6 января 1943-го года
в дневниках
Иван Майский, дипломат, 58 лет, посол СССР в Лондоне
6 января.
ИДЕН (Запись содержит сведения, полученные Майским от Энтони Идена.)
1) Бритпра хочет бомбить Рим. Ампра возражает. Поэтому бритпра решило пока никакого ответа на демарш папы (не бомбить Рим при условии выезда оттуда ит[альянских] воен[ных] учрежд[ений] и пр.) не давать. Иметь свободные руки.
2) Положение в Тунисе: ось имеет 55 тыс. человек (две трети немцев), 250 танков и 190 самол[етов] (155 неме[цких]). Подкрепление: 1500 человек в день (море и воздух). Роммель идёт в Тунис: 50 тыс. человек, 340 самолетов, 100 танков. Всего скоро может быть 100-120 тыс. В Сицилии и Сардинии - 1100 самолетов (385 немецких). - Англо-американо-французы в Тунисе пока имеют 4 дивизии, из Алжира подходят еще 2-3. Строятся аэродромы. Дожди. Грязь.
3) [Г.]Макмиллан прибыл в СА. Имел разговор с Эйзенхауэром. Свидание де Голля с Жиро не ладится. Поездка де Голля в Вашингтон отложена по просьбе ампра. Иден вздыхает: «С французами надо быть осторожным - легко обжечь пальцы».
4) Монтейро сообщил И[дену], что Хордана приезжал в Португ[алию] для обсуждения мер охраны «нейтралитета» Пиренеев. Франко склоняется к переходу из «невоюющего» в «нейтрала». Обеспокоен ходом войны. Намекает, что готов «мириться» с «коммунизмом».
5) И[ден] обеспокоен ослабл[ением] полож[ения] Рузвельта и ростом изоляционизма в США. Говорит: «Было бы трагично, если бы вновь повторилась история прошлой войны и в Америке к власти пришли изоляционисты, как раз в тот момент, когда сотрудн[ничество] США в миров[ой] политике было [бы] особенно важно. Тем ценнее тесная кооперация между нашими обеими, странами. Это единств[енная] надежда, единств[енный] якорь спасения для н[аших] стран, для Европы, для Амер[ики]».
Александр Витковский, электромонтажник, 32 года, командир роты связи:
6 января. Совхоз «Большевик». Ростовская область
Ночного боя немцы боятся. В панике не успевают даже завести танки, бросают их... Обогреться и обсушиться не пришлось. Артиллерией полк не располагал, а через совхоз, по данным разведки, проходил путь отступавших вражеских танков. Совхоз спешно покинули. Когда были уже далеко, спохватился: забыл там 10 карманных фонариков. Начальник штаба собрал их у командиров и просил перезарядить. Послали разведчиков - в совхозе противник. Из лесопосадки на них выскочил автоматчик. Но автомат заело или кончились патроны. Привели «языка».
Николай Попудренко, партработник, 35 лет, командир партизанского отряда им. Сталина в большом партизанском соединении под командованием А.Ф. Фёдорова, Брянская область:
6 января.
Выехали 5 [января] [19]43 г. в 13.00. Бригада Галюги с нами не пошла. Я так и чувствовал!
Как это непорядочно с их стороны. До последней минуты собирались. Дали им 20 мешков сухарей, 40 - муки. Все это осталось за «спасибо».
Дорога была исключительно тяжелой для лошадей и невыносима для людей. Ехали по бездорожью, впереди ничего не видно, ветер пронизует любую одежду, сидеть - холодно, а идти невозможно. Есть обмороженные. В общем, из-за этой погоды - заблудили.
Возвратились обратно. Прошли км 40. В дороге были сутки.
На обратном пути остановились в с[елах] Ширковка и Болотне. Народ был рад, что мы возвратились. Оказывается, следом за нами в этих селах появились партизаны с бригады Галюги. Они, по существу, начали обирать крестьян. Забрали много скота, свиней и другое. Причем при этом приговаривали: «Мы не Федоровцы, чтобы оставлять скот и хлеб для жильцов» и т. д.
Они за полсуток сумели занять наши землянки.
Васёна, 22 года, выпускница московской разведшколы, деверсантка, партизанка, Белоруссия:
6 января.
Мамулька, милая моя, как я несчастна. Всю неделю плачу. Лебедев Вася не отходит ни на шаг от меня, не говоря уж о Кате. Гранаты, пистолет и автомат отобрали. Все ребята следят. А так хочется быть одной! Что мне делать? Скорее бы умереть. Какая бы ни была смерть, но лишь бы только была.
Страшно подумать, что я одна.
Нет моего Петьки, так зачем же и мне жить? Петя, вместе с тобой ушли последние мои радости.
Вечером 30 декабря выехали из Старых Тарасовичей. Ночью остановились в деревне Макаровка.
Утром деревню заняли немцы. Дом наш был окружен. Нам было предложено сдаться, но мы ответили огнем. В окна стреляли, бросали гранаты. Мы стояли в сенях. Решили бежать. Петька выскочил первый и тут же около двери был убит.
Кажется, я тогда потеряла разум. Бросилась с криками к нему. Он был еще жив. Последний раз назвал меня своей Машей. Два глубоких вздоха, и нет моего Петьки. Помню, как подбежали Петька и Катя и оттащили от него обратно в дом. Если бы не они, меня бы тоже не было. Едва вбежала в дверь, как по тому месту, где я была, открыли сильный огонь. Зачем они меня спасли?! Лучше бы погибнуть вместе.
Саша спросил, согласны ли мы погибать вместе или сдадимся? Нет, этого не будет, лучше смерть. Они убили мою жизнь, и я отдамся им добровольно? Пока есть пули, отобьюсь, а там для себя всегда есть граната.
Патроны вышли, бросили четыре гранаты. Немцы разбежались, в это время мы выползли из дома и скоро были в лесу. Когда бежала по полю, разбила колено. Идти совсем не могла, тащилась за Катей, автомат нес Петька.
Не узнав, что сделали с телом Петьки, решила не уходить. Сидели в лесу, но скоро нас заметили ехавшие по лесу финны и обстреляли. Пришлось идти до дому.
В тот день одно горе за другим. Около Слуцкого шоссе сидели более пяти часов. Перейти шоссе было невозможно, так как население вырубало лес около шоссе под охраной немцев и полицейских. Когда работу кончили, то в 20 метрах от нас проезжали и проходили немцы. И как только не обнаружили! Все четверо сидели за двумя березками и кажется, все смотрели на нас. Но хорошо, что только казалось.
На Варшавском шоссе наткнулись на пост. Еле ушли.
До наших оставалось 15 километров. Но я уже не могла идти. Дотащили до Белой, до отряда оставалось 6 километров. Саша и Петя оставили нас в доме лесника, а сами ушли, обещали прислать подводу. Ночью слышали в лесу стрельбу. В 4 часа лесничиха попросила нас уйти. Она выходила на улицу и слышала какие-то голоса. Огородами вышли на канаву и пошли в Тарасовичи. Заблудились и бродили до 10 часов утра, пока не набрели на наши секреты. Оказывается, ребят, которые выехали за нами, в лесу обстреляли. Хорошо, что мы с Катей позабыли дорогу лесом и пошли канавой, а то бы угодили прямо им в лапы.
Все ходят меня утешать. Петька говорит, что тезка был его братом, теперь я буду его сестрой.
Ирина Эренбург, журналистка, 31 год, сотрудница редакции газеты 5-ой Армии Западного фронта, Можайский район Московской облпсти
6 января.
Вчера госпиталь в Суконниках. Начальник госпиталя говорил о том, какая сестра с кем спит.
Разведчики взяли трех пленных, не поверили, что не закричат при переправе через реку, и прикончили их штыками. А вот другой рассказ: один из разведчиков был арестован. Знакомый кавалерист поскакал за ним под обстрелом, нагнал его, обнял и потом направился к немцам. Его сбили с лошади, а немцы унесли. Кто он?
Пошли с Розиным в 24 гвардейскую. Таков был приказ нашего редактора. Грелись на пропускном пункте, караульные развлекались стрельбой из пулемета, который они где-то достали. Дошли до следующего обогревательного пункта, здесь кипяток, нары. Сели в машину, по дороге пересели в сани и приехали в Сибирский артиллерийский полк. Там волнение: только что послали Сталину письмо с собранными деньгами на изготовление гаубичного орудия. Слышна стрельба. Кто-то говорит: «Больше там фрицы не будут смеяться. Я им сегодня показал». Поехали на «фордике» в 29-ую. Машина не прошла, пришлось идти по поляне пешком. Дул режущий ветер. В лесу было тихо. Замелькали огоньки. Это блиндаж КП. У замначальника литературная беседа. «Костенька Симонов, Женичка Габрилович». Это моя фамилия вызвала такую реакцию, кроме того, этот полк избалован писателями. Ужинали. Ложка, сделанная из целлулоида сбитого самолета. Пришла почта. Показывали друг другу фотографии девушек, но явно стеснялись меня. Отвели ночевать к двум машинисткам. Грязный блиндаж, одна постель, тут же сидит радиокрикун - инженер по текстилю с помятым бабьим лицом - кричит по радио на немецком языке. Во время паузы сообщил мне: «Люблю фрицев, даже не знаю, за что». Приходили Жоры и хлопали девушек по спине. Ночью глухо слышны орудия. И радио в окопах. В крошечное оконце проникает свет. Спали я и одна девушка на кровати, вторая на узенькой скамейке. Сейчас дала ей поспать.
Евгения Руднева, студентка МГУ, 22 года, штурман женского полка ночных бомбардировщиков:
6 января
Новый год ждали. С 30-го на 31-е охотно дежурили всей эскадрой на КП - была «аэродромная» погода (спустился туман), приезжал генерал, мы с Соней беседовали с майором Даленко - штурманом бочаровского полка. Бочаровцы, арбатовцы! Ну, а мы - бершанковки? Начали встречать Новый год в клубе докладом генерала и выступлением джаза (да, 30-го смотрели «Доктор Калюжный»), а потом пошли в санаторий, где были накрыты столы. Перед вечером я получила много писем, главное - от Сергея Николаевича. Я была польщена тем, что он заприметил меня с первого курса. Я была очень рада письму.
Я прочла очень тяжелую книгу Ванды Василевской «Радуга». Бедный Сергей, что он пережил, когда встретил Пусю?
Вера Инбер, поэт, 52 года, Ленинград:
6 января.
Что-то около 9 вечера. Недавно вернулась из 11-го корпуса, из терапевтического отделения, где была елка для медперсонала. Там среди санитарок есть такие красавицы-девушки: настоящая цветущая юность, все превозмогшая, все претерпевшая. А каковы они были прошлой зимой!
Угощенье на елке было: черный кофе с дульцином (нечто вроде сахарина, но более приятное на вкус) и ломтики черного хлеба, посыпанные глюкозой. На вид она похожа на раскрошенный творог. Я бы сказала - вкусно.
Всеволод Иванов, писатель, 48 лет, Москва:
6 января. Среда.
Встреча с партизанами в санатории «Лебедь». Записывал рассказы их часов пять. Устал, писать не буду в дневник, так как почти все уляжется в статьи, кроме разве одного утверждения старика Бошко:
- Партизанить сейчас труднее, чем в 18 году. Не потому, что я старый. А потому, что немец стал умнее. Он нас - расслаивает
Георгий Эфрон, сын Марины Цветаевой, 17 лет, Ташкент
6 января.
Côté жратвы, вечер в школе прошел вполне удачно. Я наелся досыта винегрету, коврижки и пирожков с мясом, пили чай, пиво, а нам, призывникам, даже дали вина. А так как были т.н. «танцы до утра», то я, не умея танцевать, скучал. Вчера был в Старом городе, где купил перчатки теплые шерстяные за 100 р., старую спецовку (вместо пиджака) за 125 р. Кроме этого, зашел к Рабиновичу, который дал старые зимние брюки, которые я и надену, когда пойду десятого числа. В Старом городе наелся превосходнейшего плова (без мяса) по 45 р. порция, пил вино, ел шашлык, яблоки - в общем, роскошествовал вовсю. Плова сначала съел две порции, потом, сделав покупки и возвращаясь в центр, не утерпел и съел еще одну - так вкусен он, accompagné портвейном, который здорово «пропихивает». Вечером начал писать письмо Муле; оно почти сегодня закончено. Сегодня купил 3 кг картошки, сливочного масла, белую булку и коврижки, купил ватник за 450 р. Рабинович достал мне бумаги для писем; он у меня покупает пиджак и рубашку; обещает дать теплую нижнюю рубашку; постарается достать копченой рыбы и поможет получить вперед хлеб; все это выяснится 9го числа, не позже. В школе, возможно, соберут для меня кое-что из носильных вещей; сегодня у меня была классрукша, оказавшаяся, совсем для меня неожиданно, хорошим и сердечным человеком: дала мне свои 150 р., обещала похлопотать о тех вещах, которые мне нужны, обещала постараться достать в школе пирожков; 9го я у нее буду дома - она просила зайти; по-видимому, тогда выяснится, что они достали из вещей и продуктов. Вообще-то говоря, самый больной вопрос - ботинки; я не знаю, продать ли мне пальто и на вырученные деньги поехать в ватнике, купив грубые ботинки. А то у меня на ногах лишь тонкие парижские полуботинки и протекающие калоши. 8го, если не будет дождя, пойду в военкомат и выясню там, как мне следует поступить: лучше ли ехать в шубе и тонких ботинках или продать шубу, купить ботинки посолиднее и ехать в ватнике. Там же должны знать. Кроме того, завтра Л.Г. узнает у каких-то знакомых, сын которых забран в трудармию, в чем он поехал; я ей позвоню и узнаю. Завтра обедаю у П.Д. - может, с этой стороны будут деньги (хоть 100 р., я думаю, во всяком случае, обеспечены). Продал заранее плитку за 175 рублей. Коврижка и часть масла съедены. Держу пари, что П.Д. даст хоть колбасы на дорогу. Завтра в 7.30 должен продать хлебную карточку с 15го числа за 250 р.; 100 р. - коврижкой, 150 - деньгами; кроме того, жук, с которым я имею дело, должен принести колбасы, я его просил. Гораздо лучше и легче иметь дело с одним человеком, чем таскаться на базар, который я ненавижу. Завтра сфотографируемся всем классом в 1 час дня. Кстати, я хочу попытаться спеться с этим жуком в плане обмена моих ботинок на толстые рабочие; может, выйдет что-либо. Такие ботинки действительно жизненно необходимы. Вообще завтра день выяснительный; пойду (постараюсь выкроить время) в Литфонд; необходимо поймать Эфроса (теперь он, а не Мадарас, директор Литфонда) и просить денег и чего только можно на отъезд. Что-то Литфонд даст обязательно. Кажется, в школе джемпер уже достали; еще я говорил о ботинках и носках; на ботинки я, конечно, не надеюсь, но все может быть. Все эти дни была превосходная погода, но боюсь, что начнется дождь, и тогда настроение испортится. 8го организуется вечер у одной из одноклассниц; пойду (если действительно он организуется) опять только из-за жратвы, так как скука будет смертная; не умею я что-то веселиться. Был сегодня у Л.Г. 9го, вероятно, принесу ей письмо Муле и дневники. Она трусиха и боится везти письмо и дневники почему-то: мол, вдруг в них что-либо неподходящее написано, и вдруг обыск (в поезде-то!) - и ей отвечать и т.д. Впрочем, думаю, повезет, т.к. ничего особенного там нет. На фронте дела хороши: взят Моздок, взяты Нальчик, Прохладная, Цимлянская. Жиро скоро встретится с де Голлем, вероятно. Эмиссар France Combattante, le général d’Astier de la Vigelie, по словам Пертинакса в «New-York Times», потерпел неудачу в переговорах с Ногесом, ибо Boisson, Chatel не хотят изменять порядков правительства Виши и отменять антиреспубликанские петэновские декреты и постановления в Северной и Западной Африке. На фронте в Африке затишье; все без изменений. Наелся хорошо, пора спать. А Dieu Vat
Иван Майский, дипломат, 58 лет, посол СССР в Лондоне
6 января.
ИДЕН (Запись содержит сведения, полученные Майским от Энтони Идена.)
1) Бритпра хочет бомбить Рим. Ампра возражает. Поэтому бритпра решило пока никакого ответа на демарш папы (не бомбить Рим при условии выезда оттуда ит[альянских] воен[ных] учрежд[ений] и пр.) не давать. Иметь свободные руки.
2) Положение в Тунисе: ось имеет 55 тыс. человек (две трети немцев), 250 танков и 190 самол[етов] (155 неме[цких]). Подкрепление: 1500 человек в день (море и воздух). Роммель идёт в Тунис: 50 тыс. человек, 340 самолетов, 100 танков. Всего скоро может быть 100-120 тыс. В Сицилии и Сардинии - 1100 самолетов (385 немецких). - Англо-американо-французы в Тунисе пока имеют 4 дивизии, из Алжира подходят еще 2-3. Строятся аэродромы. Дожди. Грязь.
3) [Г.]Макмиллан прибыл в СА. Имел разговор с Эйзенхауэром. Свидание де Голля с Жиро не ладится. Поездка де Голля в Вашингтон отложена по просьбе ампра. Иден вздыхает: «С французами надо быть осторожным - легко обжечь пальцы».
4) Монтейро сообщил И[дену], что Хордана приезжал в Португ[алию] для обсуждения мер охраны «нейтралитета» Пиренеев. Франко склоняется к переходу из «невоюющего» в «нейтрала». Обеспокоен ходом войны. Намекает, что готов «мириться» с «коммунизмом».
5) И[ден] обеспокоен ослабл[ением] полож[ения] Рузвельта и ростом изоляционизма в США. Говорит: «Было бы трагично, если бы вновь повторилась история прошлой войны и в Америке к власти пришли изоляционисты, как раз в тот момент, когда сотрудн[ничество] США в миров[ой] политике было [бы] особенно важно. Тем ценнее тесная кооперация между нашими обеими, странами. Это единств[енная] надежда, единств[енный] якорь спасения для н[аших] стран, для Европы, для Амер[ики]».
Александр Витковский, электромонтажник, 32 года, командир роты связи:
6 января. Совхоз «Большевик». Ростовская область
Ночного боя немцы боятся. В панике не успевают даже завести танки, бросают их... Обогреться и обсушиться не пришлось. Артиллерией полк не располагал, а через совхоз, по данным разведки, проходил путь отступавших вражеских танков. Совхоз спешно покинули. Когда были уже далеко, спохватился: забыл там 10 карманных фонариков. Начальник штаба собрал их у командиров и просил перезарядить. Послали разведчиков - в совхозе противник. Из лесопосадки на них выскочил автоматчик. Но автомат заело или кончились патроны. Привели «языка».
Николай Попудренко, партработник, 35 лет, командир партизанского отряда им. Сталина в большом партизанском соединении под командованием А.Ф. Фёдорова, Брянская область:
6 января.
Выехали 5 [января] [19]43 г. в 13.00. Бригада Галюги с нами не пошла. Я так и чувствовал!
Как это непорядочно с их стороны. До последней минуты собирались. Дали им 20 мешков сухарей, 40 - муки. Все это осталось за «спасибо».
Дорога была исключительно тяжелой для лошадей и невыносима для людей. Ехали по бездорожью, впереди ничего не видно, ветер пронизует любую одежду, сидеть - холодно, а идти невозможно. Есть обмороженные. В общем, из-за этой погоды - заблудили.
Возвратились обратно. Прошли км 40. В дороге были сутки.
На обратном пути остановились в с[елах] Ширковка и Болотне. Народ был рад, что мы возвратились. Оказывается, следом за нами в этих селах появились партизаны с бригады Галюги. Они, по существу, начали обирать крестьян. Забрали много скота, свиней и другое. Причем при этом приговаривали: «Мы не Федоровцы, чтобы оставлять скот и хлеб для жильцов» и т. д.
Они за полсуток сумели занять наши землянки.
Васёна, 22 года, выпускница московской разведшколы, деверсантка, партизанка, Белоруссия:
6 января.
Мамулька, милая моя, как я несчастна. Всю неделю плачу. Лебедев Вася не отходит ни на шаг от меня, не говоря уж о Кате. Гранаты, пистолет и автомат отобрали. Все ребята следят. А так хочется быть одной! Что мне делать? Скорее бы умереть. Какая бы ни была смерть, но лишь бы только была.
Страшно подумать, что я одна.
Нет моего Петьки, так зачем же и мне жить? Петя, вместе с тобой ушли последние мои радости.
Вечером 30 декабря выехали из Старых Тарасовичей. Ночью остановились в деревне Макаровка.
Утром деревню заняли немцы. Дом наш был окружен. Нам было предложено сдаться, но мы ответили огнем. В окна стреляли, бросали гранаты. Мы стояли в сенях. Решили бежать. Петька выскочил первый и тут же около двери был убит.
Кажется, я тогда потеряла разум. Бросилась с криками к нему. Он был еще жив. Последний раз назвал меня своей Машей. Два глубоких вздоха, и нет моего Петьки. Помню, как подбежали Петька и Катя и оттащили от него обратно в дом. Если бы не они, меня бы тоже не было. Едва вбежала в дверь, как по тому месту, где я была, открыли сильный огонь. Зачем они меня спасли?! Лучше бы погибнуть вместе.
Саша спросил, согласны ли мы погибать вместе или сдадимся? Нет, этого не будет, лучше смерть. Они убили мою жизнь, и я отдамся им добровольно? Пока есть пули, отобьюсь, а там для себя всегда есть граната.
Патроны вышли, бросили четыре гранаты. Немцы разбежались, в это время мы выползли из дома и скоро были в лесу. Когда бежала по полю, разбила колено. Идти совсем не могла, тащилась за Катей, автомат нес Петька.
Не узнав, что сделали с телом Петьки, решила не уходить. Сидели в лесу, но скоро нас заметили ехавшие по лесу финны и обстреляли. Пришлось идти до дому.
В тот день одно горе за другим. Около Слуцкого шоссе сидели более пяти часов. Перейти шоссе было невозможно, так как население вырубало лес около шоссе под охраной немцев и полицейских. Когда работу кончили, то в 20 метрах от нас проезжали и проходили немцы. И как только не обнаружили! Все четверо сидели за двумя березками и кажется, все смотрели на нас. Но хорошо, что только казалось.
На Варшавском шоссе наткнулись на пост. Еле ушли.
До наших оставалось 15 километров. Но я уже не могла идти. Дотащили до Белой, до отряда оставалось 6 километров. Саша и Петя оставили нас в доме лесника, а сами ушли, обещали прислать подводу. Ночью слышали в лесу стрельбу. В 4 часа лесничиха попросила нас уйти. Она выходила на улицу и слышала какие-то голоса. Огородами вышли на канаву и пошли в Тарасовичи. Заблудились и бродили до 10 часов утра, пока не набрели на наши секреты. Оказывается, ребят, которые выехали за нами, в лесу обстреляли. Хорошо, что мы с Катей позабыли дорогу лесом и пошли канавой, а то бы угодили прямо им в лапы.
Все ходят меня утешать. Петька говорит, что тезка был его братом, теперь я буду его сестрой.
Ирина Эренбург, журналистка, 31 год, сотрудница редакции газеты 5-ой Армии Западного фронта, Можайский район Московской облпсти
6 января.
Вчера госпиталь в Суконниках. Начальник госпиталя говорил о том, какая сестра с кем спит.
Разведчики взяли трех пленных, не поверили, что не закричат при переправе через реку, и прикончили их штыками. А вот другой рассказ: один из разведчиков был арестован. Знакомый кавалерист поскакал за ним под обстрелом, нагнал его, обнял и потом направился к немцам. Его сбили с лошади, а немцы унесли. Кто он?
Пошли с Розиным в 24 гвардейскую. Таков был приказ нашего редактора. Грелись на пропускном пункте, караульные развлекались стрельбой из пулемета, который они где-то достали. Дошли до следующего обогревательного пункта, здесь кипяток, нары. Сели в машину, по дороге пересели в сани и приехали в Сибирский артиллерийский полк. Там волнение: только что послали Сталину письмо с собранными деньгами на изготовление гаубичного орудия. Слышна стрельба. Кто-то говорит: «Больше там фрицы не будут смеяться. Я им сегодня показал». Поехали на «фордике» в 29-ую. Машина не прошла, пришлось идти по поляне пешком. Дул режущий ветер. В лесу было тихо. Замелькали огоньки. Это блиндаж КП. У замначальника литературная беседа. «Костенька Симонов, Женичка Габрилович». Это моя фамилия вызвала такую реакцию, кроме того, этот полк избалован писателями. Ужинали. Ложка, сделанная из целлулоида сбитого самолета. Пришла почта. Показывали друг другу фотографии девушек, но явно стеснялись меня. Отвели ночевать к двум машинисткам. Грязный блиндаж, одна постель, тут же сидит радиокрикун - инженер по текстилю с помятым бабьим лицом - кричит по радио на немецком языке. Во время паузы сообщил мне: «Люблю фрицев, даже не знаю, за что». Приходили Жоры и хлопали девушек по спине. Ночью глухо слышны орудия. И радио в окопах. В крошечное оконце проникает свет. Спали я и одна девушка на кровати, вторая на узенькой скамейке. Сейчас дала ей поспать.
Евгения Руднева, студентка МГУ, 22 года, штурман женского полка ночных бомбардировщиков:
6 января
Новый год ждали. С 30-го на 31-е охотно дежурили всей эскадрой на КП - была «аэродромная» погода (спустился туман), приезжал генерал, мы с Соней беседовали с майором Даленко - штурманом бочаровского полка. Бочаровцы, арбатовцы! Ну, а мы - бершанковки? Начали встречать Новый год в клубе докладом генерала и выступлением джаза (да, 30-го смотрели «Доктор Калюжный»), а потом пошли в санаторий, где были накрыты столы. Перед вечером я получила много писем, главное - от Сергея Николаевича. Я была польщена тем, что он заприметил меня с первого курса. Я была очень рада письму.
Я прочла очень тяжелую книгу Ванды Василевской «Радуга». Бедный Сергей, что он пережил, когда встретил Пусю?
Вера Инбер, поэт, 52 года, Ленинград:
6 января.
Что-то около 9 вечера. Недавно вернулась из 11-го корпуса, из терапевтического отделения, где была елка для медперсонала. Там среди санитарок есть такие красавицы-девушки: настоящая цветущая юность, все превозмогшая, все претерпевшая. А каковы они были прошлой зимой!
Угощенье на елке было: черный кофе с дульцином (нечто вроде сахарина, но более приятное на вкус) и ломтики черного хлеба, посыпанные глюкозой. На вид она похожа на раскрошенный творог. Я бы сказала - вкусно.
Всеволод Иванов, писатель, 48 лет, Москва:
6 января. Среда.
Встреча с партизанами в санатории «Лебедь». Записывал рассказы их часов пять. Устал, писать не буду в дневник, так как почти все уляжется в статьи, кроме разве одного утверждения старика Бошко:
- Партизанить сейчас труднее, чем в 18 году. Не потому, что я старый. А потому, что немец стал умнее. Он нас - расслаивает
Георгий Эфрон, сын Марины Цветаевой, 17 лет, Ташкент
6 января.
Côté жратвы, вечер в школе прошел вполне удачно. Я наелся досыта винегрету, коврижки и пирожков с мясом, пили чай, пиво, а нам, призывникам, даже дали вина. А так как были т.н. «танцы до утра», то я, не умея танцевать, скучал. Вчера был в Старом городе, где купил перчатки теплые шерстяные за 100 р., старую спецовку (вместо пиджака) за 125 р. Кроме этого, зашел к Рабиновичу, который дал старые зимние брюки, которые я и надену, когда пойду десятого числа. В Старом городе наелся превосходнейшего плова (без мяса) по 45 р. порция, пил вино, ел шашлык, яблоки - в общем, роскошествовал вовсю. Плова сначала съел две порции, потом, сделав покупки и возвращаясь в центр, не утерпел и съел еще одну - так вкусен он, accompagné портвейном, который здорово «пропихивает». Вечером начал писать письмо Муле; оно почти сегодня закончено. Сегодня купил 3 кг картошки, сливочного масла, белую булку и коврижки, купил ватник за 450 р. Рабинович достал мне бумаги для писем; он у меня покупает пиджак и рубашку; обещает дать теплую нижнюю рубашку; постарается достать копченой рыбы и поможет получить вперед хлеб; все это выяснится 9го числа, не позже. В школе, возможно, соберут для меня кое-что из носильных вещей; сегодня у меня была классрукша, оказавшаяся, совсем для меня неожиданно, хорошим и сердечным человеком: дала мне свои 150 р., обещала похлопотать о тех вещах, которые мне нужны, обещала постараться достать в школе пирожков; 9го я у нее буду дома - она просила зайти; по-видимому, тогда выяснится, что они достали из вещей и продуктов. Вообще-то говоря, самый больной вопрос - ботинки; я не знаю, продать ли мне пальто и на вырученные деньги поехать в ватнике, купив грубые ботинки. А то у меня на ногах лишь тонкие парижские полуботинки и протекающие калоши. 8го, если не будет дождя, пойду в военкомат и выясню там, как мне следует поступить: лучше ли ехать в шубе и тонких ботинках или продать шубу, купить ботинки посолиднее и ехать в ватнике. Там же должны знать. Кроме того, завтра Л.Г. узнает у каких-то знакомых, сын которых забран в трудармию, в чем он поехал; я ей позвоню и узнаю. Завтра обедаю у П.Д. - может, с этой стороны будут деньги (хоть 100 р., я думаю, во всяком случае, обеспечены). Продал заранее плитку за 175 рублей. Коврижка и часть масла съедены. Держу пари, что П.Д. даст хоть колбасы на дорогу. Завтра в 7.30 должен продать хлебную карточку с 15го числа за 250 р.; 100 р. - коврижкой, 150 - деньгами; кроме того, жук, с которым я имею дело, должен принести колбасы, я его просил. Гораздо лучше и легче иметь дело с одним человеком, чем таскаться на базар, который я ненавижу. Завтра сфотографируемся всем классом в 1 час дня. Кстати, я хочу попытаться спеться с этим жуком в плане обмена моих ботинок на толстые рабочие; может, выйдет что-либо. Такие ботинки действительно жизненно необходимы. Вообще завтра день выяснительный; пойду (постараюсь выкроить время) в Литфонд; необходимо поймать Эфроса (теперь он, а не Мадарас, директор Литфонда) и просить денег и чего только можно на отъезд. Что-то Литфонд даст обязательно. Кажется, в школе джемпер уже достали; еще я говорил о ботинках и носках; на ботинки я, конечно, не надеюсь, но все может быть. Все эти дни была превосходная погода, но боюсь, что начнется дождь, и тогда настроение испортится. 8го организуется вечер у одной из одноклассниц; пойду (если действительно он организуется) опять только из-за жратвы, так как скука будет смертная; не умею я что-то веселиться. Был сегодня у Л.Г. 9го, вероятно, принесу ей письмо Муле и дневники. Она трусиха и боится везти письмо и дневники почему-то: мол, вдруг в них что-либо неподходящее написано, и вдруг обыск (в поезде-то!) - и ей отвечать и т.д. Впрочем, думаю, повезет, т.к. ничего особенного там нет. На фронте дела хороши: взят Моздок, взяты Нальчик, Прохладная, Цимлянская. Жиро скоро встретится с де Голлем, вероятно. Эмиссар France Combattante, le général d’Astier de la Vigelie, по словам Пертинакса в «New-York Times», потерпел неудачу в переговорах с Ногесом, ибо Boisson, Chatel не хотят изменять порядков правительства Виши и отменять антиреспубликанские петэновские декреты и постановления в Северной и Западной Африке. На фронте в Африке затишье; все без изменений. Наелся хорошо, пора спать. А Dieu Vat