17 января 1943-го года
в дневниках
Иван Майский, дипломат, 58 лет, посол СССР в Англии:
17 января.
(Бовингдон). Дела на фронте хороши! Дожили мы наконец до таких времен.
22 германские дивизии, окруженные под Сталинградом 23 ноября, - накануне окончательного уничтожения. В результате боев, голода и холода численность их за это время сократилась на две трети и составляет сейчас 70-80 тысяч. 8 января наше командование поставило ультиматум: либо сдача на почетных условиях (включая репатриацию после войны на родину), либо полное уничтожение. Немцы отвергли капитуляцию. Теперь идёт их ликвидация. Вероятно, еще неделя-другая - и все будет кончено. Славный Сталинград окончательно и бесповоротно будет освобожден.
На Кавказе наши войска все больше вытесняют немцев из занятых ими позиций: в течение последних 2-3 недель мы прошли от Нальчика и Моздока до пункта на 30 миль дальше Минеральных Вод по линии желдороги. Освобожден весь район наших курортов (Пятигорск, Железноводск, Ессентуки, Кисловодск). Колонна из Калмыкии все больше сливается с колонной кавказских войск. Обе колонны быстро гонят немцев на север и северо-запад.
На Дону освобождена от немцев вся Донская излучина, дорога Воронеж-Ростов до Миллерово (пока еще держится), дорога Сталинград-Лихая (почти до Лихой), дорога Сталинград-Тихорецкая почти до Маныча. С трех сторон наши войска сравнительно быстрым темпом надвигаются на Ростов. В одном месте мы всего лишь в 60 милях от Ростова.
На Центральном фронте нами заняты Великие Луки, под Ленинградом начались бои за снятие осады (хотя пока эти бои еще по-настоящему не развернулись).
За минувшие два месяца мы взяли огромную добычу и до 170 тыс. пленных, в том числе около половины немцев. Среди пленных свыше 60 тыс. румын. Трофеи колоссальны: свыше 2 тыс. целых танков, свыше 800 целых самолетов, свыше 20 тыс. целых грузовиков и пр. Скоро немцы станут главным источником нашего снабжения из-за границы. Шутка сказать: из взятых немецких танков можно сформировать чуть не 10 бронетанковых дивизий!
Большое количество пленных и добычи - хороший симптом: свидетельствует не только о нашем возросшем искусстве в ведении войны, но также и о прогрессирующем разложении в рядах врага. Отказ немцев от капитуляции под Сталинградом - плохой симптом, ибо свидетельствует о том, что мораль германской армии еще недостаточно подорвана.
Как бы то ни было, но дела на фронте хороши. Только бы они продолжались в том же духе. Только бы наступление не приостановилось. Надо во что бы то ни стало сохранить в своих руках вырванную у немцев инициативу!
Замечательный у нас народ, замечательная армия, замечательный вождь!
Но все-таки впереди еще колоссальная задача, еще огромные трудности, ещё тяжелые жертвы. Немцы уже проиграли войну, но мы еще не выиграли ее. Для того, чтобы скорее и легче ее выиграть, нам нужен второй фронт, нужны англичане и американцы.
Сегодня около 12 час[ов] дня Иден неожиданно позвонил мне по телефону в Бовингдон.
- Вы помните, - сказал Иден, - как несколько дней назад вы ставили мне вопрос об одном городе?
- Конечно, помню, - быстро реагировал я, сразу поняв, что речь идет о Берлине.
- Так вот, - продолжал Иден. - Ваше желание исполнено. Сегодня ночью его посетили 380 машин. Очень эффективно. Много разрушений и пожаров. И замечательно: мы потеряли только одну машину!
Я поблагодарил Идена за сообщение.
- Премьер, - добавил Иден, - отправил по этому поводу небольшое послание вашему шефу. И затем еще одно... приятный сюрприз для г[-на] Сталина!.. Расскажу вам об этом завтра.
Хм! Хм! Что бы это такое могло быть?.. Посмотрим.
Налет на Берлин - это хорошо. Но надо, чтобы это повторялось часто. Будем нажимать.
Сегодня 80-летие [Д.] Ллойд Джорджа. В газетах статьи о Л-Д и портреты Л-Д. По радио говорил о Л-Д лорд Винтертон (ибо после Л-Д он самый старый член палаты общин по количеству лет непрерывного депутатства - с 1904 г.), передавали салют Л-Д (на уэлском языке) и вечером играли концерт уэлской музыки.
Евгения Руднева, студентка МГУ, 22 года, штурман женского полка ночных бомбардировщиков:
17 января. Наутро на строевых собраниях эскадрилий мы услышали ужасную новость. Вышла Ракобольская и сказала: «Погибла Раскова». Вырвался вздох, все встали и молча обнажили головы. А в уме вертелось: «Опечатка, не может быть». Наша майор Раскова. Я и до сих пор, как подумаю об этом, не могу поверить.
Вадим Шефнер, поэт, 28 лет, сотрудник армейской газеты Волховского фронта
17 января.
23.10. Писем ни от кого и никому. Ночью дежурил, днем спал. На душе смутная грусть. Прочел, вернее, перечел Ремарка, а во время войны такие книги читать не годится. Поневоле задумываешься и о своей судьбе. Ну, если я выйду живым из войны - что я найду? У меня ничего не осталось, все развеяно ветром войны. Одна тоска. Но наши войска действуют успешно. Наступление продолжается. Это утешает - ведь кончится же война когда-нибудь.
Всеволод Вишневский, писатель, 42 года, политработник (в командировке в действующей армии):
17 января. Воскресенье.
Относительно тихо... Вероятно, перегруппировки и новый этап операций.
Готовлюсь к очередным беседам на батареях.
В 11 утра - вылеты нашей авиации... Идет осада 8-й ГЭС. Упорные бои у Синявино.
Звонок из ПУ: Рыбаков просит дать к 21 января статью «Люди и боевые дела артиллеристов».
После обеда пошел на батарею к соседям. Падает снежок... По дороге встретил Крона и командиров батареи и дивизиона.
С подъемом провел беседу с личным составом. Говорил полтора часа: обзор хода войны; о нашей операции... Призывал к напряжению всех сил.
Сидим на КП. Топится печурка, работает телефон, рация. Вьется дымок... Поговорили о Станюковиче, Лескове, Щедрине. Говорили, конечно, и о войне, о том, что и без Второго фронта у Гитлера за последние два месяца выбито примерно семьдесят дивизий, то есть почти треть его армий на Восточном фронте. Это сильнейшим образом скажется на следующих операциях. Наши удары будут нарастать и нарастать. Если бы последовали удары на Западе - дело Гитлера было бы кончено в 1943 году.
На батареях девушки шутят: - Уже считаемся старыми моряками. Порой из-за них возникает «Дело о целовании часового на посту», чему прецедентов до сих пор в военных судах армии и флота не было.
На орудийном расчете старшего сержанта Четверикова. Все коммунисты, многие вступили в партию во время войны. Батарея работает с октября 1941 года. Противник их обстреливал тридцать восемь раз (всего до 550 снарядов), но - никаких повреждений. Все отмечены значками, медалями, а командир и комиссар получили ордена. Этот расчет побил все нормы по числу выстрелов. Умеют работать
Всеволод Иванов, писатель, 48 лет, Москва:
17 января. Воскресенье.
Днем - разговор с Николаем Владимировичем. После трех рюмок он начинает рассказывать о 14-м годе. Досидел до 6, а затем проводил меня к Бажану. Утром Николаю Владимировичу звонила Тамара: «Дети поправляются, но сердчишки ослабели и они еще лежат». Сегодня из Ташкента выехала Таня, везет громоздкий багаж - надо спасать через «Гудок». У Бажанов Антокольский читал поэму об умершем сыне, убитом недавно. Лицо похоже на маску, дергается, вытаращенные глаза, словно он не верит, что жив еще. Жена вяжет чулок. Она привыкла. Ему, конечно, легче оттого, что он высказался - сыну было 18 лет. Какой-то украинский писатель, бывший у Бажана, говорит, что с последней подводной лодкой, пришедшей в Севастополь, привезли бочку пива и фильм «Пархоменко». Смотрели фильм в подземелье и будто бы, просмотрев, велели передать мне привет и поцелуй. Врет, наверное, насчет поцелуя и привета. Но, как бы то ни было, мы расцеловались.
Великая радость: добивают две немецкие дивизии под Сталинградом. Пожалуй, это первая, - бесспорная, - победа над немцами за все время войны, исключая, ясно, поражения их под Москвой.
Однако очереди говорят не о победе, а о том, что «ничего не объявляют» по карточкам.
Мира (Мария-Цецилия) Мендельсон-Прокофьева, 28 летМосква:,
17 января.
В Союзе композиторов Рихтер выступил с Седьмой сонатой Сережи. Играл он ее дважды. Сережа доволен его исполнением. Из Союза композиторов ехали вместе с Мравинским. Он собирается дирижировать сюитой «1941 год» и выразил желание ее послушать. Особенно ему понравилась вторая часть «Ночью». Он также просил разъяснений и указаний темпов в кантате «Александр Невский». Сережа начал указывать темпы, но потом засмеялся и сказал, что с налёту он не все темпы может дать точно. После деловых разговоров сели пить чай. Мравинский рассказывал много интересного о своем путешествии летом вдоль суровых берегов реки Оби, об охоте в тайге, о рыбной ловле, о колхозах и заводах, занимающихся обработкой рыбы. Чувствуется, что он любит природу по-настоящему, в ее дикой нетронутости. Оказывается, он проводил обычно лето в деревне (где- то между Москвой и Ленинградом), где у него был домик с «первобытными» предметами обихода, где он отдыхал и в то же время готовился к предстоящим концертам. Сегодня Мравинский открылся нам с неожиданной стороны. Сережа слушал его с удовольствием, расспрашивая о подробностях летней поездки. Уходя, Мравинский сказал, что его радуют результаты пребывания Сережи в Москве, что он много слышал об опере.
Сергей Вавилов, физик, академик, 51 год
17 января. Йошкар-Ола. По-прежнему не пишется. На фронте вполне очевидный немецкий разгром и начало конца гитлериады. Прошлое воскресенье вернулся из Казани, где был 5 дней. В Физ[ическом] И-те совсем неладно. Тактика «отшивания» дает себя знать. Из-за меня страдает Институт. А мои напасти из-за чего?
Крещенские морозы, позавчера было 40°. В комнатах стынем. Апатия. Желание незаметно аннигилироваться
Георгий Князев, историк-архивист, 55 лет, сотрудник Архива АН СССР, ленинградец в эвакуации в Казахстане (Боровое):
17 января. Воскресенье. Слушали о продолжающемся наступлении наших войск под Сталинградом. Окруженные гитлеровцы отказались сдаться. Кольцо, которым они зажаты нашими войсками, сжимается. На Воронежском фронте нами осуществлены новые успешные прорывы. Напряжение боев в тяжелых зимних условиях заставляет поражаться человеческой выносливости.
Видел я у приезжавшего сюда товарища Садовского книгу акад. С. И. Вавилова о Ньютоне. Книга произвела на меня очень большое впечатление своим прекрасным оформлением. Книга эта, вышедшая в дни войны, является в то же время ценнейшим документом для истории Академии наук, так как доказывает своим появлением непоколебимость нашей науки и всей нашей культуры.
Получил письмо от своего старинного знакомого М. Н. Варфоломеева. Он потерял сына. «Игорь погиб, - пишет он, - и тем самым для меня в жизни все кончено. Не надо ни песен, ни слез. Вы меня знаете. Жена всеми силами стремится в Ленинград, я же подальше от него. Подальше от всех дорогих мне воспоминаний, связанных с жизнью сына. Личная моя жизнь стала пустой, бесцветной и бесцельной; осталась только одна животная сторона жизни... Мне хотелось бы забыться, уехать куда-нибудь дальше и работать, работать. Хочу хлопотать куда-нибудь в колхоз или совхоз или какое-нибудь предприятие в качестве кого угодно, лишь бы мне была возможность иметь для обработки хотя бы несколько квадратных метров земли для огорода или какого-нибудь подсобного хозяйства». Сейчас он служит в Главархиве в Чкалове (Оренбурге) и работой там тяготится. Ему 63 или 64 года. Квартира и имущество в Ленинграде пропали; что было с собой - все прожито. Жить в Чкалове очень трудно.
И больно, тяжко сжалось сердце. Сколько таких людей на свете, для которых нет больше никакой цели жизни. Уничтожить себя не решаются, не хватает силы воли. Не так-то легко покончить с собой! Как часто я ловлю себя на мысли о таком конце. Жизнь так неопределенна и страшна, и все тяжелее с каждым днем становится. Покуда мы в оазисе в полном смысле [слова]. Покуда нас тут кормят, мы имеем комнату, отопление, но каждый день, каждый час все это может оборваться. В Президиуме покуда оставляют меня в покое, так как не знают, вероятно, что со мной делать. Но какое-то решение будет принято, конечно, раз освобождение Ленинграда задерживается и нам туда нельзя возвратиться. Придется испытать все до конца и погибнуть. Вот я и ловлю себя на мысли - не ускорить ли свой конец.
Иван Майский, дипломат, 58 лет, посол СССР в Англии:
17 января.
(Бовингдон). Дела на фронте хороши! Дожили мы наконец до таких времен.
22 германские дивизии, окруженные под Сталинградом 23 ноября, - накануне окончательного уничтожения. В результате боев, голода и холода численность их за это время сократилась на две трети и составляет сейчас 70-80 тысяч. 8 января наше командование поставило ультиматум: либо сдача на почетных условиях (включая репатриацию после войны на родину), либо полное уничтожение. Немцы отвергли капитуляцию. Теперь идёт их ликвидация. Вероятно, еще неделя-другая - и все будет кончено. Славный Сталинград окончательно и бесповоротно будет освобожден.
На Кавказе наши войска все больше вытесняют немцев из занятых ими позиций: в течение последних 2-3 недель мы прошли от Нальчика и Моздока до пункта на 30 миль дальше Минеральных Вод по линии желдороги. Освобожден весь район наших курортов (Пятигорск, Железноводск, Ессентуки, Кисловодск). Колонна из Калмыкии все больше сливается с колонной кавказских войск. Обе колонны быстро гонят немцев на север и северо-запад.
На Дону освобождена от немцев вся Донская излучина, дорога Воронеж-Ростов до Миллерово (пока еще держится), дорога Сталинград-Лихая (почти до Лихой), дорога Сталинград-Тихорецкая почти до Маныча. С трех сторон наши войска сравнительно быстрым темпом надвигаются на Ростов. В одном месте мы всего лишь в 60 милях от Ростова.
На Центральном фронте нами заняты Великие Луки, под Ленинградом начались бои за снятие осады (хотя пока эти бои еще по-настоящему не развернулись).
За минувшие два месяца мы взяли огромную добычу и до 170 тыс. пленных, в том числе около половины немцев. Среди пленных свыше 60 тыс. румын. Трофеи колоссальны: свыше 2 тыс. целых танков, свыше 800 целых самолетов, свыше 20 тыс. целых грузовиков и пр. Скоро немцы станут главным источником нашего снабжения из-за границы. Шутка сказать: из взятых немецких танков можно сформировать чуть не 10 бронетанковых дивизий!
Большое количество пленных и добычи - хороший симптом: свидетельствует не только о нашем возросшем искусстве в ведении войны, но также и о прогрессирующем разложении в рядах врага. Отказ немцев от капитуляции под Сталинградом - плохой симптом, ибо свидетельствует о том, что мораль германской армии еще недостаточно подорвана.
Как бы то ни было, но дела на фронте хороши. Только бы они продолжались в том же духе. Только бы наступление не приостановилось. Надо во что бы то ни стало сохранить в своих руках вырванную у немцев инициативу!
Замечательный у нас народ, замечательная армия, замечательный вождь!
Но все-таки впереди еще колоссальная задача, еще огромные трудности, ещё тяжелые жертвы. Немцы уже проиграли войну, но мы еще не выиграли ее. Для того, чтобы скорее и легче ее выиграть, нам нужен второй фронт, нужны англичане и американцы.
Сегодня около 12 час[ов] дня Иден неожиданно позвонил мне по телефону в Бовингдон.
- Вы помните, - сказал Иден, - как несколько дней назад вы ставили мне вопрос об одном городе?
- Конечно, помню, - быстро реагировал я, сразу поняв, что речь идет о Берлине.
- Так вот, - продолжал Иден. - Ваше желание исполнено. Сегодня ночью его посетили 380 машин. Очень эффективно. Много разрушений и пожаров. И замечательно: мы потеряли только одну машину!
Я поблагодарил Идена за сообщение.
- Премьер, - добавил Иден, - отправил по этому поводу небольшое послание вашему шефу. И затем еще одно... приятный сюрприз для г[-на] Сталина!.. Расскажу вам об этом завтра.
Хм! Хм! Что бы это такое могло быть?.. Посмотрим.
Налет на Берлин - это хорошо. Но надо, чтобы это повторялось часто. Будем нажимать.
Сегодня 80-летие [Д.] Ллойд Джорджа. В газетах статьи о Л-Д и портреты Л-Д. По радио говорил о Л-Д лорд Винтертон (ибо после Л-Д он самый старый член палаты общин по количеству лет непрерывного депутатства - с 1904 г.), передавали салют Л-Д (на уэлском языке) и вечером играли концерт уэлской музыки.
Евгения Руднева, студентка МГУ, 22 года, штурман женского полка ночных бомбардировщиков:
17 января. Наутро на строевых собраниях эскадрилий мы услышали ужасную новость. Вышла Ракобольская и сказала: «Погибла Раскова». Вырвался вздох, все встали и молча обнажили головы. А в уме вертелось: «Опечатка, не может быть». Наша майор Раскова. Я и до сих пор, как подумаю об этом, не могу поверить.
Вадим Шефнер, поэт, 28 лет, сотрудник армейской газеты Волховского фронта
17 января.
23.10. Писем ни от кого и никому. Ночью дежурил, днем спал. На душе смутная грусть. Прочел, вернее, перечел Ремарка, а во время войны такие книги читать не годится. Поневоле задумываешься и о своей судьбе. Ну, если я выйду живым из войны - что я найду? У меня ничего не осталось, все развеяно ветром войны. Одна тоска. Но наши войска действуют успешно. Наступление продолжается. Это утешает - ведь кончится же война когда-нибудь.
Всеволод Вишневский, писатель, 42 года, политработник (в командировке в действующей армии):
17 января. Воскресенье.
Относительно тихо... Вероятно, перегруппировки и новый этап операций.
Готовлюсь к очередным беседам на батареях.
В 11 утра - вылеты нашей авиации... Идет осада 8-й ГЭС. Упорные бои у Синявино.
Звонок из ПУ: Рыбаков просит дать к 21 января статью «Люди и боевые дела артиллеристов».
После обеда пошел на батарею к соседям. Падает снежок... По дороге встретил Крона и командиров батареи и дивизиона.
С подъемом провел беседу с личным составом. Говорил полтора часа: обзор хода войны; о нашей операции... Призывал к напряжению всех сил.
Сидим на КП. Топится печурка, работает телефон, рация. Вьется дымок... Поговорили о Станюковиче, Лескове, Щедрине. Говорили, конечно, и о войне, о том, что и без Второго фронта у Гитлера за последние два месяца выбито примерно семьдесят дивизий, то есть почти треть его армий на Восточном фронте. Это сильнейшим образом скажется на следующих операциях. Наши удары будут нарастать и нарастать. Если бы последовали удары на Западе - дело Гитлера было бы кончено в 1943 году.
На батареях девушки шутят: - Уже считаемся старыми моряками. Порой из-за них возникает «Дело о целовании часового на посту», чему прецедентов до сих пор в военных судах армии и флота не было.
На орудийном расчете старшего сержанта Четверикова. Все коммунисты, многие вступили в партию во время войны. Батарея работает с октября 1941 года. Противник их обстреливал тридцать восемь раз (всего до 550 снарядов), но - никаких повреждений. Все отмечены значками, медалями, а командир и комиссар получили ордена. Этот расчет побил все нормы по числу выстрелов. Умеют работать
Всеволод Иванов, писатель, 48 лет, Москва:
17 января. Воскресенье.
Днем - разговор с Николаем Владимировичем. После трех рюмок он начинает рассказывать о 14-м годе. Досидел до 6, а затем проводил меня к Бажану. Утром Николаю Владимировичу звонила Тамара: «Дети поправляются, но сердчишки ослабели и они еще лежат». Сегодня из Ташкента выехала Таня, везет громоздкий багаж - надо спасать через «Гудок». У Бажанов Антокольский читал поэму об умершем сыне, убитом недавно. Лицо похоже на маску, дергается, вытаращенные глаза, словно он не верит, что жив еще. Жена вяжет чулок. Она привыкла. Ему, конечно, легче оттого, что он высказался - сыну было 18 лет. Какой-то украинский писатель, бывший у Бажана, говорит, что с последней подводной лодкой, пришедшей в Севастополь, привезли бочку пива и фильм «Пархоменко». Смотрели фильм в подземелье и будто бы, просмотрев, велели передать мне привет и поцелуй. Врет, наверное, насчет поцелуя и привета. Но, как бы то ни было, мы расцеловались.
Великая радость: добивают две немецкие дивизии под Сталинградом. Пожалуй, это первая, - бесспорная, - победа над немцами за все время войны, исключая, ясно, поражения их под Москвой.
Однако очереди говорят не о победе, а о том, что «ничего не объявляют» по карточкам.
Мира (Мария-Цецилия) Мендельсон-Прокофьева, 28 летМосква:,
17 января.
В Союзе композиторов Рихтер выступил с Седьмой сонатой Сережи. Играл он ее дважды. Сережа доволен его исполнением. Из Союза композиторов ехали вместе с Мравинским. Он собирается дирижировать сюитой «1941 год» и выразил желание ее послушать. Особенно ему понравилась вторая часть «Ночью». Он также просил разъяснений и указаний темпов в кантате «Александр Невский». Сережа начал указывать темпы, но потом засмеялся и сказал, что с налёту он не все темпы может дать точно. После деловых разговоров сели пить чай. Мравинский рассказывал много интересного о своем путешествии летом вдоль суровых берегов реки Оби, об охоте в тайге, о рыбной ловле, о колхозах и заводах, занимающихся обработкой рыбы. Чувствуется, что он любит природу по-настоящему, в ее дикой нетронутости. Оказывается, он проводил обычно лето в деревне (где- то между Москвой и Ленинградом), где у него был домик с «первобытными» предметами обихода, где он отдыхал и в то же время готовился к предстоящим концертам. Сегодня Мравинский открылся нам с неожиданной стороны. Сережа слушал его с удовольствием, расспрашивая о подробностях летней поездки. Уходя, Мравинский сказал, что его радуют результаты пребывания Сережи в Москве, что он много слышал об опере.
Сергей Вавилов, физик, академик, 51 год
17 января. Йошкар-Ола. По-прежнему не пишется. На фронте вполне очевидный немецкий разгром и начало конца гитлериады. Прошлое воскресенье вернулся из Казани, где был 5 дней. В Физ[ическом] И-те совсем неладно. Тактика «отшивания» дает себя знать. Из-за меня страдает Институт. А мои напасти из-за чего?
Крещенские морозы, позавчера было 40°. В комнатах стынем. Апатия. Желание незаметно аннигилироваться
Георгий Князев, историк-архивист, 55 лет, сотрудник Архива АН СССР, ленинградец в эвакуации в Казахстане (Боровое):
17 января. Воскресенье. Слушали о продолжающемся наступлении наших войск под Сталинградом. Окруженные гитлеровцы отказались сдаться. Кольцо, которым они зажаты нашими войсками, сжимается. На Воронежском фронте нами осуществлены новые успешные прорывы. Напряжение боев в тяжелых зимних условиях заставляет поражаться человеческой выносливости.
Видел я у приезжавшего сюда товарища Садовского книгу акад. С. И. Вавилова о Ньютоне. Книга произвела на меня очень большое впечатление своим прекрасным оформлением. Книга эта, вышедшая в дни войны, является в то же время ценнейшим документом для истории Академии наук, так как доказывает своим появлением непоколебимость нашей науки и всей нашей культуры.
Получил письмо от своего старинного знакомого М. Н. Варфоломеева. Он потерял сына. «Игорь погиб, - пишет он, - и тем самым для меня в жизни все кончено. Не надо ни песен, ни слез. Вы меня знаете. Жена всеми силами стремится в Ленинград, я же подальше от него. Подальше от всех дорогих мне воспоминаний, связанных с жизнью сына. Личная моя жизнь стала пустой, бесцветной и бесцельной; осталась только одна животная сторона жизни... Мне хотелось бы забыться, уехать куда-нибудь дальше и работать, работать. Хочу хлопотать куда-нибудь в колхоз или совхоз или какое-нибудь предприятие в качестве кого угодно, лишь бы мне была возможность иметь для обработки хотя бы несколько квадратных метров земли для огорода или какого-нибудь подсобного хозяйства». Сейчас он служит в Главархиве в Чкалове (Оренбурге) и работой там тяготится. Ему 63 или 64 года. Квартира и имущество в Ленинграде пропали; что было с собой - все прожито. Жить в Чкалове очень трудно.
И больно, тяжко сжалось сердце. Сколько таких людей на свете, для которых нет больше никакой цели жизни. Уничтожить себя не решаются, не хватает силы воли. Не так-то легко покончить с собой! Как часто я ловлю себя на мысли о таком конце. Жизнь так неопределенна и страшна, и все тяжелее с каждым днем становится. Покуда мы в оазисе в полном смысле [слова]. Покуда нас тут кормят, мы имеем комнату, отопление, но каждый день, каждый час все это может оборваться. В Президиуме покуда оставляют меня в покое, так как не знают, вероятно, что со мной делать. Но какое-то решение будет принято, конечно, раз освобождение Ленинграда задерживается и нам туда нельзя возвратиться. Придется испытать все до конца и погибнуть. Вот я и ловлю себя на мысли - не ускорить ли свой конец.