12 марта 1913-го года
из дневников
Александр Блок,32 года, Петербург:
Мама повредила ножницами ногу, лежит, всю ночь была страшная боль.
С Михаилом Ивановичем посидели в «Сирине», потом покатались. О Дягилеве и Шаляпине. Цинизм Дягилева и его сила. Есть в нем что-то страшное, он ходит «не один». Искусство, по его словам, возбуждает чувственность; есть два гения: Нижинский и Стравинский, Спрашивал Михаила Ивановича о моей пьесе. - Очень мрачное впечатление, страшная эпоха, действительность далеко опередила воображение - Достоевского, например. Свидригайлов - какой-то невинный ребенок. Все в Дягилеве страшное и значительное…
Мрачно до того, что уютность возвращается. Какая-то почва для меня, что мы с милой, может быть, тихо поедем летом отдыхать за границу. Господь с тобой, милая.
Сергей Вавилов, физик, 22 года, Петербург:
Года идут... И с ужасом гляжу
На то, что пройдено и что пройти осталось
И с трепетом слежу, чтоб не распалась
Мечтаний ткань, которую вяжу.
Мне сегодня 22 года. Печалиться нечего, впереди, наверное, порядочно. Но зачем? Я к этому совсем равнодушен теперь. Сейчас я даже не желаю быть заново рожденным, как когда-то, а просто не рожденным. Просто и хорошо.
Александр Блок,32 года, Петербург:
Мама повредила ножницами ногу, лежит, всю ночь была страшная боль.
С Михаилом Ивановичем посидели в «Сирине», потом покатались. О Дягилеве и Шаляпине. Цинизм Дягилева и его сила. Есть в нем что-то страшное, он ходит «не один». Искусство, по его словам, возбуждает чувственность; есть два гения: Нижинский и Стравинский, Спрашивал Михаила Ивановича о моей пьесе. - Очень мрачное впечатление, страшная эпоха, действительность далеко опередила воображение - Достоевского, например. Свидригайлов - какой-то невинный ребенок. Все в Дягилеве страшное и значительное…
Мрачно до того, что уютность возвращается. Какая-то почва для меня, что мы с милой, может быть, тихо поедем летом отдыхать за границу. Господь с тобой, милая.
Сергей Вавилов, физик, 22 года, Петербург:
Года идут... И с ужасом гляжу
На то, что пройдено и что пройти осталось
И с трепетом слежу, чтоб не распалась
Мечтаний ткань, которую вяжу.
Мне сегодня 22 года. Печалиться нечего, впереди, наверное, порядочно. Но зачем? Я к этому совсем равнодушен теперь. Сейчас я даже не желаю быть заново рожденным, как когда-то, а просто не рожденным. Просто и хорошо.