26 ноября 1917-го
в дневниках
Зинаида Гиппиус, поэт, 48 лет, Петроград:
26 ноября. Воскресенье.
Газета «День» превратилась в «Ночь» - после первого закрытия; в «Темную Ночь» - после второго; вышла «Полночь» - после третьего. После четвертого - «В глухую ночь», а потом совсем захлопнули. Сегодня вышла Однодневная газета - писателей, а днем был митинг. Протест против удушения печати. Говорили многие: Дейч, Пешехонов, Мережковский, Сологуб... Горький не приехал, сославшись на болезнь. А на подъезде мы его встретили идущим к Манухину - угрюмого, враждебного, черного, но здорового. Не преминули попрекнуть. Но, я думаю, он боится. Боится как-то внутренно и внешне...
«Они» - остервенели после «взятия» Ставки с растерзанием Духонина, после езды к германцам с мольбою о перемирии. Ездили туда, между прочим, и два провокатора: не вполне уличенный - Масловский, и вполне - Шнеур-Шпец. Этого прап<орщик> Крыленко возвел в полковники.
Но тотчас и разразился скандал. Нечего делать, б<ольшеви>ки «отозвали полковника».
Сообщили по прямому проводу от немцев в Смольный: не мирятся немцы! предлагают такие условия, что... Смольный их даже не объявляет. Не хочет сразу. Готовит к ним свой «преданный народ». А парламентерам велел пока пришипиться и там где-нибудь посидеть.
Полагаю, что условия немцев довольно просты. Вероятно, вроде следующих (если не хуже): «север России - наша колония, оккупированные местности отделяются, отходя к нам, Финляндия - наш протекторат, Петербург - порто-франко, второй Гамбург». И еще что-нибудь, соответственно.
Большевики повертятся, «приготовят» свой «народ» - и примут в конце концов. Что им? Но раньше надо устроить домашние дела: выбрать новую, свою, цельную большевицкую гор<одскую> Думу - завтра. Изничтожить Учредительное Собрание - послезавтра.
Готовится сражение под нашими окнами. Всю комиссию по выборам уже арестовали. В Таврическом Дворце пусто. Прибывающих членов Собрания систематически арестовывают тоже. В Смольном лихорадочное оживление.
Юг непонятен: не то легенды, не то сражения.
Георгий Князев, историк-архивист, 30 лет, Петроград:
Еще раз разграбили Зимний Дворец. На этот раз погреба. Разгром начала сама приставленная к погребу стража. Пьяный разгул продолжался всю ночь. Неистовства пьяных сопровождались беспорядочной стрельбой. Толпы пьяных разбрелись по городу и начали грабить. На Дворцовой площади и вокруг Зимнего дворца лежали груды пьяных тел. Шальными пулями на Троицкой площади были ранены несколько прохожих и один убит.
Примечание: по данным Городской думы спиртные напитки в Петрограде находились в 570 погребах и складах, по сведениям «Правды» - в 700. Хищения из винных погребов Зимнего дворца начались сразу после его взятия. 4 декабря в Петрограде образован комитет по борьбе с погромами, в городе введено осадное положение. К началу января 1918 г. пьяные погромы удалось ликвидировать.
Александр Бенуа, художник, 47 лет, Петроград
26 ноября. Воскресенье.
...
Темный день. Оттепель. Леля и вызванный на подмогу Бик Попов (он заведует Гагаринской школой) рассказали мне в подробностях о сенсационном посещении школы Бриком. Он анонсировал себя уже три-четыре дня назад, но пожаловал только сегодня около двух. Сначала, под шум сдвигаемых для аудитории стульев, он рассказал о погребе Зимнего дворца и о деятельности Луначарского вообще, а затем разразился чем-то вроде доноса по моему адресу - Бенуа-де собирается устроить выставку, где будут плакаты с кузнецами (это отзвук наших разговоров с Мандельбаумом о выставке «Труда» - для пролетариев), «тогда как пролетариату нужно свободное искусство» (точно оно не нужно всем). Когда все уселись, то Брик, изощряясь в лести молодежи, произнес им типичную агитационную речь, полную известных клише. Мол, долой всякое насилие, нужно самим организовываться, самим творить свою жизнь. Довольно академий, довольно дипломов! При этом он приглашал «художественный пролетариат» (в данном случае аудитория состояла почти исключительно из барышень из богатых семейств; иные из них приезжают на собственных лошадях!) к тому, чтоб он, пролетариат, взял в свои руки дело собственного развития. В заключение он пригласил всех сплотиться и захватить «отлично оборудованную» школу Общества поощрения.
И еще: будто бы Общество собирается продать свой дом под какой-то банк (??!) и надо с этим спешить. Леля и другие барышни пробовали возражать, что никто из профессоров в такую школу не пойдет и они-де останутся без учителей, но Брик с очаровательной улыбкой рипостировал, что они говорят так только потому, что держатся старых предрассудков, будто искусство есть нечто особенное, недоступное для всех, требующее большого труда для усвоения, -■ на самом же деле надо творить искусство так, как птица поет, оно должно быть достоянием всех, всех и т.д., и т.д.
Успех он имел громадный. «Пролетарки» с собственными лошадьми, очарованные юным и довольно смазливым оратором, «вибрировали», каждая шуточка вызывала взрывы смеха, на раскрасневшихся лицах сказывалось предвкушение того удовольствия, которое девицы получат, участвуя в этом подобии «взятия Бастилии» (как раз на этих днях разрабатывалась программа другого «пролетарского пикника» - девицы собирались, одевшись простыми бабами, ехать за город рубить елки!). Пикантно еще то, что все эти ученицы школы княгини Гагариной и четыре ученика были до сих пор сплошь «кадетами», и даже с уклоном в черносотенство, всегда яростно спорившие, когда затрагивались политические темы (а где они ныне не затрагиваются?), с нашей тройкой (Атей, Лелей, Надей), которую они обвиняли в «большевизме». Борис Попов из опасения, как бы его не заподозрили в отстаивании собственного благополучия, ничего Брику не отвечал, а Брик, окрыленный ощущением полной победы, полетел в другие художественные школы.
К завтраку у нас были Нина Жук с братом Славушкой. Он предполагает, что гимназия Мая закрыта из протеста (вчера был второй день). Кока же считает, что это закрытие - следствие устройства в ней бюро выборов в Городскую думу. Гимназия, где учится Славушок, решила бастовать только в случае «физического насилия» со стороны большевиков. Неразбериха полная.
В 3 ч. я должен был отправиться в Зимний, но помешал Браз. Изредка приятно видеть человека, с такой страстью увлекающегося, но все же он может ох как надоесть, когда заведет часа на два какой-либо рассказ о том, как ловко он обделал какое-либо дельце и задаром купил настоящий «мировой» шедевр. Принес он с собой похвастать прелестный овальный портретик - нечто среднее между Леписье и Давидом, а также два скульптурных распятия (одно деревянное, другое бронзовое).
На днях он продал шведам за хорошие деньги целую партию своих старинных картин, в которых он разочаровался, но вот с этими перлами он не расстанется, хотя бы ему предложили миллионы в «золотой валюте».
На ночь читал в «Известиях» о мирных переговорах. Дело не клеится. И вовсе не по вине немцев, которые ведут себя очень корректно, а из-за наших требований. Побежденные (но не желающие в этом признаваться), поверх законных властей в стане победителей, обращаются к народным массам с прямым призывом к восстанию... Много разговоров о декрете, отменяющем самый институт домовладельцев и превращающем домовые комитеты в сборщиков квартирного налога - на нужды государства. Как-то без всяких протестов (по крайней мере в ближайшем нашем кругу) проходит и упразднение старого суда, и замена его революционным трибуналом. Просто никто не верит в подобную абракадабру.
Браз приносил какую-то «Волю». Там рассказ о погроме погреба возведен в трагедию. Говорится: «Вся набережная у дворца буквально завалена битыми бутылками...» Сам Браз на пути ко мне видел нечто весьма пикантное: большая толпа мужчин, женщин и даже детей спешила с ведрами, банками и склянками к Неве. Оказалось, что там (у дома Ганзена на Английской набережной) сброшен отобранный у кексгольмцев ящик с вином, которое разлилось по снегу (еще ночью), но вследствие крепости ледяной коры не просочилось дальше, и образовались *винные лужи* Из этих луж и черпали прибежавшие пролетарии или тут же, лежа на брюхе, прямо лакали вино по-собачьи.
Зинаида Гиппиус, поэт, 48 лет, Петроград:
26 ноября. Воскресенье.
Газета «День» превратилась в «Ночь» - после первого закрытия; в «Темную Ночь» - после второго; вышла «Полночь» - после третьего. После четвертого - «В глухую ночь», а потом совсем захлопнули. Сегодня вышла Однодневная газета - писателей, а днем был митинг. Протест против удушения печати. Говорили многие: Дейч, Пешехонов, Мережковский, Сологуб... Горький не приехал, сославшись на болезнь. А на подъезде мы его встретили идущим к Манухину - угрюмого, враждебного, черного, но здорового. Не преминули попрекнуть. Но, я думаю, он боится. Боится как-то внутренно и внешне...
«Они» - остервенели после «взятия» Ставки с растерзанием Духонина, после езды к германцам с мольбою о перемирии. Ездили туда, между прочим, и два провокатора: не вполне уличенный - Масловский, и вполне - Шнеур-Шпец. Этого прап<орщик> Крыленко возвел в полковники.
Но тотчас и разразился скандал. Нечего делать, б<ольшеви>ки «отозвали полковника».
Сообщили по прямому проводу от немцев в Смольный: не мирятся немцы! предлагают такие условия, что... Смольный их даже не объявляет. Не хочет сразу. Готовит к ним свой «преданный народ». А парламентерам велел пока пришипиться и там где-нибудь посидеть.
Полагаю, что условия немцев довольно просты. Вероятно, вроде следующих (если не хуже): «север России - наша колония, оккупированные местности отделяются, отходя к нам, Финляндия - наш протекторат, Петербург - порто-франко, второй Гамбург». И еще что-нибудь, соответственно.
Большевики повертятся, «приготовят» свой «народ» - и примут в конце концов. Что им? Но раньше надо устроить домашние дела: выбрать новую, свою, цельную большевицкую гор<одскую> Думу - завтра. Изничтожить Учредительное Собрание - послезавтра.
Готовится сражение под нашими окнами. Всю комиссию по выборам уже арестовали. В Таврическом Дворце пусто. Прибывающих членов Собрания систематически арестовывают тоже. В Смольном лихорадочное оживление.
Юг непонятен: не то легенды, не то сражения.
Георгий Князев, историк-архивист, 30 лет, Петроград:
Еще раз разграбили Зимний Дворец. На этот раз погреба. Разгром начала сама приставленная к погребу стража. Пьяный разгул продолжался всю ночь. Неистовства пьяных сопровождались беспорядочной стрельбой. Толпы пьяных разбрелись по городу и начали грабить. На Дворцовой площади и вокруг Зимнего дворца лежали груды пьяных тел. Шальными пулями на Троицкой площади были ранены несколько прохожих и один убит.
Примечание: по данным Городской думы спиртные напитки в Петрограде находились в 570 погребах и складах, по сведениям «Правды» - в 700. Хищения из винных погребов Зимнего дворца начались сразу после его взятия. 4 декабря в Петрограде образован комитет по борьбе с погромами, в городе введено осадное положение. К началу января 1918 г. пьяные погромы удалось ликвидировать.
Александр Бенуа, художник, 47 лет, Петроград
26 ноября. Воскресенье.
...
Темный день. Оттепель. Леля и вызванный на подмогу Бик Попов (он заведует Гагаринской школой) рассказали мне в подробностях о сенсационном посещении школы Бриком. Он анонсировал себя уже три-четыре дня назад, но пожаловал только сегодня около двух. Сначала, под шум сдвигаемых для аудитории стульев, он рассказал о погребе Зимнего дворца и о деятельности Луначарского вообще, а затем разразился чем-то вроде доноса по моему адресу - Бенуа-де собирается устроить выставку, где будут плакаты с кузнецами (это отзвук наших разговоров с Мандельбаумом о выставке «Труда» - для пролетариев), «тогда как пролетариату нужно свободное искусство» (точно оно не нужно всем). Когда все уселись, то Брик, изощряясь в лести молодежи, произнес им типичную агитационную речь, полную известных клише. Мол, долой всякое насилие, нужно самим организовываться, самим творить свою жизнь. Довольно академий, довольно дипломов! При этом он приглашал «художественный пролетариат» (в данном случае аудитория состояла почти исключительно из барышень из богатых семейств; иные из них приезжают на собственных лошадях!) к тому, чтоб он, пролетариат, взял в свои руки дело собственного развития. В заключение он пригласил всех сплотиться и захватить «отлично оборудованную» школу Общества поощрения.
И еще: будто бы Общество собирается продать свой дом под какой-то банк (??!) и надо с этим спешить. Леля и другие барышни пробовали возражать, что никто из профессоров в такую школу не пойдет и они-де останутся без учителей, но Брик с очаровательной улыбкой рипостировал, что они говорят так только потому, что держатся старых предрассудков, будто искусство есть нечто особенное, недоступное для всех, требующее большого труда для усвоения, -■ на самом же деле надо творить искусство так, как птица поет, оно должно быть достоянием всех, всех и т.д., и т.д.
Успех он имел громадный. «Пролетарки» с собственными лошадьми, очарованные юным и довольно смазливым оратором, «вибрировали», каждая шуточка вызывала взрывы смеха, на раскрасневшихся лицах сказывалось предвкушение того удовольствия, которое девицы получат, участвуя в этом подобии «взятия Бастилии» (как раз на этих днях разрабатывалась программа другого «пролетарского пикника» - девицы собирались, одевшись простыми бабами, ехать за город рубить елки!). Пикантно еще то, что все эти ученицы школы княгини Гагариной и четыре ученика были до сих пор сплошь «кадетами», и даже с уклоном в черносотенство, всегда яростно спорившие, когда затрагивались политические темы (а где они ныне не затрагиваются?), с нашей тройкой (Атей, Лелей, Надей), которую они обвиняли в «большевизме». Борис Попов из опасения, как бы его не заподозрили в отстаивании собственного благополучия, ничего Брику не отвечал, а Брик, окрыленный ощущением полной победы, полетел в другие художественные школы.
К завтраку у нас были Нина Жук с братом Славушкой. Он предполагает, что гимназия Мая закрыта из протеста (вчера был второй день). Кока же считает, что это закрытие - следствие устройства в ней бюро выборов в Городскую думу. Гимназия, где учится Славушок, решила бастовать только в случае «физического насилия» со стороны большевиков. Неразбериха полная.
В 3 ч. я должен был отправиться в Зимний, но помешал Браз. Изредка приятно видеть человека, с такой страстью увлекающегося, но все же он может ох как надоесть, когда заведет часа на два какой-либо рассказ о том, как ловко он обделал какое-либо дельце и задаром купил настоящий «мировой» шедевр. Принес он с собой похвастать прелестный овальный портретик - нечто среднее между Леписье и Давидом, а также два скульптурных распятия (одно деревянное, другое бронзовое).
На днях он продал шведам за хорошие деньги целую партию своих старинных картин, в которых он разочаровался, но вот с этими перлами он не расстанется, хотя бы ему предложили миллионы в «золотой валюте».
На ночь читал в «Известиях» о мирных переговорах. Дело не клеится. И вовсе не по вине немцев, которые ведут себя очень корректно, а из-за наших требований. Побежденные (но не желающие в этом признаваться), поверх законных властей в стане победителей, обращаются к народным массам с прямым призывом к восстанию... Много разговоров о декрете, отменяющем самый институт домовладельцев и превращающем домовые комитеты в сборщиков квартирного налога - на нужды государства. Как-то без всяких протестов (по крайней мере в ближайшем нашем кругу) проходит и упразднение старого суда, и замена его революционным трибуналом. Просто никто не верит в подобную абракадабру.
Браз приносил какую-то «Волю». Там рассказ о погроме погреба возведен в трагедию. Говорится: «Вся набережная у дворца буквально завалена битыми бутылками...» Сам Браз на пути ко мне видел нечто весьма пикантное: большая толпа мужчин, женщин и даже детей спешила с ведрами, банками и склянками к Неве. Оказалось, что там (у дома Ганзена на Английской набережной) сброшен отобранный у кексгольмцев ящик с вином, которое разлилось по снегу (еще ночью), но вследствие крепости ледяной коры не просочилось дальше, и образовались *винные лужи* Из этих луж и черпали прибежавшие пролетарии или тут же, лежа на брюхе, прямо лакали вино по-собачьи.