стихи разных лет
***
Всё было тихо в должной мере.
Что корки книги, распахнулись двери,
и ум в жилую комнату вошел.
«В сей комнате незначащая встреча» -
он пробирался с горем пополам,
альбомы и подсвечники калеча,
ломая ноги стульям и столам.
И, словно вспомнить что-то силясь,
картины на стене кривились и косились,
и, вывернув глаза, смотрели на него.
Окно слепой торчало опечаткой.
Газета побледнела. И с перчаткой
вдруг стало дурно. Будто голотурия,
она вся выворачивалась в корчах
и кожаные щупальца вбирала.
Всё было тихо, как бывает в жизни.
Никто не подъезжал к заветному крыльцу,
и лишь часы ползли томительно, как слизни,
по циферблата бледному лицу.
22 декабря 1939 - б сентября 1947
***
Богач благодушно на роскоши лег
безмерною тушей. На мир же,
всем золотом злобствуя, рос кошелек,
жирея от битвы на бирже.
А труд окаянный не хочет вериг
и только глядит обалдело,
как всё продается: грехов четверик,
фунт мыла и доброго дела,
намерений метр и отчаянья литр,
и оптом - что выглядит тучно -
беду, ликование лир и палитр,
а шутки и счастье поштучно;
пуд смерти и храбрости, одури кус
и цибики здравого смысла.
От вас и без денег совсем отрекусь,
вы, даты, и меры, и числа!
Но если коммерция эта страшна,
то кликну я Музу-вертушку -
и сунет, чтоб выпереть против рожна,
бумаги одну четвертушку.
22 декабря 1940 15 апреля 1948
РОМАШКИ
Сегодня у меня привольные замашки -
не часто выпадут такие дни.
За размышленье только шаг шагни,
и вся природа у тебя в кармашке.
Как на тарелке, пó лугу - ромашки.
Ну так и слопал бы я сочный луг,
еще дымящийся, как будто с пылу с жару.
В приправу бы сюда укроп да лук!
(А солнце поддает, как из ушата, пару.)
Ей-ей же, каждый маленький цветок -
в белке сидящий целиком желток.
Над снедью утренней вертится стрекоза.
Без ложки я стою великим Титом
и завтрак на голодные глаза
разглядываю с аппетитом.
22 декабря 1942 - 1962
ФУКСИЯ
Вся в розовом поповна…
А. Белый
Ты будто бы церковка, словно
звенят колокольчики, - и -
и холит любовно поповна
вседневно листочки твои.
Живи-ка себе, не печалься!
Идет от обедни народ.
На волнах романса и вальса
гитара, как лодка, плывет.
О, сколько и блесков, и сверков
мелькает на светлом окне!
И ты, и поповна, и церковь -
вы троицей кажетесь мне.
Ей в Троицу солнце дерзило,
сулило любовнейших благ,
и семинаристы-верзилы
откашливаются в кулак.
Смущенно глядят лоботрясы,
в жестокий их кинуло жар
от батиной шелковой рясы,
от дочкиных розовых чар.
Сияет дородный, подовый
в улыбке румяной пирог,
и грузно сапог стопудовый
во прах попирает порог.
Что щеки, блестят голенища.
Такого в дугу не согнуть!
А мнется, как будто ленища
притворе еще раз шагнуть.
Остался в ушах от обедни
чуть слышный малиновый звон,
и вот поднимаются бредни:
поповна! О сдобный сей сон,
который приснился намедни…
Ох, праздничный сбудется сон,
и сплетни, и плутни, и бредни,
в ушах оглушительный звон.
Какая же пропасть напраслин!
Радушья какая же тьма!
Пирог и улыбчат, и маслян,
лишит языка и ума.
Кому же достанется тук сей,
кто в битве развеет врагов
за царство гераней и фуксий,
подушек, перин, пирогов?
22 декабря 1942 - 1962