29 сентября 100 лет назад
29 сентября 1922 года из Петрограда отплыл первый «Философский пароход».
Ещё 20 мая 1922 года Ленин поручил Дзержинскому подготовить план высылки за границу «контрреволюционных» деятелей : «.… Всё это явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация её слуг и шпионов и растлителей учащейся молодёжи. Надо поставить дело так, чтобы этих „военных шпионов“ изловить и излавливать постоянно и систематически и высылать за границу».
Ленин - Сталину: «Комиссия… должна представить списки, и надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистим Россию надолго».
Рейсами двух немецких пассажирских судов "Oberbürgermeister Haken" (29-30 сентября) и "Preussen" (16-17 ноября) из Петрограда доставивших из Петрограда в Штеттин было доставлено более 160 человек. Высылки осуществлялись также на пароходах из Одессы и Севастополя и поездами из Москвы в Латвию и Германию.
Л. Д. Троцкий: «Мы этих людей выслали потому, что расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно».
Из 221 высланных: врачи - 45, профессора, педагоги - 41, экономисты, агрономы, кооператоры - 30, литераторы - 22, юристы - 16, инженеры - 12, политические деятели - 9, религиозные деятели - 2, студенты - 34.
Среди высланных оказались - литераторы Ю.И. Айхенвальд, Е.И. Замятин, А.С. Изгоев-Ланде, Н.М. Волковысский, М.А. Осоргин; философы Л.П. Карсавин, Н.А. Лосский, Н.А. Бердяев, С.Е. Трубецкой, С.Л. Франк, И.И. Лапшин; историки и правоведы А.А. Кизеветтер, В.А. Мякотин; экономисты Н.Д. Кондратьев (Китаев), Д.А. Лутохин; математики, инженеры и естественники В.В. Стратонов, И.А. Артоболевский, Д.В.Кузьмин-Караваев, М.М. Новиков, И.Ю. Бакал, В.В. Абрикосов, И.И. Ушаков, А.И. Угримов, В.В. Зворыкин; кооператоры А.А. Булатов, В.М. Кудрявцев, А.Ф. Изюмов, Б.Д. Бруцкус, А.И. Сигирский, врачи Ю.Н. Садыко, Е.С. Канцель, А.Я. Гудкин, И.Е. Бронштейн и многие другие.
Корней Чуковский в этот день вспоминал в дневнике день минувший:
29 сент.
...
Вчера я был у Анненкова - он писал Пильняка. Пильняку лет 35, лицо длинное, немецкого колониста. Он трезв, но язык у него неповоротлив, как у пьяного. Когда говорит много, бормочет невнятно. Но глаза хитрые - и даже в пьяном виде, пронзительные. Он вообще жох: рассказывал, как в Берлине он сразу нежничал и с Гессеном, и с советскими, и с Черновым, и с накануневцами - больше по пьяному делу. В этом «пьяном деле» есть хитрость - себе на уме; по пьяному делу легче сходиться с нужными людьми, и нужные люди тогда размягчаются. Со всякими кожаными куртками он шатается по разным «Бристолям», - и они подписывают ему нужные бумажки. Он вообще чувствует себя победителем жизни - умнейшим и пройдошливейшим человеком. - «Я с издателями - во!» Анненков начал было рисовать его карандашом, но потом соблазнился его рыжими волосами и стал писать краской - акварель и цветные карандаши*. После сеанса он повел нас в пивную - на Литейном. И там втроем мы выпили четыре бутылки пива. Он рассказывал берлинские свои похождения: Лундберг из тех честолюбивых неудачников, которые с надрывом и вывертом. Он как-то узнал, что я, Белый и Ремизов собираемся читать в гостях у Гессена в пользу Союза Писателей, и сказал мне: «Что вы делаете? Вы погубите себя. Вам нельзя читать у Гессена». Я (т. е. Пильняк) взял и рассказал об этом Гессену, Гессен тиснул гнусную заметку о Лундберге, и т. д., и т. д. Лундберга назвали советским шпионом и т. д. - Ну можно ли было рассказывать Гессену - пусть и глупые
речи несчастного Лундберга? Потом говорил о Толстом, как они пьянствовали и как Толстой рассказывал похождения дьякона и учителя. Учитель читает книгу и всюду ставит нота бене. А дьякон… и т. д. Много смешных анекдотцев. Потом - о Горьком второй раз: заночевал я у Горького и утром рано захотел пройти в ту комнату, где у меня были вещи. Знаете, за его кабинетиком? Иду, не стучусь - и что же, там Марья Игнатьевна, и от нее в подштанниках Алексей Максимович. Сконфузился и - сел за стол, да и сидит в подштанниках, и барабанит пальцами.
Все рассказы Пильняка в таком роде.
Анненков: мы в тот же вечер отправились с ним в Вольную Комедию. Вот талант - в каждом вершке. Там все его знают, от билетерши до директора, со всеми он на ты, маленькие актрисы его обожают, когда музыка - он подпевает, когда конферансье - он хохочет. Танцы так увлекли его, что он на улице, в дождь, когда мы возвращались назад: «К. И., держите мою палку», и стал танцевать на улице, отлично припоминая все па. Все у него ловко, удачливо, и со всеми он друг. Собирается в Америку. Я дал ему два урока английского языка, и он уже:
- I do not want to kiss black woman, I want to kiss white woman.
Жизнь ему вкусна, и он плотояден. На столе у него три обложки: к «Браге» Тихонова, к «Николе» Пильняка и к «Кругу». Он
спросил: нравятся ли они мне, я откровенно сказал: нет. Он не обиделся.
За обедом он рассказал Пильняку, что один рабочий на собрании сказал:
- Хочь я в этом вопросе не компенгаген.
В жизни Марины Цветаевой этот день запечатлён стихотворением
А любовь? Для подпаска
В руки бьющего снизу.
Трёхсекундная встряска
На горах Парадиза.
Эти ады и раи,
Эти взлёты и бездны -
Только бренные сваи
В лёгкой сцепке железной.
- Накаталась! - Мгновенья
Зубы стиснув - за годы,
В сновиденном паденье
Сердца - вглубь пищевода.
Юным школьникам - басни!
Мы ж за оду, в которой
Высь - не на́ смех, а на́ смерть:
Настоящие горы!
29 сентября 1922, Марина Цветаева
Ещё 20 мая 1922 года Ленин поручил Дзержинскому подготовить план высылки за границу «контрреволюционных» деятелей : «.… Всё это явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация её слуг и шпионов и растлителей учащейся молодёжи. Надо поставить дело так, чтобы этих „военных шпионов“ изловить и излавливать постоянно и систематически и высылать за границу».
Ленин - Сталину: «Комиссия… должна представить списки, и надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистим Россию надолго».
Рейсами двух немецких пассажирских судов "Oberbürgermeister Haken" (29-30 сентября) и "Preussen" (16-17 ноября) из Петрограда доставивших из Петрограда в Штеттин было доставлено более 160 человек. Высылки осуществлялись также на пароходах из Одессы и Севастополя и поездами из Москвы в Латвию и Германию.
Л. Д. Троцкий: «Мы этих людей выслали потому, что расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно».
Из 221 высланных: врачи - 45, профессора, педагоги - 41, экономисты, агрономы, кооператоры - 30, литераторы - 22, юристы - 16, инженеры - 12, политические деятели - 9, религиозные деятели - 2, студенты - 34.
Среди высланных оказались - литераторы Ю.И. Айхенвальд, Е.И. Замятин, А.С. Изгоев-Ланде, Н.М. Волковысский, М.А. Осоргин; философы Л.П. Карсавин, Н.А. Лосский, Н.А. Бердяев, С.Е. Трубецкой, С.Л. Франк, И.И. Лапшин; историки и правоведы А.А. Кизеветтер, В.А. Мякотин; экономисты Н.Д. Кондратьев (Китаев), Д.А. Лутохин; математики, инженеры и естественники В.В. Стратонов, И.А. Артоболевский, Д.В.Кузьмин-Караваев, М.М. Новиков, И.Ю. Бакал, В.В. Абрикосов, И.И. Ушаков, А.И. Угримов, В.В. Зворыкин; кооператоры А.А. Булатов, В.М. Кудрявцев, А.Ф. Изюмов, Б.Д. Бруцкус, А.И. Сигирский, врачи Ю.Н. Садыко, Е.С. Канцель, А.Я. Гудкин, И.Е. Бронштейн и многие другие.
Корней Чуковский в этот день вспоминал в дневнике день минувший:
29 сент.
...
Вчера я был у Анненкова - он писал Пильняка. Пильняку лет 35, лицо длинное, немецкого колониста. Он трезв, но язык у него неповоротлив, как у пьяного. Когда говорит много, бормочет невнятно. Но глаза хитрые - и даже в пьяном виде, пронзительные. Он вообще жох: рассказывал, как в Берлине он сразу нежничал и с Гессеном, и с советскими, и с Черновым, и с накануневцами - больше по пьяному делу. В этом «пьяном деле» есть хитрость - себе на уме; по пьяному делу легче сходиться с нужными людьми, и нужные люди тогда размягчаются. Со всякими кожаными куртками он шатается по разным «Бристолям», - и они подписывают ему нужные бумажки. Он вообще чувствует себя победителем жизни - умнейшим и пройдошливейшим человеком. - «Я с издателями - во!» Анненков начал было рисовать его карандашом, но потом соблазнился его рыжими волосами и стал писать краской - акварель и цветные карандаши*. После сеанса он повел нас в пивную - на Литейном. И там втроем мы выпили четыре бутылки пива. Он рассказывал берлинские свои похождения: Лундберг из тех честолюбивых неудачников, которые с надрывом и вывертом. Он как-то узнал, что я, Белый и Ремизов собираемся читать в гостях у Гессена в пользу Союза Писателей, и сказал мне: «Что вы делаете? Вы погубите себя. Вам нельзя читать у Гессена». Я (т. е. Пильняк) взял и рассказал об этом Гессену, Гессен тиснул гнусную заметку о Лундберге, и т. д., и т. д. Лундберга назвали советским шпионом и т. д. - Ну можно ли было рассказывать Гессену - пусть и глупые
речи несчастного Лундберга? Потом говорил о Толстом, как они пьянствовали и как Толстой рассказывал похождения дьякона и учителя. Учитель читает книгу и всюду ставит нота бене. А дьякон… и т. д. Много смешных анекдотцев. Потом - о Горьком второй раз: заночевал я у Горького и утром рано захотел пройти в ту комнату, где у меня были вещи. Знаете, за его кабинетиком? Иду, не стучусь - и что же, там Марья Игнатьевна, и от нее в подштанниках Алексей Максимович. Сконфузился и - сел за стол, да и сидит в подштанниках, и барабанит пальцами.
Все рассказы Пильняка в таком роде.
Анненков: мы в тот же вечер отправились с ним в Вольную Комедию. Вот талант - в каждом вершке. Там все его знают, от билетерши до директора, со всеми он на ты, маленькие актрисы его обожают, когда музыка - он подпевает, когда конферансье - он хохочет. Танцы так увлекли его, что он на улице, в дождь, когда мы возвращались назад: «К. И., держите мою палку», и стал танцевать на улице, отлично припоминая все па. Все у него ловко, удачливо, и со всеми он друг. Собирается в Америку. Я дал ему два урока английского языка, и он уже:
- I do not want to kiss black woman, I want to kiss white woman.
Жизнь ему вкусна, и он плотояден. На столе у него три обложки: к «Браге» Тихонова, к «Николе» Пильняка и к «Кругу». Он
спросил: нравятся ли они мне, я откровенно сказал: нет. Он не обиделся.
За обедом он рассказал Пильняку, что один рабочий на собрании сказал:
- Хочь я в этом вопросе не компенгаген.
В жизни Марины Цветаевой этот день запечатлён стихотворением
А любовь? Для подпаска
В руки бьющего снизу.
Трёхсекундная встряска
На горах Парадиза.
Эти ады и раи,
Эти взлёты и бездны -
Только бренные сваи
В лёгкой сцепке железной.
- Накаталась! - Мгновенья
Зубы стиснув - за годы,
В сновиденном паденье
Сердца - вглубь пищевода.
Юным школьникам - басни!
Мы ж за оду, в которой
Высь - не на́ смех, а на́ смерть:
Настоящие горы!
29 сентября 1922, Марина Цветаева