15 марта. Николай Минаев
Был вечер как вечер… Закат - как закат…
Смеркалось, а я в золотой лихорадке
Навстречу потемкам, почти наугад,
Пером расторопным скользил по тетрадке.
Горячая мысль начинала кипеть,
Я был под напором девятого вала,
Рука не могла за строкою поспеть
И рифма оформиться не успевала.
В такие минуты мы только горим,
До низменной жизни какое нам дело!..
Но Муза промолвила: «Поговорим»…
И с легким укором в глаза поглядела.
Я резким движеньем перо отшвырнул,
Досада во мне с любопытством боролась,
Я голову поднял, глубоко вздохнул
И слушал знакомый взволнованный голос.
Он нервно вибрировал, нежно звеня,
Он креп и слабел, словно ветер, в движеньи:
- «Для женщины ты забываешь меня,
Ты, клявшийся мне в неизменном служеньи!
В тот вечер - ты помнишь? - с тобой я была,
Тебя эта девочка сразу пленила;
Она улыбнулась, плечом повела
И этим с дороги меня отстранила.
Пусть глаз ее просинь ясней синевы
И грация не переходит в жеманство,
Ты знаешь, что женское сердце - увы! -
Является символом непостоянства.
Сегодня она безраздельно твоя,
А завтра, быть может, отдастся другому;
Так созданы женщины, друг мой, а я
Останусь верна своему дорогому.
Я буду твоею рабой и судьбой,
Я лаской тебя окружать не устану,
Я даже на гибель пойду за тобой
И вместе с тобою дышать перестану.
Ты был от меня вдохновеньем согрет,
Ты чувствовал свежесть лирической дрожи,
Ты сам убедился, что творческий бред
Любовного бреда острей и дороже.
Зачем же ты слишком увлекся игрой?
Зачем по капризу соперницы милой
Из первой любимой я стала второй,
К которой приходят с растраченной силой?!.
Она замолчала… Погасла заря…
В соседней квартире шумели невнятно,
И на стену с улицы от фонаря
Ложились косые дрожащие пятна.
Мне сердце сдавило тоскою хмельной,
Я мыслить не смел о своем оправданьи,
А Муза, как совесть моя, предо мной
Стояла в отчаяньи и в ожиданьи.
Я вымолвил только: «Прости…» и затих,
Но теплые руки мне шею обвили,
И знойные губы коснулись моих
И творческим жаром меня оживили.
Я лампу зажег и шарахнулась мгла,
И вновь торопливо скользя по тетрадке
Рука за строкою поспеть не могла
И нежилась кровь в золотой лихорадке…
<15 марта 1928>
Смеркалось, а я в золотой лихорадке
Навстречу потемкам, почти наугад,
Пером расторопным скользил по тетрадке.
Горячая мысль начинала кипеть,
Я был под напором девятого вала,
Рука не могла за строкою поспеть
И рифма оформиться не успевала.
В такие минуты мы только горим,
До низменной жизни какое нам дело!..
Но Муза промолвила: «Поговорим»…
И с легким укором в глаза поглядела.
Я резким движеньем перо отшвырнул,
Досада во мне с любопытством боролась,
Я голову поднял, глубоко вздохнул
И слушал знакомый взволнованный голос.
Он нервно вибрировал, нежно звеня,
Он креп и слабел, словно ветер, в движеньи:
- «Для женщины ты забываешь меня,
Ты, клявшийся мне в неизменном служеньи!
В тот вечер - ты помнишь? - с тобой я была,
Тебя эта девочка сразу пленила;
Она улыбнулась, плечом повела
И этим с дороги меня отстранила.
Пусть глаз ее просинь ясней синевы
И грация не переходит в жеманство,
Ты знаешь, что женское сердце - увы! -
Является символом непостоянства.
Сегодня она безраздельно твоя,
А завтра, быть может, отдастся другому;
Так созданы женщины, друг мой, а я
Останусь верна своему дорогому.
Я буду твоею рабой и судьбой,
Я лаской тебя окружать не устану,
Я даже на гибель пойду за тобой
И вместе с тобою дышать перестану.
Ты был от меня вдохновеньем согрет,
Ты чувствовал свежесть лирической дрожи,
Ты сам убедился, что творческий бред
Любовного бреда острей и дороже.
Зачем же ты слишком увлекся игрой?
Зачем по капризу соперницы милой
Из первой любимой я стала второй,
К которой приходят с растраченной силой?!.
Она замолчала… Погасла заря…
В соседней квартире шумели невнятно,
И на стену с улицы от фонаря
Ложились косые дрожащие пятна.
Мне сердце сдавило тоскою хмельной,
Я мыслить не смел о своем оправданьи,
А Муза, как совесть моя, предо мной
Стояла в отчаяньи и в ожиданьи.
Я вымолвил только: «Прости…» и затих,
Но теплые руки мне шею обвили,
И знойные губы коснулись моих
И творческим жаром меня оживили.
Я лампу зажег и шарахнулась мгла,
И вновь торопливо скользя по тетрадке
Рука за строкою поспеть не могла
И нежилась кровь в золотой лихорадке…
<15 марта 1928>