14 декабря 1942-го года
в дневниках
Александр Витковский, электромонтажник, 32 года, лейтенант-связист, Сталинградская область:
14 декабря. Село Самохино
Обстановка накаляется. Соседняя 302-я дивизия под давлением противника отошла. Нам могут нанести удар с фланга.
После обеда, вернувшись от врачей, я находился в обозе роты связи. Но долго там быть не пришлось. Прибежала взволнованная хозяйка - по огороду свистят пули. Выскочили - не сразу все поймешь. Оказалось, под прикрытием тумана немецкие танки заскочили с другой стороны села. Первой под удар попала санрота, лишилась почти всего транспорта и медимущества. Но личный состав ее, за исключением одного человека, успел перебраться через глубокую балку и был недосягаем. Началось в буквальном смысле слова бегство. Спасала балка. Пострадал и политотдел, остались все его бумаги, кое-кому убежать не удалось. За танками последовали автоматчики, и село оказалось в руках противника.
Всеволод Вишневский, писатель, 41 год, политработник, Ленинград:
14 декабря.
Оттепель. Прогнозы дней на десять (?)... Это нарушает наши многие военные и снабженческие планы. Аэродромы размыты. Грязь. Туман. На Ладоге возобновляют навигацию...
Вероятно, эта атлантическая волна тепла идет широким фронтом. Вероятно, распутица и на Центральном фронте. Нашим продвигаться по грунтовым и прочим дорогам трудно.
Великая битва у Сталинграда продолжается... В окружении упорствует до 300 000 немцев...
...В 5 часов в госпиталь. Консилиум: терапевт, невропатолог, физиотерапевт; данные рентгенолога и отоларинголога. Серьезный общий осмотр-разговор... '
Выводы: органических и патологических явлений нет; неврастения; общее переутомление; неправильный режим; недостаточное питание... Отсюда явления головных болей, спазмы в кровеносной системе... «Вы крепыш, организм выдержал все удары и болезни...» Нужно: правильный режим, прогулки, больше овощей, вареного мяса (где их взять?) и т. д.
Я рад, что в общем организм держится... Да, в последние месяцы был перегруз; мало на воздухе. Надо физически утомляться, чередовать нагрузки, сочетать умственные и физические.
Рекомендовали госпиталь санаторного типа. Если я не хочу, не могу, - домашний режим плюс физиоэлектротерапия, некоторые укрепляющие лекарства, наблюдение врачей. Через десять дней проверка.
Собрались у С. К. Ее комнатка (в нашем домике) студенчески-художественная, забавная: круглая печка, большой стол, рисунки, чья-то гитара (бывших владельцев квартиры?), скрипучая тахта, несколько детских стульев.
Штейн и Аграненко читали свою новую комедию. Их пришли послушать товарищи Рыбаков и Мельник. Читка прошла хорошо. Это водевиль из ленинградской жизни, забавные приключения в морском доме отдыха.
...Расценивали недавние спектакли... Мне показали забавную сценку из последнего капустника Театра КБФ. Политрук Пергамент просит у драматурга Всеволода Вишневского пьесу: «Балтика вас приветствует». - «Знаете, я вам пьесу дам. Тема: мы шли, шли, мы воевали... Это будет здорово. Цель № 1... Да-да...» Затем он же заходит в роли старшего политрука. Те же обещания... Затем он же в роли заслуженного артиста... Те же ответы. Затем он же - дряхлый народный артист республики... Я даю те же ответы... Наконец при последнем визите, при ответе автора, Пергамент упал замертво... Драматург: «Гм... Пал на боевом посту».
Забавно... Еще забавнее то, что Театр КБФ не поставил ни одной моей пьесы. Мы, так сказать, квиты.
Анна Остроумова-Лебедева, художник, 71 год, Ленинград:
14 декабря.
Сегодня выдан академический паёк.
Оттепель.
Немец сегодня обстреливал город из тяжелых орудий. Было много попаданий и слышно было как разрывались снаряды и рушились дома. Какой это неприятный звук! Тяжкий звук. Горько и тяжко, если не за себя, то за других.
Сейчас 10 ч. вечера. Хлопают зенитки - значит, есть неприятельский налет на город. Но люди так привыкли, или так стали равнодушны к жизни или смерти, что никто не беспокоится, все продолжают оставаться по своим углам. Да просто все спят, не смотря на данную тревогу. Так сделаю и я - пойду сейчас в постель.
Всеволод Иванов, писатель, 48 лет, Москва:
14 декабря. Понедельник.
Днем болела голова - вчера, незаметно, переложил в себя водки. Ходил в Лаврушинский, перебирал книги. В квартире холодно и грязно. Тамара устраивает прописку Дуне. Я взял денег в сберкассе, написал записочку как депутат в деревоотделочный завод где-то за Савеловским вокзалом, чтобы Анне Павловне выдали обрезков. Анна Павловна еле ходит от слабости - видимо, все, что добывает, скармливает дочери. Я оставил денег побольше, - да что купишь на эти деньги?
Завернул в «Известия». Равинский предложил мне напечатать в газете отрывок из романа, статью о капитане Сгибневе, которую я сейчас пишу, и статью о партизанах. Затем опять пригласили на службу. Но так как ничего обольщающего я от них не услышал, то я сказал, что «подумаю».
Только поговорили о партизанах, ан они тут как тут. Пьем вечером с Тамарой чай, - звонят Бажаны: не придете ли повечеровать. Тамара согласна, но с условием: так как Всеволод Вячеславович вчера переложил, то нельзя ли без водки. - «Можно, но ведь водки-то всего пол-литра», - отвечает Нина Владимировна, жена Баждна, красавица-дама.
Пришли к Бажанам. Разговор о пошлости М. Прево, роман которого я дал прочесть Нине Владимировне; о Пастернаке, вечер которого состоится завтра, и его манере чтения и что, возможно, он прочтет отрывки из «Ромео и Джульетты». Разговор почему-то перекинулся на то, что я сейчас делаю, - я сказал о статье, описывающей какого-либо организатора партизанского, и спросил у Миколы Платоновича:
- А ведь у вас, наверное, есть партизаны знакомые?
Дело в том, что Микола Платонович редактирует газету «За Радянску Украину», которую сбрасывают с самолетов по оккупированной Украине.
- Есть хороший партизан, да он лежит в больнице, как раз там, где Андроников. Хотя позвольте!..
Он взял трубку и почтительно стал разговаривать с кем-то, приглашая зайти. Через полчаса пришел человек с мясистым лицом, подстриженными усами, черными, со шрамом на лбу, в ватных штанах и грубых сапогах. Это - Герой Советского Союза Федоров, бывший секретарь Черниговского Обкома, ныне - вождь украинских партизан «генерал-лейтенант Орленко» на Украине и «генерал-лейтенант Сергеев» в Белоруссии. В Москву, кроме Федорова, прилетели еще двое - маленький, черненький, «мое ГПУ», сбросившийся на парашюте:
- Мне говорят: «Не поедете ли на Украину?» - Отчего не поехать? - «Но придется сбрасываться». - Я думал - приземлился. Сбрасываться, не сбрасывался, с вышки не спускался, но так как люблю спорт, то нырял в воду. Думаю, не страшнее же. Дали парашют. Летим в «Дугласе». Кидаюсь. Рванул за кольцо. Толчок. Опускаюсь. Только говорят, надо слегка поднимать ноги и каблуки рядом, когда опускаетесь, да если ветер несет, надо натянуть передние тросы и завалиться за них, подсечь ветер. Так и сделал. По дороге вставил в автомат, который висел у меня поперек груди, кассету патронов. Снег по пояс. Вижу, бегут с винтовками. - «Кто такие?» - «Партизаны! Мы вас ждем!» Так я и стал партизаном. Очень увлекательно! Если они на нас не воюют, так мы на них. Особенно интересно взрывать машины или поезда.
Едет. Дернешь. Он и летит кверху. Они звери. Детей, малюток в огонь бросают. Ну меня убьют, его, его - понятно. Пусть жгут, но дети при чем! Вот такие. Пришел восьмилетний: «Батько, мамку спалили, хочу мстить». - Он указал на соседа - вот мститель. 63 убил немцев.
Указанный, белокурый и, видимо, очень сентиментальный человек, с перевязанной узким бинтом головой. Он - бывший студент Нежинского пединститута им. Гоголя. В комнате очень тесно, жена, только что приехавшая к нему, сидит у него на коленях, в завитых покрашенных волосах, лицо испорченное, не в смысле дурной испорченности, а просто от плохого употребления крема, и он играет стеклянным ожерельицем на ее шее. В комнате еще газетчик, лысеющий человек в овчинной безрукавке, отправляющийся к партизанам и уже отточивший (это буквально) финский нож, а для чего - следует дальше рассказ Федорова, после того как А., бывший студент и учитель, - ушел спать, так как недомогает, ибо контужен:
- Он молодец! Приводит шесть немцев. Среди них - обер-лейтенант, такой здоровый кобель. Ну что с ним делать? Нам пленных держать нельзя. Я только трех французов держу для интереса. Говорят, мобилизованные. Они у меня свиней пасут. Один торговец, а другой - учитель, что ли. «Гонку» в лесу давать нельзя, чтобы не открыть место пребывания отряда.
- Мы их, либо «шаблюкой», либо ножом. Приставишь нож к горлу: «капут Муссолини?» - «Капут», - говорит. - «Гитлеру капут?» - «Сталину капут», - отвечает. Ну как тут не зарезать?
С обер-лейтенантом получилось красиво! - говорит Федоров, кладя мне на колено маленькую горячую руку. - Ударил он его ножом. Два раза. Тот плещется на земле и все, как гусак, та-ла-ва-ла, по-своему. Тогда он ему вот сюда, - показывает Федоров место под подбородком, - поворачивает нож, грудь придавил ногой, кровь так и брызжет. Красиво!
- Чего же красивого?
- А как же не красиво? Думаете, нам от них легко? Есть село Елань. Присылают немцы - выбирайте старосту и полицейских... А полицейские есть из наших, жестокие!.. - «Не хотим». Все село сожгли. Они ушли в леса и кое-как живут.
- Чем же живут?
- Посеяли на полянах просо, картофель, пшеницу. С того и живут. Половина у меня в отряде. Живут они там в землянках. Большевики!
«Большевик» - слово у него очень похвальное. Он рассказывает с начала, как они пошли. Несколько месяцев не было связи, наконец, накануне Нового года достали радистов. Усадили в избу... - «Свяжите меня с Никитой Сергеевичем, сидите сутки, двое» - но на всякий случай поставил караул - черт их знает, какие они! Связались, передают привет. - «Ура!» Перепились и партизаны, и пришедшие крестьяне так, что не разберешь кто. Но пришедшие позже были у него тоже партизанами.
- Марков? Замечательный человек! Он бывший директор винокуренного завода. Теперь тот старичок, старичок дает и партизанам спирт, и немцев обслуживает. Дает 25 литров, пожалуйста. Но это не дело. Я послал 100 человек, они взяли 5 тыс. литров, раздали крестьянам, а остальное закопали, дали 50 кг тому, что спалили, что сожгли. Приходит Марков: «Восемь человек в отряде, сам девятый». - «Что тобой сделано?» - «Ничего». - «Да, ведь твоя диспозиция в пяти км от винокуренного завода». - «Точно». - «Почему же не взорвал!» - «Как же я взорву. Там рабочие без работы останутся». - Тут я его послал, извините, по матери, ударил кулаком по столу и наганом популяризацию - «Рабочие - твои кадры. Взорвешь завод - к тебе же пойдут. Куда им идти». - По глазам вижу, человек смелый, но не знает, как организовывать. Я ему придал еще 10 человек. 150 км тащу, рассказал, что и как. Приезжаю. Уже огромный отряд, чуть ли не с мой. Я его и сделал своим заместителем.
- Отступали. Послали 10 дивизий. Фюрер приказал навести «порядок». Они так и назывались: «дивизии порядка». На мою долю достались две - с танками, минометами, артиллерией. Помучили они нас, но и мы их измотали. Вот он, со своей ротою - указывает он на бывшего студента, - шел обманом. Одели мы их в рванье... здесь представляют, что партизаны заросшие волосами, но мы непременно бритые, «на морозе бреет» парикмахер, у нас радио, искусство... они и пошли. Телеги и так далее. «Уходят в Брянские леса». Немцы, дураки, и поверили... А мы покружились, да и опять на прежние места...
- Вот ты, Соня, говоришь, нельзя командира пускать в наряд, - обращается он к грудастой девице, корреспонденту «Комсомольской правды», отправляющейся с ним на фронт. - Это, смотря когда. Приходят остатки отряда, разбиты... «Чего? Испугались?» - «А как же, окружены?» - «Мы все время окружены. Иногда пошире, иногда поуже». Снег по пояс. Впереди поставил с автоматами командиров и политработников. Дал артиллерийский огонь! Прорвали на 2 км, и хлынули! За командирами - красноармейцы. У нас - один убитый, и один раненый. Немцы насчитали более 490 трупов и ушли, а мы долго, не в том дело, - собирали оружие.
- У нас есть чайник. В нем пять литров спирта. Он идет вдоль позиции, - два глотка, посуды нет. У одного глоток со стакан, у другого - с ложечку. Уж тут у кого какое счастье. Кусок колбасы или отварного мяса. Бойцы на морозе стучат сапог о сапог, а здесь забота! он выпьет, - и нет отмороженных. Сто вовнутрь, 50 на растирание, но обычно все в себя вливают.
- Представление о бородачах неправильное. На все мое соединение только два бородача, да и то трусы. Но один хоть статьи пишет.
- Всего прошли по Украине, петляя, 3 тыс. км. Одно время не было хлеба. Отбили у румын коней, питались кониной, несоленой, - три месяца. И только больше злобы. И отряд увеличивали. Чем они больше нас жмут, тем тягче.
- Наскочили на село Холм. Там немцы собрали 5 тыс. пудов пшеницы. Немцев побили. Насыпали в мешки пшеницы, а остальную к 6 ч. 15 м., - раздать населению. Не возьмут - сжечь. Почему не берут? Боятся. Тогда я велел раздавать по 10 кг на человека. Ну, очередь! Стали брать, а то не брали. Докладывает: «Опоздание на 30 минут». Даже и ту пшеницу разобрали, что у нас в мешках. Я отдал. Мы найдем.
- У нас уже идет спор: кто возьмет Киев. Я проведу по Киеву своих партизан. Мне сейчас дали пять областей, я их освобожу, приготовлю для прихода Красной армии, а сам уйду на Западную Украину, где движение партизан, - еще никем не организованное, - принимает сейчас более обширный характер.
- Один мне сказал даже слова Чапаева: «К моей славе примазываются». Я сильный. Он на меня револьвер, а я его схватил за руку, вывернул, - и наган на пол. Сейчас он образумился, а то не хотел входить в Объединение.
Показывает пистолет, подаренный Миколе Платоновичу, и говорит:
- Вы его берегите. Он снят с фона... не помню, как этого майора звали. Ты не помнишь?
- Нет.
- Словом, с фона... Знатный какой-то. Допросили, и затем я его, из его же револьвера, и пристрелил.
- У нас большинство молодежь. 60% коммунисты, 20% - комсомольцы. Девушки... Еврейка из Н. Зыбкова. Там согнали в клуб 1700 евреев. Они стали просить СС-овцев спасти ее. Он ее поставил за доску. Очень красивая! 17 лет. На еврейку не похожа.
Он - бытово ей ничего не сделал. Она стояла за доской 4 часа, щит для объявления. А евреям выкопали могилу. Уложили в ряд, лицом вниз. Стреляют из автоматов в затылок. На теплый еще ряд, укладывают следующий, - и стреляют. Стреляют не немцы, а что позор - русские. Есть сын орденоносца...
- Почему его не убили?
- А я обещаю вам его живьем доставить, Нина Владимировна. Вы его в этом коридоре и убьете... Затем эта девушка пошла в наш отряд. Мы ее одевали в лучшее платье. Она ездила. Золота и всего этого у нас много. Ее немцы катали на машине. Она - сестра. Десять сестер готовят обед, - у меня 200 девушек в соединении, - остальные идут в атаку. Ее ранили. Двое красноармейцев несли ее. Их убило. Носилки остались. Немцы к ней бегут. Она разрядила наган - было шесть патронов. Убила четырех немцев, и последнюю пулю в себя!
- Курили «дубнячок» из дубовых листьев. Однажды шли через село. Старуха вынесла в подоле. После обстрела появляются дети, затем старухи из подвалов; мужики в лесу.
- Не мололи хлеб. Приехал. Сто человек. - «Идите на собрание». Пришли. Говорю: «Вот за меня назначено 100 десятин земли, по выбору, и 50 шт. скота. Всюду фотографии расклеены. А не выдают. Почему? Скажите вашим комендантам, что мало назначили. У меня в области, под властью было 3 миллиона десятин, да бюджет у меня несколько миллиардов, да заводы. Просто совестно читать». Ну они и помололи.
Сложил пальцы обеих рук, образовав кольцо. В этом кольце ввел два указательных и сказал:
- Вот это N и разделяет нашу коммуникацию. Сейчас мы его сравняли с землей, и соединились, - и увел пальцы. Теперь у меня радиус сто километров, а линия фронта - больше двухсот.
Примечание: Алексей Фёдорович Фёдоров - командир большого партизанского соединения, в котором командовал отрядом им. Сталина Николай Попудренко, чьи дневники я публикую в журнале.
Александр Витковский, электромонтажник, 32 года, лейтенант-связист, Сталинградская область:
14 декабря. Село Самохино
Обстановка накаляется. Соседняя 302-я дивизия под давлением противника отошла. Нам могут нанести удар с фланга.
После обеда, вернувшись от врачей, я находился в обозе роты связи. Но долго там быть не пришлось. Прибежала взволнованная хозяйка - по огороду свистят пули. Выскочили - не сразу все поймешь. Оказалось, под прикрытием тумана немецкие танки заскочили с другой стороны села. Первой под удар попала санрота, лишилась почти всего транспорта и медимущества. Но личный состав ее, за исключением одного человека, успел перебраться через глубокую балку и был недосягаем. Началось в буквальном смысле слова бегство. Спасала балка. Пострадал и политотдел, остались все его бумаги, кое-кому убежать не удалось. За танками последовали автоматчики, и село оказалось в руках противника.
Всеволод Вишневский, писатель, 41 год, политработник, Ленинград:
14 декабря.
Оттепель. Прогнозы дней на десять (?)... Это нарушает наши многие военные и снабженческие планы. Аэродромы размыты. Грязь. Туман. На Ладоге возобновляют навигацию...
Вероятно, эта атлантическая волна тепла идет широким фронтом. Вероятно, распутица и на Центральном фронте. Нашим продвигаться по грунтовым и прочим дорогам трудно.
Великая битва у Сталинграда продолжается... В окружении упорствует до 300 000 немцев...
...В 5 часов в госпиталь. Консилиум: терапевт, невропатолог, физиотерапевт; данные рентгенолога и отоларинголога. Серьезный общий осмотр-разговор... '
Выводы: органических и патологических явлений нет; неврастения; общее переутомление; неправильный режим; недостаточное питание... Отсюда явления головных болей, спазмы в кровеносной системе... «Вы крепыш, организм выдержал все удары и болезни...» Нужно: правильный режим, прогулки, больше овощей, вареного мяса (где их взять?) и т. д.
Я рад, что в общем организм держится... Да, в последние месяцы был перегруз; мало на воздухе. Надо физически утомляться, чередовать нагрузки, сочетать умственные и физические.
Рекомендовали госпиталь санаторного типа. Если я не хочу, не могу, - домашний режим плюс физиоэлектротерапия, некоторые укрепляющие лекарства, наблюдение врачей. Через десять дней проверка.
Собрались у С. К. Ее комнатка (в нашем домике) студенчески-художественная, забавная: круглая печка, большой стол, рисунки, чья-то гитара (бывших владельцев квартиры?), скрипучая тахта, несколько детских стульев.
Штейн и Аграненко читали свою новую комедию. Их пришли послушать товарищи Рыбаков и Мельник. Читка прошла хорошо. Это водевиль из ленинградской жизни, забавные приключения в морском доме отдыха.
...Расценивали недавние спектакли... Мне показали забавную сценку из последнего капустника Театра КБФ. Политрук Пергамент просит у драматурга Всеволода Вишневского пьесу: «Балтика вас приветствует». - «Знаете, я вам пьесу дам. Тема: мы шли, шли, мы воевали... Это будет здорово. Цель № 1... Да-да...» Затем он же заходит в роли старшего политрука. Те же обещания... Затем он же в роли заслуженного артиста... Те же ответы. Затем он же - дряхлый народный артист республики... Я даю те же ответы... Наконец при последнем визите, при ответе автора, Пергамент упал замертво... Драматург: «Гм... Пал на боевом посту».
Забавно... Еще забавнее то, что Театр КБФ не поставил ни одной моей пьесы. Мы, так сказать, квиты.
Анна Остроумова-Лебедева, художник, 71 год, Ленинград:
14 декабря.
Сегодня выдан академический паёк.
Оттепель.
Немец сегодня обстреливал город из тяжелых орудий. Было много попаданий и слышно было как разрывались снаряды и рушились дома. Какой это неприятный звук! Тяжкий звук. Горько и тяжко, если не за себя, то за других.
Сейчас 10 ч. вечера. Хлопают зенитки - значит, есть неприятельский налет на город. Но люди так привыкли, или так стали равнодушны к жизни или смерти, что никто не беспокоится, все продолжают оставаться по своим углам. Да просто все спят, не смотря на данную тревогу. Так сделаю и я - пойду сейчас в постель.
Всеволод Иванов, писатель, 48 лет, Москва:
14 декабря. Понедельник.
Днем болела голова - вчера, незаметно, переложил в себя водки. Ходил в Лаврушинский, перебирал книги. В квартире холодно и грязно. Тамара устраивает прописку Дуне. Я взял денег в сберкассе, написал записочку как депутат в деревоотделочный завод где-то за Савеловским вокзалом, чтобы Анне Павловне выдали обрезков. Анна Павловна еле ходит от слабости - видимо, все, что добывает, скармливает дочери. Я оставил денег побольше, - да что купишь на эти деньги?
Завернул в «Известия». Равинский предложил мне напечатать в газете отрывок из романа, статью о капитане Сгибневе, которую я сейчас пишу, и статью о партизанах. Затем опять пригласили на службу. Но так как ничего обольщающего я от них не услышал, то я сказал, что «подумаю».
Только поговорили о партизанах, ан они тут как тут. Пьем вечером с Тамарой чай, - звонят Бажаны: не придете ли повечеровать. Тамара согласна, но с условием: так как Всеволод Вячеславович вчера переложил, то нельзя ли без водки. - «Можно, но ведь водки-то всего пол-литра», - отвечает Нина Владимировна, жена Баждна, красавица-дама.
Пришли к Бажанам. Разговор о пошлости М. Прево, роман которого я дал прочесть Нине Владимировне; о Пастернаке, вечер которого состоится завтра, и его манере чтения и что, возможно, он прочтет отрывки из «Ромео и Джульетты». Разговор почему-то перекинулся на то, что я сейчас делаю, - я сказал о статье, описывающей какого-либо организатора партизанского, и спросил у Миколы Платоновича:
- А ведь у вас, наверное, есть партизаны знакомые?
Дело в том, что Микола Платонович редактирует газету «За Радянску Украину», которую сбрасывают с самолетов по оккупированной Украине.
- Есть хороший партизан, да он лежит в больнице, как раз там, где Андроников. Хотя позвольте!..
Он взял трубку и почтительно стал разговаривать с кем-то, приглашая зайти. Через полчаса пришел человек с мясистым лицом, подстриженными усами, черными, со шрамом на лбу, в ватных штанах и грубых сапогах. Это - Герой Советского Союза Федоров, бывший секретарь Черниговского Обкома, ныне - вождь украинских партизан «генерал-лейтенант Орленко» на Украине и «генерал-лейтенант Сергеев» в Белоруссии. В Москву, кроме Федорова, прилетели еще двое - маленький, черненький, «мое ГПУ», сбросившийся на парашюте:
- Мне говорят: «Не поедете ли на Украину?» - Отчего не поехать? - «Но придется сбрасываться». - Я думал - приземлился. Сбрасываться, не сбрасывался, с вышки не спускался, но так как люблю спорт, то нырял в воду. Думаю, не страшнее же. Дали парашют. Летим в «Дугласе». Кидаюсь. Рванул за кольцо. Толчок. Опускаюсь. Только говорят, надо слегка поднимать ноги и каблуки рядом, когда опускаетесь, да если ветер несет, надо натянуть передние тросы и завалиться за них, подсечь ветер. Так и сделал. По дороге вставил в автомат, который висел у меня поперек груди, кассету патронов. Снег по пояс. Вижу, бегут с винтовками. - «Кто такие?» - «Партизаны! Мы вас ждем!» Так я и стал партизаном. Очень увлекательно! Если они на нас не воюют, так мы на них. Особенно интересно взрывать машины или поезда.
Едет. Дернешь. Он и летит кверху. Они звери. Детей, малюток в огонь бросают. Ну меня убьют, его, его - понятно. Пусть жгут, но дети при чем! Вот такие. Пришел восьмилетний: «Батько, мамку спалили, хочу мстить». - Он указал на соседа - вот мститель. 63 убил немцев.
Указанный, белокурый и, видимо, очень сентиментальный человек, с перевязанной узким бинтом головой. Он - бывший студент Нежинского пединститута им. Гоголя. В комнате очень тесно, жена, только что приехавшая к нему, сидит у него на коленях, в завитых покрашенных волосах, лицо испорченное, не в смысле дурной испорченности, а просто от плохого употребления крема, и он играет стеклянным ожерельицем на ее шее. В комнате еще газетчик, лысеющий человек в овчинной безрукавке, отправляющийся к партизанам и уже отточивший (это буквально) финский нож, а для чего - следует дальше рассказ Федорова, после того как А., бывший студент и учитель, - ушел спать, так как недомогает, ибо контужен:
- Он молодец! Приводит шесть немцев. Среди них - обер-лейтенант, такой здоровый кобель. Ну что с ним делать? Нам пленных держать нельзя. Я только трех французов держу для интереса. Говорят, мобилизованные. Они у меня свиней пасут. Один торговец, а другой - учитель, что ли. «Гонку» в лесу давать нельзя, чтобы не открыть место пребывания отряда.
- Мы их, либо «шаблюкой», либо ножом. Приставишь нож к горлу: «капут Муссолини?» - «Капут», - говорит. - «Гитлеру капут?» - «Сталину капут», - отвечает. Ну как тут не зарезать?
С обер-лейтенантом получилось красиво! - говорит Федоров, кладя мне на колено маленькую горячую руку. - Ударил он его ножом. Два раза. Тот плещется на земле и все, как гусак, та-ла-ва-ла, по-своему. Тогда он ему вот сюда, - показывает Федоров место под подбородком, - поворачивает нож, грудь придавил ногой, кровь так и брызжет. Красиво!
- Чего же красивого?
- А как же не красиво? Думаете, нам от них легко? Есть село Елань. Присылают немцы - выбирайте старосту и полицейских... А полицейские есть из наших, жестокие!.. - «Не хотим». Все село сожгли. Они ушли в леса и кое-как живут.
- Чем же живут?
- Посеяли на полянах просо, картофель, пшеницу. С того и живут. Половина у меня в отряде. Живут они там в землянках. Большевики!
«Большевик» - слово у него очень похвальное. Он рассказывает с начала, как они пошли. Несколько месяцев не было связи, наконец, накануне Нового года достали радистов. Усадили в избу... - «Свяжите меня с Никитой Сергеевичем, сидите сутки, двое» - но на всякий случай поставил караул - черт их знает, какие они! Связались, передают привет. - «Ура!» Перепились и партизаны, и пришедшие крестьяне так, что не разберешь кто. Но пришедшие позже были у него тоже партизанами.
- Марков? Замечательный человек! Он бывший директор винокуренного завода. Теперь тот старичок, старичок дает и партизанам спирт, и немцев обслуживает. Дает 25 литров, пожалуйста. Но это не дело. Я послал 100 человек, они взяли 5 тыс. литров, раздали крестьянам, а остальное закопали, дали 50 кг тому, что спалили, что сожгли. Приходит Марков: «Восемь человек в отряде, сам девятый». - «Что тобой сделано?» - «Ничего». - «Да, ведь твоя диспозиция в пяти км от винокуренного завода». - «Точно». - «Почему же не взорвал!» - «Как же я взорву. Там рабочие без работы останутся». - Тут я его послал, извините, по матери, ударил кулаком по столу и наганом популяризацию - «Рабочие - твои кадры. Взорвешь завод - к тебе же пойдут. Куда им идти». - По глазам вижу, человек смелый, но не знает, как организовывать. Я ему придал еще 10 человек. 150 км тащу, рассказал, что и как. Приезжаю. Уже огромный отряд, чуть ли не с мой. Я его и сделал своим заместителем.
- Отступали. Послали 10 дивизий. Фюрер приказал навести «порядок». Они так и назывались: «дивизии порядка». На мою долю достались две - с танками, минометами, артиллерией. Помучили они нас, но и мы их измотали. Вот он, со своей ротою - указывает он на бывшего студента, - шел обманом. Одели мы их в рванье... здесь представляют, что партизаны заросшие волосами, но мы непременно бритые, «на морозе бреет» парикмахер, у нас радио, искусство... они и пошли. Телеги и так далее. «Уходят в Брянские леса». Немцы, дураки, и поверили... А мы покружились, да и опять на прежние места...
- Вот ты, Соня, говоришь, нельзя командира пускать в наряд, - обращается он к грудастой девице, корреспонденту «Комсомольской правды», отправляющейся с ним на фронт. - Это, смотря когда. Приходят остатки отряда, разбиты... «Чего? Испугались?» - «А как же, окружены?» - «Мы все время окружены. Иногда пошире, иногда поуже». Снег по пояс. Впереди поставил с автоматами командиров и политработников. Дал артиллерийский огонь! Прорвали на 2 км, и хлынули! За командирами - красноармейцы. У нас - один убитый, и один раненый. Немцы насчитали более 490 трупов и ушли, а мы долго, не в том дело, - собирали оружие.
- У нас есть чайник. В нем пять литров спирта. Он идет вдоль позиции, - два глотка, посуды нет. У одного глоток со стакан, у другого - с ложечку. Уж тут у кого какое счастье. Кусок колбасы или отварного мяса. Бойцы на морозе стучат сапог о сапог, а здесь забота! он выпьет, - и нет отмороженных. Сто вовнутрь, 50 на растирание, но обычно все в себя вливают.
- Представление о бородачах неправильное. На все мое соединение только два бородача, да и то трусы. Но один хоть статьи пишет.
- Всего прошли по Украине, петляя, 3 тыс. км. Одно время не было хлеба. Отбили у румын коней, питались кониной, несоленой, - три месяца. И только больше злобы. И отряд увеличивали. Чем они больше нас жмут, тем тягче.
- Наскочили на село Холм. Там немцы собрали 5 тыс. пудов пшеницы. Немцев побили. Насыпали в мешки пшеницы, а остальную к 6 ч. 15 м., - раздать населению. Не возьмут - сжечь. Почему не берут? Боятся. Тогда я велел раздавать по 10 кг на человека. Ну, очередь! Стали брать, а то не брали. Докладывает: «Опоздание на 30 минут». Даже и ту пшеницу разобрали, что у нас в мешках. Я отдал. Мы найдем.
- У нас уже идет спор: кто возьмет Киев. Я проведу по Киеву своих партизан. Мне сейчас дали пять областей, я их освобожу, приготовлю для прихода Красной армии, а сам уйду на Западную Украину, где движение партизан, - еще никем не организованное, - принимает сейчас более обширный характер.
- Один мне сказал даже слова Чапаева: «К моей славе примазываются». Я сильный. Он на меня револьвер, а я его схватил за руку, вывернул, - и наган на пол. Сейчас он образумился, а то не хотел входить в Объединение.
Показывает пистолет, подаренный Миколе Платоновичу, и говорит:
- Вы его берегите. Он снят с фона... не помню, как этого майора звали. Ты не помнишь?
- Нет.
- Словом, с фона... Знатный какой-то. Допросили, и затем я его, из его же револьвера, и пристрелил.
- У нас большинство молодежь. 60% коммунисты, 20% - комсомольцы. Девушки... Еврейка из Н. Зыбкова. Там согнали в клуб 1700 евреев. Они стали просить СС-овцев спасти ее. Он ее поставил за доску. Очень красивая! 17 лет. На еврейку не похожа.
Он - бытово ей ничего не сделал. Она стояла за доской 4 часа, щит для объявления. А евреям выкопали могилу. Уложили в ряд, лицом вниз. Стреляют из автоматов в затылок. На теплый еще ряд, укладывают следующий, - и стреляют. Стреляют не немцы, а что позор - русские. Есть сын орденоносца...
- Почему его не убили?
- А я обещаю вам его живьем доставить, Нина Владимировна. Вы его в этом коридоре и убьете... Затем эта девушка пошла в наш отряд. Мы ее одевали в лучшее платье. Она ездила. Золота и всего этого у нас много. Ее немцы катали на машине. Она - сестра. Десять сестер готовят обед, - у меня 200 девушек в соединении, - остальные идут в атаку. Ее ранили. Двое красноармейцев несли ее. Их убило. Носилки остались. Немцы к ней бегут. Она разрядила наган - было шесть патронов. Убила четырех немцев, и последнюю пулю в себя!
- Курили «дубнячок» из дубовых листьев. Однажды шли через село. Старуха вынесла в подоле. После обстрела появляются дети, затем старухи из подвалов; мужики в лесу.
- Не мололи хлеб. Приехал. Сто человек. - «Идите на собрание». Пришли. Говорю: «Вот за меня назначено 100 десятин земли, по выбору, и 50 шт. скота. Всюду фотографии расклеены. А не выдают. Почему? Скажите вашим комендантам, что мало назначили. У меня в области, под властью было 3 миллиона десятин, да бюджет у меня несколько миллиардов, да заводы. Просто совестно читать». Ну они и помололи.
Сложил пальцы обеих рук, образовав кольцо. В этом кольце ввел два указательных и сказал:
- Вот это N и разделяет нашу коммуникацию. Сейчас мы его сравняли с землей, и соединились, - и увел пальцы. Теперь у меня радиус сто километров, а линия фронта - больше двухсот.
Примечание: Алексей Фёдорович Фёдоров - командир большого партизанского соединения, в котором командовал отрядом им. Сталина Николай Попудренко, чьи дневники я публикую в журнале.