рысака и помчаться в синеющую даль!
Взору простор, мысли свобода, а душа неволя! А в довершение этого еще и жить не умеем друг с другом. Галина то внушает уважение, то отвращение своим дурачеством и грубостью. Комбат придирчив до глупости. И на моем сердце собирается гроза. Он зол на меня из-за Галины. Прошли Нижнюю или Верхнюю Чиглу. Сегодня ночью перешли в Хреновую. Районный центр, поселок, раскинутый по равнине. Мы остановились в дубовой роще на дневку. Весь день ветер, заносит спящих листьями.
К 4 часам я уже поспал, пообедал и пишу. На душе тяжесть дурацкого отношения комбата. На каждый вопрос, на каждое предложение - презрительная улыбка, за каждое самостоятельное распоряжение и промах ругань! Уважаешь девушку и не смеешь подойти, т. к. получить замечание. О, как ненавижу этих держиморд Горловых и «полуподдецов», «полуневежд». Черт внес меня в пехоту в эту гвардейскую чиновническую дивизию! Кровью придется мне расплачиваться...
Примечание: здесь заканчиваются дневниковые записи, сделанные в полевой книжке командира. Продолжение дневника - в блокноте с черным клеенчатым переплетом. Записи озаглавлены: «Дневник. Две любви. Ст. л-т Славгородский». На обложку наклеен бумажный прямоугольник с надписью: «18.4.43 г. Хреновая. Бобров. Верхний Икорец. ДоТаволжанки 25.10.43 г ».
Всеволод Вишневский, писатель, 42 года, политработник, Ленинград:
17 апреля. Солнечно...
С утра - над пьесой. Уже охватывает азарт борьбы со сроками, с помехами, с бомбами... Сделаю!
Методический артиллерийский обстрел... Потом интенсивный. С утра несколько звонков: «Как дела? Живы?» В городе много раненых. У некоторых - раны от зенитных осколков.
Днем из дома отдыха вернулась С. К. Немного отдохнула, сделала акварель: замаскированные подлодки на Неве у Биржевой. Полна всяких рассказов. Под грохот снарядов и бомб принимала лечебные ванны... Странно - дом отдыха в центре обстреливаемого города...
На Ленинградском фронте усиленно готовятся к химической обороне... В немецкой прессе статьи о необходимости развития химической промышленности, так как у союзников она очень сильна. Симптомы готовящихся химических схваток. Что еще мы увидим?
Комендатура и патрули задержали в последнее время ряд диверсантов и шпионов в военной форме.
Вечером - опять тревога...
Были Н. Тихонов и А. Штейн. Тихонов более усталый, чем зимой: заказы Главпура и политуправления Ленфронта, статьи, статьи, брошюры. Чувствует, что куда-то уходит за пределы литературы. Но он дисциплинирован, работает.
Горько говорил:
- Читаешь свои очерки и не узнаешь, выходит - их писал редактор.
Волей-неволей разговор зашел о московской литературной дискуссии... Люди ищут объяснений, путей, новизны. Старшее поколение пресыщено лавиной событий, которые будоражили мозг и душу добрых тридцать лет. Есть горечь, понятная усталость, но есть вместе с тем и запас сил - больших, рвущихся из глубин души (пусть и «старой»). Неизбывная тяга к истине, поиск неутоленной любви к жизни, к искусству...
Вера Инбер, поэт, 52 года, Ленинград:
17 апреля. Грозная ночь! Грозная лунная ночь. Тревоги начались с вечера. Зенитки били во всем городе. Все это при полной луне. Потом немного стихло, и мы уснули. Ночью проснулись от сотрясения… не от звука. Кровать зашаталась. Помню, давно так было: во время землетрясения в Крыму. А еще гораздо раньше в Одессе, когда я была совсем девочкой. Тогда был сильный подземный толчок. Это было ночью, летом. И я в одной рубашке, босая, бежала через всю квартиру к отцу.
7 часов. Вернулась с прогулки. Сейчас же за нашими зданиями улица Льва Толстого перегорожена. Висит табличка: «Проход и проезд воспрещен. Опасно». (Там неподалеку лежит бомба. Она упала в проходной двор, которым мы обычно ходим в райком. Будут разряжать ее.)
Сегодня ночью, конечно, предстоит то же самое.
Всеволод Иванов, писатель, 49 лет, Москва:
17 апреля. Суббота.
Статья в «Правде» о перемене курса немецкой политики, то, о чем Л. Никулин говорил недели две, кажется, назад. Живучи, сволочи! И, хитры.
Ночью позвонил Анисимов, мой комиссар из Ташкента. Оба мы обрадовались друг другу. Он приедет завтра. Работает он теперь в Промысловом Управлении Погранвойск - водоемы, охота и все прочее. Я прямо задрожал, обрадовавшись возможности поехать на охоту. Он сказал - «я сегодня уезжаю, так как, говорят, щука идет».
Вчера генерал Татарченко сказал: «Через месяц-полтора выяснится направление удара - или немецкое, или наше. А до этого сказать ничего нельзя». Газеты сегодня сообщают, о воздушных боях над Краснодаром. За два дня мы сбили 60 немецких самолетов... не говорит ли это, что немцы уже начали наступление на Кубани?
Вчера вечером смотрел фильм английский «Победа в пустыне». Плохо. Наш «Сталинград» не ахти что, но все же лучше. Но, здесь любопытно другое - показ фильма, а главное - благожелательная рецензия в газетах «Правде» и «Известиях» одновременно. Не показывает ли это, что англичане еще что-нибудь предпримут, кроме Туниса? И не потому ли торопятся немцы наступать на Юге, чтобы сорвать выступление англичан?
Варвара Малахиева-Мирович, литератор, 74 года, Москва:
17 - 22 апреля.
Годовщина приезда в Москву. Оглядываюсь на эти 12 месяцев, ради которых пощадили меня бомбовозы малоярославского неба и самолет в Ерденеве, который уже спускался на нашу крышу (где я была с Никой) и взорвался неподалеку на огородах. Что в этих 12-ти месяцах, ради чего произошла задержка для меня у порога «звездных странствий»? Они отмечены расставанием с Наташей, ее предсмертным общением со мной. Уходом другого, более тридцати лет со мной тепло и светло связанного Друга. Увы! без общения с ней в последние ее дни. Все время было поглощено умиранием Наташи. А Елизавета Михайловна (Доброва) скончалась для меня неожиданно.
За эти четыре дня пришло еще три вести об унесенных войной жизнях (на фронте). Друг и спутник Нины Тарасовой, ее последняя любовь, доктор П. А. Был тяжело ранен, скончался в госпитале. Нине 50 лет, но сердце ее молодо. Такой дружбы у нее больше уже не будет. А «прибежища небурного», какое у нее было до поездок в Арктику, она себя лишила.
Вторая смерть - мой бывший малоярославский ученик, которого я обучала немецкому языку за стакан молока в день. Женя Давыдов, единственный сын у матери-вдовы. Тихий юноша с теплым взглядом умных глаз, с застенчиво-светлой улыбкой. Прошлой зимой, когда я заходила к ним за молоком, встречал меня приветливо, не так, как полагается молодежи мещанской среды встречать старух. Где же теперь эта улыбка, эти глаза? Если бы знать! Знать - чтобы сказать его матери, как осмеливаются это делать спириты: «сын твой улыбается тебе, только ты этого не видишь». Я верю, что он жив, но как и где, и встретится ли с матерью… Главное же, я не могу рядом с его образом не чувствовать то, что совершается в сердце его матери и ночью, и утром, и вечером, и какой страшной и пустынной стало для нее ее существование («прибежища небурного» у нас тоже нет).
О третьей смерти узнала сегодня от Аллочки. Убит внук Ермоловой, Коля Зеленин. Некогда член моего кружка «Радости». Тогда был гимназистом последнего класса. Единственный мужчина в девичьем кружке - в виде исключения, по просьбе покойной Н. С. Бутовой, приятельницы его матери. Что-то он написал тогда о Тютчеве. Внешне был непривлекателен. Девочки над ним подсмеивались, особенно Нина Бальмонт.
Ирина Эренбург, дочь писателя Ильи Эренбурга от первого брака, 32 года, корреспондент армейской газеты Западного фронта, Москва:
17 апреля.
Постараюсь вести дневник регулярно. Настоящая весна, даже жарко. Москва ждет налетов и наступлений. Напряжение перед грозой. На фронте затишье. Обе стороны накапливают силы. Вчера написала о французах в Германии по письмам, найденным на убитых. Пришла Софа: «Я не буду мешать. Мне необходимо, чтобы рядом был человек». Принесли мой паек: повидло вместо сахара, 100 грамм масла, полкило фасоли, соль и спички. Была в Литфонде, регистрировала карточки Ильи, очередь. Забегала к Илье, он в плохом настроении. Ездила в «Комсомолку». Редактор хочет, чтобы подписывалась или Эренбург, или Иванова. Нашел физиологию в статье - не нужно. Как будто дети рождаются в капусте. Ничего не поделаешь. Буду переписывать. В 7 часов утра пришла мама, стоит в очереди на донорском. Нужно массу написать. Да, вечером были Рая и Нина.
Единственный человек - Уголек.
Много дел, а хочется повеситься.
...
Сейчас час ночи, а я только собираюсь работать. Весь вечер спала.
Большой воздушный бой над Краснодаром.
Аля дежурит ночью в школе.
Сергей Вавилов, физик, академик, 52 года:
17 апреля. Йошкар-Ола. Настоящая искусственная эволюция есть: она выражена прежде всего большой техникой: жел[езными] дорогами, авиацией, радио. Это действительно меняет лик земли или, по крайней мере, может изменить. Сам человек? Позавчера в Казани на диссертации А.С. Яковлева «К теории радиоактивного распада» слушал, как этот невзрачный скуластый парнишка из рабочей семьи говорил об уравнениях в спинорной форме. Все тонкости экстраполяционной математической физики. Стало быть, совсем на сырую почву, по существу едва ли биологически отличную от того, что было при Рюрике, упали эти декадентские научные семена. Растет, как будто бы так и надо. Эволюция произошла в книжных шкафах, а не в самом человеке.
По наследству этого не передашь. Вывод удивительный: развивается общество, социальный организм, а человек в отдельности остается приблизительно прежним. Современный студент вовсе не умнее Ньютона, но теперешние библиотеки совсем не то, что при Ньютоне.
На фронте «ничего существенного не произошло». Почему-то мне вспоминается март 1917 года.
Георгий Эфрон, сын Марины Цветаевой, 18 лет, Ташкент
17 апреля. Сегодня в школу не пошел, зато получил 150 р. в Литфонде. На базаре купил бублик и кусок гениальной настоящей халвы - 20 р. Потом купил 5 бубликов; осталось 2. Дал 60 р. М.М., остался должным еще 27. 20 р. осталось на уплату за электричество. Завтра возьму хлеб на 2 дня и продам, и будут деньги на обед в детской столовой и уплату части долга Л.Г. Завтра не забыть ей позвонить: она обещала накормить меня обедом. Отлично по сочинению на тему о «Поднятой целине». Молочнице должен 190 р. Она требует «расчета» - чтобы отдал весь долг, так что завтра утром придется испариться, и испаряться придется вплоть до получения денег от Лили. Н-да-с! Написал открытку М.А. (недели 3 у нее не был); встретил А.С.; он говорит, что она временно спятила с ума, но теперь поправляется. Собственно говоря, идеально было бы, если бы она скапутилась: она бы не представляла для меня более, таким образом, никакой опасности. Погода хорошая, солнечная. Денег от Лили пока нет. В результате трех последних бомбежек Берлина убито 3500 и ранено 7500 человек. Уничтожены целые кварталы. В Сев. Африке союзники продолжают продвигаться в направлении Бизерты и Туниса. Венгерский премьер Каллаи посетил Муссолини; это истолковывают как попытку ведения «самостоятельной политики» Италии по отношению к Германии, как брешь в странах оси. Не знаю. Возможно. Вероятно, ликвидировав Тунисский плацдарм, союзники, после некоторой подготовки, нападут на Сицилию и Южную Италию. Это очень вероятно. Читаю «Успех». Весьма интересно. Самое сильное желание мое, за исполнение которого я отдал бы все: перечесть «La Nausée» Жан-Поля Сартра и прочесть сборник рассказов «Le Mur» его же. Как хочется перечесть Монтерлана, Жида, Моруа, Колетт, Сименона! Нет, французская литература периода между двумя войнами - первая в мире, самая замечательная и лучшая. Н-да-с. Итак, завтра утром - смыться. Pas joli, но что делать?!