8 февраля 1943-го года
из дневников
Иван Бунин, 72 года, Франция:
8 февраля. Понедельник. Взяли русские Курск, идут на Белгород. Не сорвутся ли?
Всеволод Вишневский, писатель, 42 года, политработник, Ленинград:
8 февраля.
С утра чувствую себя лучше. Организм требует сна, отдыха, умственного переключения, а этого - недостаточно, и к концу дня безмерно устаешь...
Был в Пубалте.
...Взял во 2-м отделе материал о неравном бое на льду у Кронштадта. Одиннадцать краснофлотцев героически отразили попытку финнов окружить передовой сторожевой пост форта «П» (нечто вроде ледяного дзота - будка № 2).
Ночь... Пурга... Не видать ни зги. Воспользовавшись снегопадом, финны, никем не замеченные, подкрались к посту. Их было человек сто семьдесят, все в белых маскхалатах. Моряки не растерялись: открыли огонь из пулеметов и автоматов... После короткой схватки финны удрали... У нас трое убитых, у них гораздо больше. Лужи крови на льду, брошенные вещи, оружие, лыжи, фонари, финские ножи и т. п. У одного краснофлотца товарища Вихрова - штыком в сердце - пробит комсомольский билет. Форт помогал своему сторожевому посту только прожекторами'. высвечивал финнов, слепил их... Открыв огонь из орудий, могли ведь покалечить и своих.
Из обстановки.
Немцы еще твердят о весеннем реванше. Однако от Брянского фронта до Северного Кавказа - у них дела плохи... Выход с Северного Кавказа армиям Листа закрыт (хотя некоторая часть этих войск успела ускользнуть в Ростов и далее).
Видимо, концентрические удары из Ейска, Каневской, Тихорецкой и других рассекут немецкие группировки - и Краснодарскую и Новороссийскую.
Аэродромы в Ейске дают нам свободу воздушного маневра. От Ейска до Керченского пролива менее 200 километров - «Дюнкерк» грядет...
Еще серьезнее, интереснее обстановка в Донбассе. Главная магистраль немцев: Днепропетровск - Ясиноватая - Ростов... Наши танки идут, чтоб перерезать эту магистраль (думается мне, западнее Ясиноватой). Ветки поюжнее, видимо, меньшей пропускной способности. Напрашивается таким образом охват у Мариуполя. Возможно и другое наше, одновременно прикрывающее, направление: Синельниково, Запорожье - с выходом на Нижний Днепр, в Таврию.
...К 9 часам пришел А. Фадеев. Хорошо встретились. Он передал мне привет от Л. Ф. Ильичева...
Саша был в дивизии генерала Симоняка в Шлиссельбурге. Хочет дописать некоторые главы к своей книге о Ленинграде.
Город показался Саше еще больше покалеченным (новые следы обстрелов и бомбежек), а люди бодрее, чем прошлой весной. Рассказывал о московских делах (с какой-то усталостью). Литературная жизнь идет по новым оргпутям и каналам: Совинформбюро, ГТУР, фронты. В ССП, конечно, нет прежней литературной жизни...
Союз советских писателей потерял за время войны восемьдесят человек убитыми и пропавшими без вести. Говорить о рождении новых литературных течений нельзя, рано. Повышаются требования к литературе. Двадцать месяцев газетной торопливой работы несколько снизили ее художественный уровень, а дела страны, Красной Армии и Флота невиданны! Необходим углубленный показ...
Литературный народ стягивается обратно в Москву... В писательском поселке Переделкино расположены воинские части.
...Фадеев ездил и в Великие Луки. Город был взят тремя дивизиями... Осталось семь с половиной тысяч жителей. Некоторые изверились, измучились... Да, «наследство» тяжелое.
Я в свою очередь рассказал о Ленинграде, о прошедших боях, сообщил о литературных делах группы писателей КБФ...
Дмитрий Жигунов, 37 лет, майор, после ранения в ожидании перевода на передовую служит в Штабе Внутренней Обороны Ленинграда:
За эти два дня, наши войска имеют колоссальные успехи в боях с немецко-фашистскими войсками - взяты города: Курск, Короча и множество сел и деревень, взяты города Белгород и Шебекино, также взято много трофеев и пленный, с каждым днём жестоких боях, шаг за шагом упорно, преодолевая все препятствия - наша героическая Красная Армия теснит немцев всё дальше и дальше на запад, много нужно предложить нечеловеческих усилий, чтобы так быстро продвигаться вперёд, трудно немцев выковыривать из-под земли, куда он забрался, наша артиллерия предпочитает зарывать фрицев, гансов и иную сволочь еще глубже в землю, чем они сидят сейчас живые, что они с большим мастерством и делают, да крепко у нас артиллерии, бьёт сильно и метко, не даром так немец боится нашей артиллерии, что врывается до пяти метров в землю, но и там их достают, наши артиллеристы, немало они покрошили немцев при прорыве блокады Ленинграда, крошат каждый день.
Здесь в Ленинграде, всё без изменения, как было, по-прежнему снаряды громят город и самолеты фашистов ночью, правда одиночками и на очень большой высоте прорывается в город и изредка сбрасывает бомбы и опять разрушение и кровь.
В моей личной жизни нет просвета, всё также тёмно на сердце и только искра надежды, как светлый маяк, где-то вдали - держит меня ещё на уровне нормального человека, да! Прямо нужно сказать - тяну эту надоевшую лямку жизни, только в надежде на встречу с моими любимыми, моими и наглядными Верочкой и Котиком, где-то они и что с ними?
Этот вопрос, доводящий до сумасшествия, задаю себе в миллионный раз и как всегда ответа нет, как иногда пытаешься спокойно взвесить всю обстановку, в которой могли очутиться в моей роднульки и тогда не хочется жить, ибо одни соседи - если даже не было других причин - что стоят, вот вспоминаю старую грязную потаскуху -жендармиху Казютиху, ее преподобного да, под пару ей супруга, писклю Михайлову, да и Лезова не лучше остальных, все они одним дерьмом мазаны и конечно со злорадством продадут моих любимых, а немцам только и нужно этого, ещё быть жена и сын командира Красной Армии, добровольно ушедшего на фронт защищать от их кровавых лап - свою семью, свою родину и при том коммунист - вот тогда всё это взвесишь , да прикинешь ещё Арнольда Куббо - немецкого шпиона, да еще немало гадов этой же марки, плюс жуткие часы и дни боёв у Володарке и в ней самой, что лучше мне было быть убитым в многочисленных боях, чем терзаться от безнадежности и всё-таки, какая - то малюсенькая надежда и потом вырастающая в уверенность, что они, мои любимые - живы, и сердце утверждает тоже, да! Они живы, в противном случае оно бы перестало биться уже давно - где-нибудь в топких болотах и лесах Киршинского района.
Мои роднульки живы. И если хоть, что-нибудь и как-нибудь причинил вред моим не наглядным - тем месть будет моя жестокой, такие, будут для меня что предатели нашей Родины, такие же как и проклятые гады фашисты, а их я без всякой жалости бил насмерть и не один десяток фрицев отправил на тот свет, к чёрту - откуда они родом и всё это делал, как самое необходимое, святое дело - постоянно помня о своих любимых - оставшихся на их произвол в плену у гадов, так и с такими паразитами конечно ещё спокойнее расправлюсь, не привыкать уничтожать поганую траву, за моих Верусеньку и Котика, нет такого дела, которое я бы не сделал и где бы такие подлецы не прятались, всё равно найду и не хуже немцев - повешу на суку.
По-прежнему Ирина Иванова, подкармливает со у меня, теперь мне легче с питанием, получаю в другой части и по 1 предложению, как на передовой и всего хватает, теперь я сыт, сейчас нажимаю на еду, хотя я нет никакого аппетита - но нужно есть, ибо от развивающегося с катастрофической быстротой малокровия, единственное спасение - питание, а то уже и ноги не ходят.
Всеволод Иванов, писатель, 48 лет, Москва:
8 февраля. Понедельник.
Написал статью для «Учительской газеты» о профессоре Бочкареве.
Звонит Войтинская. Просит статью: «В чем сила советского народа?» Я говорю:
- Русский народ задним умом крепок. Она не понимает и говорит:
- Нет, нам нужно о советском народе. Оказывается, товарищи обижаются, что мы пишем - русский, да русский.
- Им полезно, чтоб они обижались. Есть по кому равняться. Здесь она стала говорить о том, что идут бои на улицах Ростова. Похоже. В сегодняшней сводке есть намек, что за Азовом наши перешли Дон и, значит, зашли в тыл Ростова. Взятие Краматорской, с другой стороны, указывает, что наши врезались в Донбасс. Когда немцы нас бьют, они кричат, что бьют русских, потому что бить советских не так лестно. Когда немцев бьют наши, они кричат, что их бьют советские, так как это и страшно, и необычайно. - Мы, кажется, поступаем вроде них. Когда нас бьют, мы кричим, что гибнет Россия и что мы, русские, не дадим ей погибнуть. Когда мы бьем, то кричим, что побеждают Советы и хотя мы не проповедуем советской власти во всем мире, но все же... от этих намеков у наших союзников мороз идет по коже и морды цепенеют, так что их приходится уговаривать, что мы, де, не желаем никому советской власти, кроме самих себя. (Читай фельетон «Шулера и шуты» в сегодняшнем номере «Правды».)
И хорошо писать, и хорошо лавировать умел Ленин. А мы, боюсь, хорошо плаваем по знакомому фарватеру и лавируем всегда плохо, в особенности против ветра. Впрочем - «в придачу нам всегда удача».
Сообщение о взятии Курска.
Александр Устинов, фотограф, 34 года, военный фотокорреспондент центральных московских газет, Москва:
8 февраля. Вчера должен был уехать на Брянский фронт, да поезд опаздывает более чем на сутки. Вынужденное отсиживание с регулярными телефонными звонками на вокзал. Видно, поезд будет только завтра.
В пятницу приехал Коля. Привёз мне посылку и письмо. Конфеты - целая коробка. Открываю и сюрприз: «Папушке от Неллюшки. 11-го января 1943 года». Доченька моя золотая, кроме конфет, прислала пару платков и сумочку с грибами - сама вышила. Молодец девочка. Геля напекла коржиков, прислала сахару и огромный кусок сала. Всё это страшно приятно. Небольшая посылочка, а сколько любви в неё вложено!
Начались расспросы. Живут мои ничего. Только обстановка в связи с длительным временем ухудшается с каждым днём. Скучают, нервничают, решил забрать их раньше. В мае будут в Москве. Сейчас холодно. Тогда эта проблема отпадёт, и мне будет лучше. Надоела жизнь скитальца. Коля пожил у меня в редакции два дня. Я постарался как можно лучше дать ему отдохнуть. Покушали, выпили, были в душе, обедали и побывали у девушек. Одно в нём мне не нравится: эгоист он. Только - своё.
Не писал я в дневнике с 26 января. За эти десять дней побывал на двух четвергах в «Комсомолке». Понравилось мне, как их проводят. Хорошие стихи о Тёркине читал Твардовский. Борис Эдер поделился впечатлениями о дрессировке животных. Лиза Гилельс - уже не Лиза, а настоящая дама. Баратов и Федоровский красочно, как и подобает артистам, рассказали о жизни Ленинградского театра оперы и балета им. Кирова, находящегося в Молотове. Вообще, ходить туда стоит. Гулял и отдыхал после болезни. Москва дымится. Обычная картина. Москвичи забыли про фасон - все в валенках. Валенки настоящие, кустарные и даже домашние. Холодно. Морозы до 25 градусов. Днём пригревает солнце и в некоторых местах тает. Скоро начало весны. А пока в окна выведены трубы «времянок». Подойдёшь к семиэтажному, задерёшь кверху голову, и несколько труб с предохранителями пускают дымок. Плохо с транспортом. Народу прибавляется, а транспорт, наоборот, некому ремонтировать. Подъездные пути Артамоновского трампарка заставлены неисправными вагонами. Снег плотно осел на их крышах. В метро невозможно ездить. Всегда «часы пик». А о троллейбусах и говорить не приходится.
Захожу на Зубовскую, а у меня вода стоит в комнате. Разорвало батарею на кухне. Два дня потратил на уборку и просушку. 31-го был у Галкович. Интересное объяснение. Оказывается, я крепко нравлюсь. Надо кончать.
Тося Бурская, когда я подарил из своего пайка хлеба и селёдок, несколько раз расцеловала меня. Плохо, голодно живут, а меня выручают здорово, обстирывают.
Жеревчук, Воиновы и Бескурниковы живут по-старому.
Мне присвоили звание - капитан интендантской службы. Скоро надену погоны. Буду «законным» офицером.
Завёз вчера Вере с папой немного продуктов. Обрадовалась, даже «спасибо» сказала. Видно, хорошо.
Дела на фронте идут хорошо. Сегодня заняты Краматорская, Азов. Перерезана жел. дорога между Белгородом и Курсом и шоссейная дорога Курск-Орёл. Если февраль и март пройдут такими военными темпами, мы будем недалеко от старых границ. Поскорей бы разделаться с этой гадиной. Много горя принесла война. Видел снимки Рюмкина «Сталинград». Не город, а сплошные руины. Пожалуй, так будет и дальше. Но ничего. Всё со временем отстроится, восстановится. Красная армия вгрызается в Донбасс. Скорей освободить его. Нужен уголь. Нужно электричество, тепло.
Илья Эренбург, 52 года:
В Курске я познакомился с генералом И.Д. Черняховским. Он поразил меня молодостью; ему было тридцать шесть лет; порывистый, веселый, высокий, он выглядел еще моложе. При первой же беседе он показался мне непохожим на других генералов. Он рассказал, что немцы теперь жалуются на «парадоксальное положение» - «русские ударяют с запада, и мы порой вынуждены прорываться на восток», Иван Данилович говорил: «В общем, они забыли свою же теорию “клещей”. Мы у них кое-чему научились…» Будучи танкистом, он, однако, говорил: «Танки кажутся теперь началом новой военной эры, а это скорее конец. Не знаю, откуда придут новшества, но я скорее верю в утопический роман Уэллса, чем в размышления де Голля, Гудериана или наших танкистов. Учишься, учишься, а потом видишь, как жизнь опрокидывает непреложные истины…» При следующей встрече он говорил о роли случайности: «Я не знаю, какую роль сыграл насморк Наполеона во время решающей битвы. Об этом слишком много писали… Но случайного много, и оно изменяет данные. Это как с ролью личности в истории - конечно, решает экономика, база, но при всем этом может подвернуться Наполеон, а может и не подвернуться…»
Несколько месяцев спустя, когда я его снова встретил возле Глухова, он говорил о Сталине: «Вот вам диалектика - не теория, а живой пример. Понять его невозможно. Остается верить. Никогда я не представлял себе, что вместо точных инструментов, вместо строгого анализа окажется такой клубок противоречий…»
Судя по приведенным мною словам, Черняховский должен был быть мрачным, а он был весел тем неизбывным весельем, которым одаривает природа своих любимцев. Он и в Курске смеялся, шутил. Вдруг вскочил, начал декламировать:
Нас водила молодость
В сабельный поход…
Смеялся: «Если разобраться, глупо, а совсем не глупо, умнее любого курса истории… Багрицкий, говорят, любил птиц. Но вы знаете, в Умани один старичок мне когда-то рассказывал, что царь Давид писал псалмы и кланялся лягушкам за то, что лягушки удивительно квакают - тоже поэзия…»
Мне пришлось потом беседовать о Черняховском с военными, которые его хорошо знали. Они видели его совсем другим, чем я. Видимо, с разными людьми он говорил по-разному - был сложным. На войне ему неизменно сопутствовала удача. Конечно, он блестяще знал военную науку, но для победы этого мало. Он был смелым, не ждал приказов, и в трудные минуты счастливая звезда его выручала.
Михаил Пришвин, 70 лет, Ярославска область, Переславль-Залесский район:
8 февраля.
Ночью порошило, и основательно. Утро навислое, мягкое. Кононов собирает машину.
Решено, что если удастся пробраться сквозь снежные заносы, то Ляля в Москву поедет на мой юбилейный вечер (12 февраля). Одно из соображений: 1) в политической обстановке этого времени мне трудно сейчас выступать с программными словами, а искренне тоже не могу. 2) Юбилейные дары собирать легче жене, чем самому юбиляру. 3) Необходимо выждать время и зря не показывать себя. Лучше я напишу что-нибудь, а Ляля прочтет, и это хорошо будет, что она покажет себя: она будет, наверно, иметь успех и ее в какой-то мере это развлечет.
Юбилейная политика.
Дорогие друзья, читатели и товарищи, пишу вам на случай, если Валерии Дмитриевне удастся прорваться сквозь снежные заносы в Москву. Лично я не в состоянии быть на вечере, потому что на одной из моих лесных прогулок растянул себе сухожилие и некоторое время ходить не могу. Но я буду рад и тому, если Валерии Дмитриевне удастся прочитать вам эти мои слова, написанные почти в буквальном смысле слова из медвежьей берлоги. Я пишу это потому, что все вы помните обстоятельства во время первой бомбежки Москвы, когда и более молодым писателям пришлось бросить Москву и уезжать, куда глаза глядят. Так я и после попадания фугасных бомб, разрушивших несколько квартир писателей в доме на Лаврушинском, спешно должен был куда-нибудь собраться с близкими мне людьми, с архивом своим и необходимыми для жизни вещами. Мне предложил т. Фадеев эвакуироваться вместе с почетными стариками.
Происхождение сознания.
Ночью она выразила мне свой протест: - Нехорошо! Если можно тебе, отстранись. - Почему нехорошо? - Я чувствую. - Чувствуешь, но ты подумай. - Хорошо, я скажу: потому нехорошо, что происходит от случайного, и это выходит у тебя из-за случайности как-то отдельно от всего тебя: наша страсть имеет оправдание, если она сопутствует движению всей личности.
Я подумал о ее словах, и у меня сразу все прошло, и я увидал, как она права. - Знаешь, - сказал я ей, - ты очень права, и я вижу сейчас начало самого страшного греха человека: его отвлечение в частное, в специальное, теряющее связь с целой личностью. - Ну да, вот например, шахматы. - Шахматы и всякое отвлечение, может быть, на этом пути произошли все смертоносные орудия. Мы оба согласились в этом безоговорочно, потому что по себе понимали этот грех человека, показавшийся нам сразу во всей всемирной истории, от искушения Евы в раю до бомбежки, пикирующей над убежищем детей и старушек, в «тотальной» войне.
Грипп у меня начался, и всю ночь вставал вопрос: как могли ученые и достойные, культурные немцы проиграть битву, и как могли их победить большевики? Вопрос, который будет разбираться всеми людьми на свете много столетий.
Пришел Митраша. Я этот вопрос задал ему, и мы вместе «на пока» с ним согласились так: прошлый год вся Россия, весь этот «женственный» народ, как невеста, ждал жениха и в немце видел героя-освободителя. Но жених явился с самыми грубыми требованиями, и разгневанная невеста погнала его, хлопая говеной метлой по заднице. Правда, что же другого осталось русскому человеку: дом разорен и нет ничего, и мечты больше нет: гнать, гнать!
Больная теща читает в постели бесконечную «Цусиму». Ляля взяла у нее на минуту книгу, перелистала и, возвращая, сказала: - Пошляк твой Новиков-Прибой. Я прочитала сейчас, как он описывает пасхальную ночь на корабле. - И очень хорошо! - ответила теща. - Он описывает ее как иллюзию, как выдуманное для людей утешение, обман. Но если он человек неверующий, мало ли неверующих? - Вот вздор! Это было когда-то, теперь это брошено, теперь нет таких людей, это пошлость.
Иван Бунин, 72 года, Франция:
8 февраля. Понедельник. Взяли русские Курск, идут на Белгород. Не сорвутся ли?
Всеволод Вишневский, писатель, 42 года, политработник, Ленинград:
8 февраля.
С утра чувствую себя лучше. Организм требует сна, отдыха, умственного переключения, а этого - недостаточно, и к концу дня безмерно устаешь...
Был в Пубалте.
...Взял во 2-м отделе материал о неравном бое на льду у Кронштадта. Одиннадцать краснофлотцев героически отразили попытку финнов окружить передовой сторожевой пост форта «П» (нечто вроде ледяного дзота - будка № 2).
Ночь... Пурга... Не видать ни зги. Воспользовавшись снегопадом, финны, никем не замеченные, подкрались к посту. Их было человек сто семьдесят, все в белых маскхалатах. Моряки не растерялись: открыли огонь из пулеметов и автоматов... После короткой схватки финны удрали... У нас трое убитых, у них гораздо больше. Лужи крови на льду, брошенные вещи, оружие, лыжи, фонари, финские ножи и т. п. У одного краснофлотца товарища Вихрова - штыком в сердце - пробит комсомольский билет. Форт помогал своему сторожевому посту только прожекторами'. высвечивал финнов, слепил их... Открыв огонь из орудий, могли ведь покалечить и своих.
Из обстановки.
Немцы еще твердят о весеннем реванше. Однако от Брянского фронта до Северного Кавказа - у них дела плохи... Выход с Северного Кавказа армиям Листа закрыт (хотя некоторая часть этих войск успела ускользнуть в Ростов и далее).
Видимо, концентрические удары из Ейска, Каневской, Тихорецкой и других рассекут немецкие группировки - и Краснодарскую и Новороссийскую.
Аэродромы в Ейске дают нам свободу воздушного маневра. От Ейска до Керченского пролива менее 200 километров - «Дюнкерк» грядет...
Еще серьезнее, интереснее обстановка в Донбассе. Главная магистраль немцев: Днепропетровск - Ясиноватая - Ростов... Наши танки идут, чтоб перерезать эту магистраль (думается мне, западнее Ясиноватой). Ветки поюжнее, видимо, меньшей пропускной способности. Напрашивается таким образом охват у Мариуполя. Возможно и другое наше, одновременно прикрывающее, направление: Синельниково, Запорожье - с выходом на Нижний Днепр, в Таврию.
...К 9 часам пришел А. Фадеев. Хорошо встретились. Он передал мне привет от Л. Ф. Ильичева...
Саша был в дивизии генерала Симоняка в Шлиссельбурге. Хочет дописать некоторые главы к своей книге о Ленинграде.
Город показался Саше еще больше покалеченным (новые следы обстрелов и бомбежек), а люди бодрее, чем прошлой весной. Рассказывал о московских делах (с какой-то усталостью). Литературная жизнь идет по новым оргпутям и каналам: Совинформбюро, ГТУР, фронты. В ССП, конечно, нет прежней литературной жизни...
Союз советских писателей потерял за время войны восемьдесят человек убитыми и пропавшими без вести. Говорить о рождении новых литературных течений нельзя, рано. Повышаются требования к литературе. Двадцать месяцев газетной торопливой работы несколько снизили ее художественный уровень, а дела страны, Красной Армии и Флота невиданны! Необходим углубленный показ...
Литературный народ стягивается обратно в Москву... В писательском поселке Переделкино расположены воинские части.
...Фадеев ездил и в Великие Луки. Город был взят тремя дивизиями... Осталось семь с половиной тысяч жителей. Некоторые изверились, измучились... Да, «наследство» тяжелое.
Я в свою очередь рассказал о Ленинграде, о прошедших боях, сообщил о литературных делах группы писателей КБФ...
Дмитрий Жигунов, 37 лет, майор, после ранения в ожидании перевода на передовую служит в Штабе Внутренней Обороны Ленинграда:
За эти два дня, наши войска имеют колоссальные успехи в боях с немецко-фашистскими войсками - взяты города: Курск, Короча и множество сел и деревень, взяты города Белгород и Шебекино, также взято много трофеев и пленный, с каждым днём жестоких боях, шаг за шагом упорно, преодолевая все препятствия - наша героическая Красная Армия теснит немцев всё дальше и дальше на запад, много нужно предложить нечеловеческих усилий, чтобы так быстро продвигаться вперёд, трудно немцев выковыривать из-под земли, куда он забрался, наша артиллерия предпочитает зарывать фрицев, гансов и иную сволочь еще глубже в землю, чем они сидят сейчас живые, что они с большим мастерством и делают, да крепко у нас артиллерии, бьёт сильно и метко, не даром так немец боится нашей артиллерии, что врывается до пяти метров в землю, но и там их достают, наши артиллеристы, немало они покрошили немцев при прорыве блокады Ленинграда, крошат каждый день.
Здесь в Ленинграде, всё без изменения, как было, по-прежнему снаряды громят город и самолеты фашистов ночью, правда одиночками и на очень большой высоте прорывается в город и изредка сбрасывает бомбы и опять разрушение и кровь.
В моей личной жизни нет просвета, всё также тёмно на сердце и только искра надежды, как светлый маяк, где-то вдали - держит меня ещё на уровне нормального человека, да! Прямо нужно сказать - тяну эту надоевшую лямку жизни, только в надежде на встречу с моими любимыми, моими и наглядными Верочкой и Котиком, где-то они и что с ними?
Этот вопрос, доводящий до сумасшествия, задаю себе в миллионный раз и как всегда ответа нет, как иногда пытаешься спокойно взвесить всю обстановку, в которой могли очутиться в моей роднульки и тогда не хочется жить, ибо одни соседи - если даже не было других причин - что стоят, вот вспоминаю старую грязную потаскуху -жендармиху Казютиху, ее преподобного да, под пару ей супруга, писклю Михайлову, да и Лезова не лучше остальных, все они одним дерьмом мазаны и конечно со злорадством продадут моих любимых, а немцам только и нужно этого, ещё быть жена и сын командира Красной Армии, добровольно ушедшего на фронт защищать от их кровавых лап - свою семью, свою родину и при том коммунист - вот тогда всё это взвесишь , да прикинешь ещё Арнольда Куббо - немецкого шпиона, да еще немало гадов этой же марки, плюс жуткие часы и дни боёв у Володарке и в ней самой, что лучше мне было быть убитым в многочисленных боях, чем терзаться от безнадежности и всё-таки, какая - то малюсенькая надежда и потом вырастающая в уверенность, что они, мои любимые - живы, и сердце утверждает тоже, да! Они живы, в противном случае оно бы перестало биться уже давно - где-нибудь в топких болотах и лесах Киршинского района.
Мои роднульки живы. И если хоть, что-нибудь и как-нибудь причинил вред моим не наглядным - тем месть будет моя жестокой, такие, будут для меня что предатели нашей Родины, такие же как и проклятые гады фашисты, а их я без всякой жалости бил насмерть и не один десяток фрицев отправил на тот свет, к чёрту - откуда они родом и всё это делал, как самое необходимое, святое дело - постоянно помня о своих любимых - оставшихся на их произвол в плену у гадов, так и с такими паразитами конечно ещё спокойнее расправлюсь, не привыкать уничтожать поганую траву, за моих Верусеньку и Котика, нет такого дела, которое я бы не сделал и где бы такие подлецы не прятались, всё равно найду и не хуже немцев - повешу на суку.
По-прежнему Ирина Иванова, подкармливает со у меня, теперь мне легче с питанием, получаю в другой части и по 1 предложению, как на передовой и всего хватает, теперь я сыт, сейчас нажимаю на еду, хотя я нет никакого аппетита - но нужно есть, ибо от развивающегося с катастрофической быстротой малокровия, единственное спасение - питание, а то уже и ноги не ходят.
Всеволод Иванов, писатель, 48 лет, Москва:
8 февраля. Понедельник.
Написал статью для «Учительской газеты» о профессоре Бочкареве.
Звонит Войтинская. Просит статью: «В чем сила советского народа?» Я говорю:
- Русский народ задним умом крепок. Она не понимает и говорит:
- Нет, нам нужно о советском народе. Оказывается, товарищи обижаются, что мы пишем - русский, да русский.
- Им полезно, чтоб они обижались. Есть по кому равняться. Здесь она стала говорить о том, что идут бои на улицах Ростова. Похоже. В сегодняшней сводке есть намек, что за Азовом наши перешли Дон и, значит, зашли в тыл Ростова. Взятие Краматорской, с другой стороны, указывает, что наши врезались в Донбасс. Когда немцы нас бьют, они кричат, что бьют русских, потому что бить советских не так лестно. Когда немцев бьют наши, они кричат, что их бьют советские, так как это и страшно, и необычайно. - Мы, кажется, поступаем вроде них. Когда нас бьют, мы кричим, что гибнет Россия и что мы, русские, не дадим ей погибнуть. Когда мы бьем, то кричим, что побеждают Советы и хотя мы не проповедуем советской власти во всем мире, но все же... от этих намеков у наших союзников мороз идет по коже и морды цепенеют, так что их приходится уговаривать, что мы, де, не желаем никому советской власти, кроме самих себя. (Читай фельетон «Шулера и шуты» в сегодняшнем номере «Правды».)
И хорошо писать, и хорошо лавировать умел Ленин. А мы, боюсь, хорошо плаваем по знакомому фарватеру и лавируем всегда плохо, в особенности против ветра. Впрочем - «в придачу нам всегда удача».
Сообщение о взятии Курска.
Александр Устинов, фотограф, 34 года, военный фотокорреспондент центральных московских газет, Москва:
8 февраля. Вчера должен был уехать на Брянский фронт, да поезд опаздывает более чем на сутки. Вынужденное отсиживание с регулярными телефонными звонками на вокзал. Видно, поезд будет только завтра.
В пятницу приехал Коля. Привёз мне посылку и письмо. Конфеты - целая коробка. Открываю и сюрприз: «Папушке от Неллюшки. 11-го января 1943 года». Доченька моя золотая, кроме конфет, прислала пару платков и сумочку с грибами - сама вышила. Молодец девочка. Геля напекла коржиков, прислала сахару и огромный кусок сала. Всё это страшно приятно. Небольшая посылочка, а сколько любви в неё вложено!
Начались расспросы. Живут мои ничего. Только обстановка в связи с длительным временем ухудшается с каждым днём. Скучают, нервничают, решил забрать их раньше. В мае будут в Москве. Сейчас холодно. Тогда эта проблема отпадёт, и мне будет лучше. Надоела жизнь скитальца. Коля пожил у меня в редакции два дня. Я постарался как можно лучше дать ему отдохнуть. Покушали, выпили, были в душе, обедали и побывали у девушек. Одно в нём мне не нравится: эгоист он. Только - своё.
Не писал я в дневнике с 26 января. За эти десять дней побывал на двух четвергах в «Комсомолке». Понравилось мне, как их проводят. Хорошие стихи о Тёркине читал Твардовский. Борис Эдер поделился впечатлениями о дрессировке животных. Лиза Гилельс - уже не Лиза, а настоящая дама. Баратов и Федоровский красочно, как и подобает артистам, рассказали о жизни Ленинградского театра оперы и балета им. Кирова, находящегося в Молотове. Вообще, ходить туда стоит. Гулял и отдыхал после болезни. Москва дымится. Обычная картина. Москвичи забыли про фасон - все в валенках. Валенки настоящие, кустарные и даже домашние. Холодно. Морозы до 25 градусов. Днём пригревает солнце и в некоторых местах тает. Скоро начало весны. А пока в окна выведены трубы «времянок». Подойдёшь к семиэтажному, задерёшь кверху голову, и несколько труб с предохранителями пускают дымок. Плохо с транспортом. Народу прибавляется, а транспорт, наоборот, некому ремонтировать. Подъездные пути Артамоновского трампарка заставлены неисправными вагонами. Снег плотно осел на их крышах. В метро невозможно ездить. Всегда «часы пик». А о троллейбусах и говорить не приходится.
Захожу на Зубовскую, а у меня вода стоит в комнате. Разорвало батарею на кухне. Два дня потратил на уборку и просушку. 31-го был у Галкович. Интересное объяснение. Оказывается, я крепко нравлюсь. Надо кончать.
Тося Бурская, когда я подарил из своего пайка хлеба и селёдок, несколько раз расцеловала меня. Плохо, голодно живут, а меня выручают здорово, обстирывают.
Жеревчук, Воиновы и Бескурниковы живут по-старому.
Мне присвоили звание - капитан интендантской службы. Скоро надену погоны. Буду «законным» офицером.
Завёз вчера Вере с папой немного продуктов. Обрадовалась, даже «спасибо» сказала. Видно, хорошо.
Дела на фронте идут хорошо. Сегодня заняты Краматорская, Азов. Перерезана жел. дорога между Белгородом и Курсом и шоссейная дорога Курск-Орёл. Если февраль и март пройдут такими военными темпами, мы будем недалеко от старых границ. Поскорей бы разделаться с этой гадиной. Много горя принесла война. Видел снимки Рюмкина «Сталинград». Не город, а сплошные руины. Пожалуй, так будет и дальше. Но ничего. Всё со временем отстроится, восстановится. Красная армия вгрызается в Донбасс. Скорей освободить его. Нужен уголь. Нужно электричество, тепло.
Илья Эренбург, 52 года:
В Курске я познакомился с генералом И.Д. Черняховским. Он поразил меня молодостью; ему было тридцать шесть лет; порывистый, веселый, высокий, он выглядел еще моложе. При первой же беседе он показался мне непохожим на других генералов. Он рассказал, что немцы теперь жалуются на «парадоксальное положение» - «русские ударяют с запада, и мы порой вынуждены прорываться на восток», Иван Данилович говорил: «В общем, они забыли свою же теорию “клещей”. Мы у них кое-чему научились…» Будучи танкистом, он, однако, говорил: «Танки кажутся теперь началом новой военной эры, а это скорее конец. Не знаю, откуда придут новшества, но я скорее верю в утопический роман Уэллса, чем в размышления де Голля, Гудериана или наших танкистов. Учишься, учишься, а потом видишь, как жизнь опрокидывает непреложные истины…» При следующей встрече он говорил о роли случайности: «Я не знаю, какую роль сыграл насморк Наполеона во время решающей битвы. Об этом слишком много писали… Но случайного много, и оно изменяет данные. Это как с ролью личности в истории - конечно, решает экономика, база, но при всем этом может подвернуться Наполеон, а может и не подвернуться…»
Несколько месяцев спустя, когда я его снова встретил возле Глухова, он говорил о Сталине: «Вот вам диалектика - не теория, а живой пример. Понять его невозможно. Остается верить. Никогда я не представлял себе, что вместо точных инструментов, вместо строгого анализа окажется такой клубок противоречий…»
Судя по приведенным мною словам, Черняховский должен был быть мрачным, а он был весел тем неизбывным весельем, которым одаривает природа своих любимцев. Он и в Курске смеялся, шутил. Вдруг вскочил, начал декламировать:
Нас водила молодость
В сабельный поход…
Смеялся: «Если разобраться, глупо, а совсем не глупо, умнее любого курса истории… Багрицкий, говорят, любил птиц. Но вы знаете, в Умани один старичок мне когда-то рассказывал, что царь Давид писал псалмы и кланялся лягушкам за то, что лягушки удивительно квакают - тоже поэзия…»
Мне пришлось потом беседовать о Черняховском с военными, которые его хорошо знали. Они видели его совсем другим, чем я. Видимо, с разными людьми он говорил по-разному - был сложным. На войне ему неизменно сопутствовала удача. Конечно, он блестяще знал военную науку, но для победы этого мало. Он был смелым, не ждал приказов, и в трудные минуты счастливая звезда его выручала.
Михаил Пришвин, 70 лет, Ярославска область, Переславль-Залесский район:
8 февраля.
Ночью порошило, и основательно. Утро навислое, мягкое. Кононов собирает машину.
Решено, что если удастся пробраться сквозь снежные заносы, то Ляля в Москву поедет на мой юбилейный вечер (12 февраля). Одно из соображений: 1) в политической обстановке этого времени мне трудно сейчас выступать с программными словами, а искренне тоже не могу. 2) Юбилейные дары собирать легче жене, чем самому юбиляру. 3) Необходимо выждать время и зря не показывать себя. Лучше я напишу что-нибудь, а Ляля прочтет, и это хорошо будет, что она покажет себя: она будет, наверно, иметь успех и ее в какой-то мере это развлечет.
Юбилейная политика.
Дорогие друзья, читатели и товарищи, пишу вам на случай, если Валерии Дмитриевне удастся прорваться сквозь снежные заносы в Москву. Лично я не в состоянии быть на вечере, потому что на одной из моих лесных прогулок растянул себе сухожилие и некоторое время ходить не могу. Но я буду рад и тому, если Валерии Дмитриевне удастся прочитать вам эти мои слова, написанные почти в буквальном смысле слова из медвежьей берлоги. Я пишу это потому, что все вы помните обстоятельства во время первой бомбежки Москвы, когда и более молодым писателям пришлось бросить Москву и уезжать, куда глаза глядят. Так я и после попадания фугасных бомб, разрушивших несколько квартир писателей в доме на Лаврушинском, спешно должен был куда-нибудь собраться с близкими мне людьми, с архивом своим и необходимыми для жизни вещами. Мне предложил т. Фадеев эвакуироваться вместе с почетными стариками.
Происхождение сознания.
Ночью она выразила мне свой протест: - Нехорошо! Если можно тебе, отстранись. - Почему нехорошо? - Я чувствую. - Чувствуешь, но ты подумай. - Хорошо, я скажу: потому нехорошо, что происходит от случайного, и это выходит у тебя из-за случайности как-то отдельно от всего тебя: наша страсть имеет оправдание, если она сопутствует движению всей личности.
Я подумал о ее словах, и у меня сразу все прошло, и я увидал, как она права. - Знаешь, - сказал я ей, - ты очень права, и я вижу сейчас начало самого страшного греха человека: его отвлечение в частное, в специальное, теряющее связь с целой личностью. - Ну да, вот например, шахматы. - Шахматы и всякое отвлечение, может быть, на этом пути произошли все смертоносные орудия. Мы оба согласились в этом безоговорочно, потому что по себе понимали этот грех человека, показавшийся нам сразу во всей всемирной истории, от искушения Евы в раю до бомбежки, пикирующей над убежищем детей и старушек, в «тотальной» войне.
Грипп у меня начался, и всю ночь вставал вопрос: как могли ученые и достойные, культурные немцы проиграть битву, и как могли их победить большевики? Вопрос, который будет разбираться всеми людьми на свете много столетий.
Пришел Митраша. Я этот вопрос задал ему, и мы вместе «на пока» с ним согласились так: прошлый год вся Россия, весь этот «женственный» народ, как невеста, ждал жениха и в немце видел героя-освободителя. Но жених явился с самыми грубыми требованиями, и разгневанная невеста погнала его, хлопая говеной метлой по заднице. Правда, что же другого осталось русскому человеку: дом разорен и нет ничего, и мечты больше нет: гнать, гнать!
Больная теща читает в постели бесконечную «Цусиму». Ляля взяла у нее на минуту книгу, перелистала и, возвращая, сказала: - Пошляк твой Новиков-Прибой. Я прочитала сейчас, как он описывает пасхальную ночь на корабле. - И очень хорошо! - ответила теща. - Он описывает ее как иллюзию, как выдуманное для людей утешение, обман. Но если он человек неверующий, мало ли неверующих? - Вот вздор! Это было когда-то, теперь это брошено, теперь нет таких людей, это пошлость.