16 сентября. Фёдор Тютчев
<АДАМУ МИЦКЕВИЧУ>
ОТ РУССКОГО, ПО ПРОЧТЕНИИ ОТРЫВКОВ
ИЗ ЛЕКЦИЙ Г-НА МИЦКЕВИЧА
Münich ce 16/28 Septembre <1842>
Небесный Царь благослови
Твои благие начинанья -
Муж несомненного призванья,
Муж примиряющей любви...
Мы чуем Свет - уж близко Время -
Последний сокрушен оплот -
Воспрянь, разрозненное племя,
Совокупись в один Народ -
Недаром ветхие одежды
Ты бодро с плеч своих совлек.
Бог победил - прозрели вежды.
Ты был Поэт - ты стал Пророк...
Воспрянь - не Польша, не Россия -
Воспрянь Славянская Семья!
И отряхнувши сон, впервые
Промолви слово: Это я! -
Мы чуем приближенье Света -
И вдохновенный твой Глагол,
Как вестник Нового Завета,
Весь Мир Славянский обошел...
Ты ж, сверхъестественно умевший
В себе вражду уврачевать, -
Да над душою просветлевшей
Почиет Божья Благодать!
Ф. Тчв.
Приглашенный занять кафедру славянских литератур в Collège de France, Адам Мицкевич прочитал здесь с 22 декабря 1840 г. по 1 июля 1842 г. два первых курса лекций. Хотя предметом их были политическая история и культура всех славянских народов, Мицкевич говорил главным образом о России и о Польше, причем говорил необычным образом. Он увлекал вдохновенной речью, поражал широтой взгляда, блистал глубиной и оригинальностью мысли, но наибольшее впечатление произвела высота его исторического и нравственного подхода к предмету. Он никого не обвинял и не чернил, с равным вниманием рассматривал творчество Державина и Яна Кохановского, подчеркивал спасительное значение для Западной Европы борьбы Руси с татарами и победы Собеского над турками под Веной. Слушатели, во множестве заполнявшие аудиторию, были свидетелями удивительного для того времени события: поляк-изгнанник, патриот, поэт, олицетворявший дух своего народа, занял позицию, возвышавшуюся над националистической точкой зрения, далекую от антирусских тенденций, распространенных среди польской эмиграции после восстания 1830-1831 гг.
Из печати того времени и частично сохранившейся частной переписки мы знаем, сколь многочисленными и бурными были отклики на эти лекции. Многие из поляков протестовали, некоторые доходили даже до того, что подозревали Мицкевича в «измене», и лишь немногие его защитники признавали, что оценка поэтом русской истории правильна, ибо «справедливость надо воздавать даже врагам».
Отзывы французов были одобрительными. Ш. О. Сент-Бёв заявил, что Мицкевич «щегольнул таким беспристрастием, что и русские могут слушать его: он говорит для всего славянского племени». Жюль Мишле в позднейших воспоминаниях характеризовал лекции о славянских литературах как «христианский акт отпущения грехов». В этом он был близок чувствам русских слушателей. «Если ты остановился в Париже, то там есть ходячая святыня, полная пламенной и чистой любви к ближнему, не знающая, что́ такое ненависть или ожесточение...» - говорилось о Мицкевиче и его лекциях в письме неизвестного русского к путешествовавшему по Франции Ф. В. Чижову. Чижов вскоре сам в этом убедился. Он побывал в Collège de France и стал горячим почитателем Мицкевича. Сдержанный и критически настроенный А. И. Тургенев констатировал, что «Мицкевич переродился или возродился: беспристрастие к Польше и к России неимоверное»; Мицкевич - «не враг русских, не поляк, а апостольский христианин с примесью католицизма». Тургенев не ограничился похвалами, а посылал знакомым сперва изложение, затем литографированные стенограммы текста лекций. Возможно, что именно он переслал их Тютчеву в Мюнхен.
Источник: публикация Ксении Костенич (Польша)