26 ноября. Из писем Николая Карамзина
Ивану Дмитриеву.
26 ноября 1812 года Николай Михайлович написал Ивану Ивановичу:
Любезнейший друг!
К сердечному моему утешению получил я вдруг два письма от тебя. Скажу вместе с тобою: как ни жаль Москвы, как ни жаль наших мирных жилищ и книг, обращенных в пепел, но слава Богу, что Отечество уцелело, и что Наполеон бежит зайцем, пришедши тигром. Ты удивляешься неосторожности Москвитян; но отцы и деды наши умерли, а мы дожили почти до старости без помышления о том, чтобы неприятель мог добраться до Святыни Кремлевской: не хотелось думать, не хотелось верить, не хотелось трусить в собственных глазах; клялись седыми волосами и проч.
Не брани меня… Судьба моей собственной библиотеки служит тебе доказательством, что я не имел средств спасти твою: всё сгорело; а твои книги еще может быть и целы, в каменной палатке, крытой железом… С нетерпением жду, чем заключится эта удивительная кампания. Есть Бог! Он наказывает и милует Россию.
Крайне желаю обнять тебя, моего друга; но еще не знаю, где буду жить, на Московском ли пепелище или в Петербурге, где единственно могу продолжить Историю… Боюсь между тем загрубеть умом и лишиться способности к сочинению. Невольная праздность изнуряет мою душу. Так угодно Богу! Авось весною найти способ воскреснуть для моего историографического дела и выехать отсюда…
Прости, милый старый друг. Будь здоров и благополучен. Все Карамзины обнимают тебя.
Примечание:
Карамзин выехал из Москвы 1 сентября 1812 года. Вскоре в Москву вошли войска Наполеона и начались пожары.
26 ноября 1812 года Николай Михайлович написал Ивану Ивановичу:
Любезнейший друг!
К сердечному моему утешению получил я вдруг два письма от тебя. Скажу вместе с тобою: как ни жаль Москвы, как ни жаль наших мирных жилищ и книг, обращенных в пепел, но слава Богу, что Отечество уцелело, и что Наполеон бежит зайцем, пришедши тигром. Ты удивляешься неосторожности Москвитян; но отцы и деды наши умерли, а мы дожили почти до старости без помышления о том, чтобы неприятель мог добраться до Святыни Кремлевской: не хотелось думать, не хотелось верить, не хотелось трусить в собственных глазах; клялись седыми волосами и проч.
Не брани меня… Судьба моей собственной библиотеки служит тебе доказательством, что я не имел средств спасти твою: всё сгорело; а твои книги еще может быть и целы, в каменной палатке, крытой железом… С нетерпением жду, чем заключится эта удивительная кампания. Есть Бог! Он наказывает и милует Россию.
Крайне желаю обнять тебя, моего друга; но еще не знаю, где буду жить, на Московском ли пепелище или в Петербурге, где единственно могу продолжить Историю… Боюсь между тем загрубеть умом и лишиться способности к сочинению. Невольная праздность изнуряет мою душу. Так угодно Богу! Авось весною найти способ воскреснуть для моего историографического дела и выехать отсюда…
Прости, милый старый друг. Будь здоров и благополучен. Все Карамзины обнимают тебя.
Примечание:
Карамзин выехал из Москвы 1 сентября 1812 года. Вскоре в Москву вошли войска Наполеона и начались пожары.