11 октября 1917-го

Oct 11, 2022 14:03

в дневниках

Владимир Вернадский, академик, 54 года, Петроград
11.X.1917. С Радловым о реформе «ЖМНП» (ЖМНП - Журнал Министерства народного просвещения). Сохранение ученого журнала; выделение официальн[ого] и педагогич[еского]. Для этого особая комиссия.
Лазареву обещал статью о микрокосм[ических] смесях. Невольно мысль бродит в этих вопросах. Нужен эксперимент?
Написал отзыв о С.М. Курбатове.
Разговор с Малининым (Ив. Мих.) об одесских делах. В унив[ерситете] опять Щепкин с Акад[емическим] союзом - идет личная борьба на фоне великого. В общем унив[ерситет] растет, а не падает. Украинское движение не имеет заметн[ого] выражения и никакой силы.
Салазкин рассказывал про заседание Врем[енного] пр[авительства] в связи с докладом Терещенко. Ясно видно влияние тех сведений о плохом состоянии врагов, которые проникают к нам этим путем. М[ожет] б[ыть], правильна постановка на обсуждение вопроса о мире.
Сегодня телеграмма о Юрьеве в связи с эвакуацией унив[ерситета] и Ветер[инарного] инст[итута]. От Грабаря телегр[амма], что он не мог попасть в поезд, захваченный солдатами. Очевидно, паника. Ко мне ворвалась пожилая дама - г-жа Зак - которая от имени Яроцкого и др. предупреждает, что эстонцы хотят сохранить Юрьев[ский] унив[ерситет] и инст[итут] и действуют на воен[ные] власти, что тут предательство. Я ей объяснял, что мы это слышали, но что она должна обратиться к воен[ным] властям или Керенскому, что эвакуацией распоряжается не М. Н. П. От Черемпсова на наш запрос телеграмма: унив[ерситету] и инст[итуту] онасности нет.
Сегодня был Гревс. С ним сговорились о педагогич[еской] комиссии. Выработали состав лиц. Иван говорит, как тяжело подумать, что при эвакуации все это будет разрушено и так хорошо слагавшаяся работа по высшей школе.
Был Я.Я. Гуревич, принес мне записку о единой школе - в связи с моими возражениями в заседании раньше. С ним дружелюбный разговор. Примет участие в обсуждении вопроса о «ЖМНП». Очень рекомендует Малиновского. М[ожет] б[ыть], он может быть редактором.
Василенко согласился выступить в Учр[едительном] собр[ании] от кооператоров. Говорит об уходе в конце месяца - но я его отговаривал. Он сам признает, что работает здесь сейчас не напрасно.
Вернулась Панина. Марфино для М. Н. Пр. В Москве настроение ухудшается с точки зрения роста элементарного разбоя.
Выл Д.А. Золотарев. С ним и Половцевым доклад о деятельности ком[иссии] в[ысшей] шк[олы].
Заседание Академии. Неприятная трусость математиков (Стеклова). После заседания выработался проект Ломонос[овского] комитета. Вернулись к старой, более авторитарной конструкции. Революция научила.
Письмо М.А. Мензбиру. Готовился к сегодняшнему заседанию.
Был и обедал А.П. Левицкий. С ним интересный разговор об опытном деле. Выяснилась сложность отношений внутри областных опытных станций благодаря отсутствию руководящего в них центра. Ошибка Винера: все отделы равноценны, и директором мог быть заведующий менее важным (напр[имер], фитонатолог[ии]). Для меня не ясно, не д[олжио] ли быть специализации? В сущности все, кроме Моск[вы], являются губернскими. Ясно, что надо эту сеть поддержать и продолжить ее дальше: Сибирь, Север России. Организация центр[ального] завед[ования] при Ученом ком[итете] для меня не ясна. Необходимо широко поставленное центральное бюро об организации этого дела во всем мире.
Вечером Малый Совет мин[истров]. После него ко мне подошел тов[арищ] м[инистра] п[утей] с[ообщения] Константинов и спросил меня про судьбу Саши Ребиндера. Жив ли он? И перенесся я сразу в далекое, далекое прошлое. Какое-то странное чувство шока. Погребенное в глубине души, весьма, казалось, забытое, далекое прошлое, с которым нисколько не сталкиваешься. Виктория Ив. [Ребиндер], генерал Настухов, моя мать, Орест и Эдуард Веймары - кто их сейчас реально помнит? Орлов, товарищ Лели, и Саша Реб[индер], всегда бывал у В[иктории] И[вановны], и сам он, по-видимому, до встречи со мной мало вспоминал это отдаленное пережитое. Не знал, что Саша давно, много лет умер. А я даже не знаю, где его семья... (С семьей Ребиндеров Вернадского связывали близкие родственные отношения - Виктория Ивановна Рабиндер (ур. Настухова, дочь генерала - хорошего знакомого матери Вернадского - В.И. Константинович) была его двоюродной сестрой; ее муж Михаил Иванович - друг П.А. Кропоткина, вместе с которым проводил научные исследования в Финляндии. Их сын Александр занимался наукой, но под влиянием народнических идей бросил ее, опростился и зател уехал в США, где и скончался. Его сын Петр стал известным физико-химиком, членом-корреспондентом АН СССР. Упоминаемый Орест Веймар, врач, близкий друг семьи Ребиндеров и П.А. Кропоткина, тесно связанный с кружком чайковцев, затем «Землей и волей», был арестован, приговорен к 15 годам каторги, умер на Каре от туберкулеза.)
Вечером для отдыха читал неинтересные итальянские романы.

Юрий Готье, историк, академик, 44 года, директор Румянцевского музея, профессор Московского университета, Москва:
11 октября.
За эти дни общие дела не изменились ни к лучшему, ни к худшему. Больших успехов немцы не сделали, но высадились на уголке Эстляндии и заняли весь архипелаг к югу от Финского залива, приобретя базу для будущих действий против Петрограда. Все это делается - по верному выражению г. Керенского - «не их силой, а нашим бессильем» (речь Керенского в предпарламенте). По-видимому, эвакуация Петрограда превратится и в эвакуацию Москвы. Идиоты-заправилы желают [?] эвакуировать корпуса и институты - опять за все отвечает шайка. Развилась забастовка больничных служащих, коснувшаяся и университетских клиник; требуют отставки временного правительства и ректора Мензбира(!)В понедельник 9-го было экстренное [?] заседание совета, где Университет старался защитить свою автономию. С 15-го будет забастовка городских служащих. Предметных уроков все еще мало.

Никита Окунев, 49 лет, служащий пароходства "Самолёт", Москва:
11 октября.
Вчера состоялось второе заседание Совета республики. Опять речи Керенского, Верховского, Вердеревского, М. В. Алексеева, Мартова и др. А по поводу их длинных и похожих на сказанные в других бесчисленных заседаниях речей - длинные и тоже не нового содержания газетные статьи. Так вот и проводим время. Они говорят, а мы читаем, немец же все напирает. «Черт знает, что такое!», как воскликнул Милюков во время речи Военного министра. Тот все похвалялся, что он не как Корнилов, а между тем доложил Совету, что за 9 дней октября произошло в России 16 аграрных погромов, 8 пьяных погромов, 24 самочинных выступления с применением вооруженной силы. Верховский утверждает, что сейчас еще есть армия, а если бы не было, то Вильгельм не стал держать на русском фронте 13 дивизий. Но мы не знаем, так ли бездействуют эти дивизии, как наши. Стало быть, они делом занимаются, т. е. строят дороги, мосты, здания, земледельничают, шьют и т. д. Вон у нас сколько дивизий катаются по России и городам, портя паровозы и вагоны, или заполняют городские улицы, площади и рынки беспатентной торговлей и хулиганством.
В. Н. Львов, обвиняемый Керенским в причастности к Корниловской истории, пишет в газетах, что его сам Керенский посылал к Корнилову, и вообще многое такое, что и суд не разберет, а в особенности современный, который свои приговоры сочиняет не по своему убеждению, а под угрозой самочинных солдат, как это было в Сухомлиновском деле. Между прочим, Львов описывает первую ночь своего ареста. Поместили его в Зимнем Дворце в комнате императрицы Марии Федоровны и в головах постели поставили двух часовых. Рядом же, в комнате Александра Третьего, находился Керенский и пел арию из оперы, мешая Львову спать. А в это время вся Россия спала, не зная, что ей грозит «Корниловская измена». В Зимнем Дворце разыгрывалась сценка для «Сатирикона» и «Бича», а вовсе не из чего-нибудь исторического. На Москву надвигается новая беда: Центральный Союз городских рабочих грозит с 15-го числа всеобщей забастовкой.

Алексей Орешников, 62 года, сотрудник Исторического музея, Москва:
11 октября.
По-видимому, наше правительство не надеется сохранить Петроград, который усиленно эвакуируется; к нам в Музей начинают доставлять ящики с эрмитажными коллекциями.

20 век, Владимир Вернадский, 11, 11 октября, октябрь, Алексей Орешников, Юрий Готье, 1917, Никита Окунев, дневники

Previous post Next post
Up