в дневниках
Всеволод Вишневский, писатель, 42 года, политработник, Ленинград:
2 марта.
Ликвидация демянского плацдарма. 16-я немецкая армия, боясь окружения, отступает на запад.
Сообщение ТАСС. Тон его крайне выразительный, смысл его таков: так называемое польское правительство в Лондоне не отражает воли польского народа... Польша будет восстановлена без господ эмигрантов.
Читаю немецкие газеты: «Die Front» и «Reveler Zeitung» за январь 1943 года. Мне их прислал товарищ Барбакадзе (трофейные, с батареи). Тон немецких газет тише, кислее, чем в 1941-1942 годах: «Наперекор всему...», «Держаться...» и т. д.
...В газетах есть новогодняя речь командующего германским фронтом под Ленинградом: «Солдаты!.. В течение всего года вы отбивали все попытки врага прорвать наш Ленинградский фронт. В 1943 году на вас лягут новые большие задачи...» А 12 января ударили мы и прорвали немецкую блокаду! Правда, в целом проблема Ленинграда еще не решена. Ну, решим ее в новых боях!
Дмитрий Жигунов, 37 лет, майор, офицер Штаба Внутренней Обороны Ленинграда( в ожидании перевода на передовую):
2 марта. Наконец, Радио сегодня известила о начале боевых и успешных действий наших войск в районе Ленинградской области, сегодня взят город Демянск, станция Лычково, город Залучье и ещё 302 населенных пункта и всё это в районе озера Ильмень, где действует 16 немецкая армия, которую наши войска ещё зимой 41/42 года окружили в районе Старая Русса, но не сумели уничтожить, но теперь дают ей крепко, там действует Маршал Тимошенко - который после сдачи Ростова - который он оборонял, был снят и о нём не было ни слуха, ни духа - теперь он снова появился и не плохом освещении, его войска заняли площадь в 2500 квадратных километров и продвигается дальше, это замечательно.
На Южном фронте, вот уже несколько дней подозрительное затишье это плохо, значит там дела стали неважные - неужели немцы сумели задержать наше наступление и стали сами наступать? Возможно - ибо наши давно, если бы имели даже незначительные успехи, гремели по радио а то молчат, одно очень плохо, много треплются по Радио и в газетах что надо и не надо, ещё дело не сделано, а уже болтают о нём без конца, чем и вводят в заблуждение народ - почему так болтают? Для чего? Я понимаю разумную агитацию - она естественно нужна, но болтовня, я считая лишь вредна ещё одна сторона, когда терпим поражение, о них тоже нужно говорить четко и ясно, это поможет твердо без нужного звона, оценить обстановку и еще более напрячь свои силы на защиту нашей земли.
Я читал много раз фашистские листовки и газеты издаваемые на Русском языке, грубо, пошло и смешно они агитирует советских людей, наших бойцов и командиров, за свои кровавые затеи, но кто им верит, истинно Русский человек не может попасть на их грубую твою приманку? А предатель, не наш человек и без агитации продаст Родину, а вот все эти немецкие фальшивки нельзя оказывается читать даже испытанным командиром! Ну! Не глупость ли это?
В Ленинграде налетов уже давно нет, днём пролетают иногда одиночные немецкие самолеты разведчики и всё, а вот артобстрел всё продолжается и иногда с большой силой, вот недавно, числа 28,29 февраля - немцы обстреляли набережную Обводного канала от завода Треугольник до моста по улице Газа и улицу Газа- это было днём, наши трамвая, как правило идут через час и только один № 9, от Невских ворот, по проспекту Газа, кинотеатр Москва и дальше по проспекту Огородникова в Лесной, в результате такого движения, народ на работу ходят пешком и вот попали под огонь, погибло более 200 человек, вот и не передовые позиции, а убить и ранить могут каждую секунду и не знаешь, как избежать наиболее опасные зоны, но народ настолько свыкся с этим, что уже не обращают никакого внимания, нам конечно и по штату положено рисковать, ибо война не концерт и тут ничего не попишешь но обидно погибнуть в тылу, лучше в бою с честью погибнуть и предварительно убить немца.
Николай Каманин, летчик, 34 года, полковник, Москва:
2 марта. Сижу за письменным столом в моём кабинете в московской квартире. Жена Мария Михайловна с Аркадием и Левой ещё в Ташкенте, только что отправил им письмо с приглашением в Москву. В Москве меня встретили Ольга Карловна и Михаил Николаевич - родители жены. Сегодня рано утром на аэродроме Андреаполь меня провожала вся дивизия, сотни боевых друзей поздравляли меня с назначением на более высокий пост и давали наказ ещё крепче бить немцев. Более полу года мы работали и воевали вместе, вместе радовались боевым успехам и переживали горечь потерь наших боевых товарищей. Трудно расставаться с таким коллективом. На всю жизнь я сохраню память о полковниках Л А. Чижикове, Ф.С. Гудкове, К.Г. Присяжнюке - они были первыми моими помощниками по сколачиванию дивизии и руководству боевой работой. А командиры полков: 800 шап - майор А.И. Митрофанов, 667 шап - майор Г.П. Шутеев, 820 шап - майор И.Н. Афанасьев, 427 иап - майор АД. Якименко - все они образцово руководили полками и делали всё возможное для приближения нашей победы над коварным врагом.
В 11.00 на самолёте У-2 с лётчиком Мальцевым мы взлетели с Андреапольского аэродрома и взяли курс на Москву. Посадку произвели на подмосковном аэродроме Подлипки. С этим аэродромом у меня много связано. Здесь летом 1942 года размещался штаб моей дивизии, а на аэродроме базировались два полка.
Всеволод Иванов, писатель, 49 лет, Москва:
2 марта. Вторник.
...
Иду по Тверской. На углу, против Моссовета, стоят Ливанов, с заспанным лицом и желтыми (от грима) бровями, Кончаловский в бобрах и улыбающийся. Кончаловский говорит, указывая на Моссовет:
- Не пойму я никак, была на нем крыша?.. Ливанов говорит:
- Если вас волнует только эта одна проблема, я могу вас успокоить. Крыша была, но ее разобрали перед войной, так как решили надстраивать два этажа. Мы еще волновались: портят здание...
И мы все захохотали. Мимо идут женщины строгие, в ватных штанах, с лопатами на плечах. Тащат кто что может на плече. На ногах - «коты». Лица сплошь немытые. И ко всему - сверкают золотые погоны командиров, как обещание - чем кончится война.
Заговорили о поляках. Нонче напечатана декларация польского правительства к нам, малоуважительный ответ на нее. Ливанов сказал:
- Тут взрослые не могут договориться, а тут еще дети, «под ноги лезут». Говорю:
- До свидания, братья.
А Петр Петрович Кончаловский (так можно сказать только в двадцать лет):
- Подождите, Всеволод Вячеславович, постоим еще. Так приятно, оказывается, стоять на улице.
Прошел Тарханов, тоже с желтыми бровями: идет на заседание Моссовета. Толкнул, играючи, в бок Кончаловского и выразил опасения, что его выберут на заседании в какую-нибудь комиссию. Когда он отошел, Ливанов сказал:
- А больше всего боится, чтоб его в банно-прачечную не выбрали!
Сообщение о прорыве укрепленной немецкой полосы в направлении Новгород-Псков. Слухи, ходившие в последние дни, о нашем наступлении на севере, о взятии Ржева, Вязьмы и подходе к Смоленску, как-то косвенно, оправдываются.
Сегодня подморозило, но мало - градуса 3-4.
Много писем от наших, из Ташкента: Комка эмпирически описывает, что видит; Мишка подсмеивается и мечтает; Тамара приказывает Татьяне и, отчасти, мне.
Михаил Пришвин, 70 лет, Ярославская область, Переславль-Залесский район:
2 марта. В эту ночь слегка подморозило, собака с утра бежит по снегу и не проваливается. Сыплется крупа. Ветер прежний (SW), и к обеду, вероятно, опять развезет.
Читал в «Известиях» Н. Тихонова ругательную статью на Гитлера. Начинает с того, что Ratio Гитлер (я не читал Гитлера, но вероятно, так) подменяет разумом и слова его о том, что кончается век Ratio, переделывает в «кончается век разума». И таким образом в дальнейшем играет на неразумии Гитлера.
Все прежние Серапионовы братья - Н. Тихонов, Вс. Иванов и даже благородный Федин - стали не братья, а снетки, потому что пишут на снедь. Получается впечатление от их работ, что это им необходимо так выправляться. Читаешь и благодаришь Бога за возраст, за ревность в таланте, а правительство - за ордена: слава Богу и Сталину, мне уж можно и не гладить утюгом газетную простыню.
Позвольте, друг Тихонов, вам напомнить, что не Гитлер возвещает конец века рационализма, а Ленин, в словах Ленина: «Мы научим кухарку управлять государством» этот Ratio (разум) и ставится на свое истинное место в подчинение даже самому маленькому представителю человечества - кухарке. А помните, в прежнее время, что значили слова: «государственный человек», «государственный ум»? Ленин понял, что государственная машина есть, как и всякая машина, в подчинении обученного человека. Государство и государственные люди и соответствующий этому разум не есть что-то высшее, а как всякая машина, и люди при ней тоже механизмы и шоферы, а господином в машине сидит Правда. По-моему, если не вся, то значительная часть деятельности Ленина направлена именно к тому, чтобы разум человеческий не возвеличить, как было во Франции, а подчинить, как служебно-механическое начало, Правде. Гитлер думает о таком же подчинении механизма, но не понимаю, кто в его машине едет, кому она подчинена. Вот об этом-то, Тихонов, и нужно бы вам написать: какого - нового или старого бога везет военно-государственная машина Гитлера. Почему вам нужно подтасовать (Рацио и Разум), почему обман, почему всех считаете маленькими? Неужели же война, нападение Гитлера на Россию не дает вам достаточно фактов, чтобы произнести имя того бога, который расселся в государственной машине и занял в ней место Правды.
Горький питался, как все настоящие русские писатели, народностью. Но он в своем искусстве слова не мог оторваться от первоисточника и так остался в гнезде, не имея способности выбраться и полетать свободно, как летит, бросаясь из гнезда, птенец-ласточка.
Вынес Горького наверх особый, присущий народной среде романтизм, подхваченный Горьким в среде босяков. Вот эта близость к подвижным и малодоступным для интеллигенции слоям народа и была счастьем Горького. Дальше этого счастья он не пошел в своем творчестве и уже не летал на своих крыльях, а ехал вперед на политическом моторе. Я подозреваю теперь, и очень сильно, что это нечто народное; какая-то сила, выметающая немцев из России, в своем психологическом основании и есть тот самый босяцкий романтизм, которым питался Горький: вот на каких дрожжах вырастали наши генералы и герои военные. И вот отчего так смешно читать Рузвельта, когда он обходил своих солдат с вопросом, за что они воюют, и каждый отвечал ему конкретно за что-нибудь подходящее к программе демократических свобод. Поди-ка, спроси наших, за что? И я думаю, что новым Горьким сделается теперь тот писатель, кто с талантом и верой проникнет в среду военных романтиков (героев) и упредметит пухлый и парадоксальный романтизм горьковских босяков.
В следующий раз надо хорошо разобраться в природе этого романтизма босяцкого, или социального, и рядом с ним более глубокого, религиозного.