10 сентября 1937-го года
в дневниках
Александр Гладков, драматург, 25 лет, Москва:
10 сентября.
Мама иногда приезжает в город днем и заходит, когда меня не бывает дома. У нас уговор: ложась спать, я прячу в уборной ей записку, а утром, если ночь прошла благополучно, вынимаю ее, и так до другой ночи. Ведь во время обыска мне написать ей не дадут. А она может зайти и не знать, что меня взяли. Записки пишу бодрые, нежные. Это придумала сама мама.
Александр Афиногенов, драматург, 33 года, Переделкино:
10/IX
А жизнь все не дает мне успокоиться. Сегодня пережил одно из самых горьких огорчений за последние месяцы. Я узнал, что Всеволод Иванов не только голосовал за мое исключение из союза, это уж пусть, [за] счет его слабости и желания жить в мире со Ставским. Но он даже выступал против Сейфуллиной, он настаивал на моем исключении и подписал письмо партгруппы с требованием исключения. (Афиногенов был исключен из ССП на заседании президиума правления союза 1 сентября 1937 г. Л.Н. Сейфуллина предложила ограничиться условным исключением сроком на один год. Ее предложение поддержал только М.М. Пришвин. В.В. Иванов, подчеркнув способности и талант Афиногенова, предложение об исключении его из ССП поддержал.)
Моя первая мысль, когда я узнал это, была - пойти тут же в Москве в комендатуру НКВД и заявить, чтобы меня арестовали, чтобы меня увезли куда-нибудь очень далеко от этих людей, от этой удушающей подлости человеческой, когда он же, Всеволод, которого я любил глубоко и которому верил, он же сам утешал меня за неделю до этого, говорил, что он советовал Ставскому не исключать меня, что все еще может уладиться. Когда он же хвалил меня как писателя, мои пьесы, а там, на собрании, заявил, что они не представляют ценности. Когда его жена, очевидно готовя его ко всему этому, приходила с ласковой улыбкой и брала взаймы две тысячи у человека, которого ее муж (она это знала) будет через три дня обвинять!
Как жить среди таких двурушников, трусов и слабодушных! Зачем ему понадобилось быть со мной в хороших отношениях, считать и называть меня своим другом, а потом - ударить в спину? Или, может быть, он боялся, что я "разоблачу", что дачу ему построило НКВД и истратило 50 000! Или он боится, что я "разоблачу", что именно он приезжал ко мне от Авербаха с просьбой прийти к нему и помириться? Или боится он, что станут через меня известны его теснейшие связи с Погребинским, Аграновым и прочими? Или, с другой стороны, хочет он этим выступлением купить себе, наконец, почет и уважение Ставского? Если так, он этого добился. Уже приезжают к нему с почетом и уважением, он назначен на время отъезда Ставского ответственным секретарем, его включают в разные там комиссии, он вот будет читать в зале Политехнического музея о Бородине - в том самом зале, где я осмелился выступить в его защиту тогда, когда Ставский и прочие травили его несправедливо... (Говорится об общемосковском собрании писателей по вопросу «Итоги Пленума ЦК ВКП(б) и работа ССП», проходившем со 2 по 5 апреля 1937 года в Политехническом музее. В своем вступительном докладе генеральный секретарь ССП В.П. Ставский назвал третью часть романа В.В. Иванова «Похождения факира» плохой книгой, в своих выступлениях эту тему подхватили И.П. Уткин, Н.Н. Ляшко, А.А. Фадеев и др. Афиногенов выступил 5 апреля. Возмутившись неправомерностью этой темы, он сказал об Иванове как об одном из самых талантливых, трудолюбивых и трудоспособных писателей)
А что касается разоблачений моих, то ведь на Лубянке все известно вдесятеро лучше, чем мне, и если его не трогают, значит, так надо, значит, за это вообще людей не трогают, и берегут для страны его талант. Но как может быть талантливым двурушник и мелкий трус? Как может он писать о честности и благородстве, звать юношество наше к борьбе за дело Сталина и в то же время обманывать так мелко и подло!
Михаил Пришвин, 64 года:
10 сентября.
Весь день солнечный. Начитался газет и думаю о мировых вопросах.
Думаю, что та сторона, белые, в их массе только то сила, что имеет смысл охраны нажитого добра культуры, и вот этому действительно противопоставляется как сила - сила нашей революции: тут жить хотят - там жизнь берегут; тут варвары - там Рим. Но что же это фашисты?
Дневники дрейфующей станции «Северный Полюс-1»
Иван Папанин, 42 года, начальник станции:
10 сентября.
Наконец-то подул сильный ветер. Но это помешало Жене; ему пришлось сложить свою палатку, или, как он говорит, «закрыть магнитный пункт». Очевидно, Федорову придется сделать по нашему способу ледяной домик вместо палатки, чтобы не зависеть от ветра.
Нынче мы уже варили обед и обедали в новой кухне. Там просторно и хорошо. Это было наше первое полярное новоселье. По туго натянутой крыше гудит ветер. Прозрачные, просвечивающиеся голубым светом ледяные стены отлично защищают от ветра. Пол немного врублен в лед и застлан фанерой. На кухне мы установили репродуктор. Сегодня же слушали концерт из Москвы.
Сильные северо-западные ветры быстро гонят нашу льдину. Барометр падает, пасмурно.
После обеда я навел порядок в кухне и оборудовал полки, вморозив доски в ледяные стены. Расставил на’полках кухонную посуду, развесил лампы, очистил тамбур. Теперь кухня приведена в такое образцовое состояние, какому может позавидовать любая хозяйка. Тут же, на кухне, я поставил два бидона с горючим для примусов и для лампы.
Вечером пили здесь чай. Все чувствовали себя хорошо. Эрнст, радиофицировавший кухню, снова угостил нас концертом, и мы за чаем слушали музыку и песни из Москвы.
Петр Петрович после концерта пошел к вертушке проверять скорость дрейфа и вернулся лишь в час ночи.
Эрнст Кренкель, 33 года, радист:
10 сентября.
Вчера впервые зажгли керосиновую лампу. Она. будет теперь гореть до февраля. Вакантную должность «ламповщика. Северного полюса» принял на себя Папанин.
Полярная ночь не за горами, но приближение ее нас не тревожит. Однако, на всякий случай, на трех нартах устроили аварийные базы продуктов, горючего, одежды, палаток; на специальной нарте - второй комплект радиостанции. В случае внезапного сжатия льдов или трещины мы сумеем быстро перебраться на другое место. Если погибнут две базы - останется третья. Правда, поводов для такого опасения у нас пока нет: наша льдина по-прежнему крепка; но предосторожность необходима.
Ночью мастерил ступеньку для входа в тамбур. Материал: снег и вода.
Ходил смотреть трещину, или, как ее называет Папанин, «канаву». Трещину немного развело. Начинается западный ветер.
После утреннего чая прожигал на большой паяльной лампе примусные головки. Встал Папанин и помог их проковыривать. Одну горелку прожигали три раза, никак ее не могли прочистить. Проклятая сера, она сильно засоряет горелки.
Перетащили кухонную утварь и «мебель» из маленькой палатки: в новую кухню. Пол застелили фанерой. В юго-западном углу Папанин вморозил несколько толстых досок и устроил слесарный верстачок. Тут находится весь инструмент. Не хватает только токарного станка - можно было бы принимать всевозможные заказы. Повсюду полочки для всякой кухонной утвари. Другой угол - северо-западный - занят горючим и ламповым хозяйством. Под потолком висят все наши 6 фонарей «летучая мышь». Чтобы попасть в жилую комнату, надо пройти тамбур и кухню. Здесь снимаем валенки.
Два дня тому назад открыл совершенно новый бидон с колбасой. Я ем ее во-всю, другого мяса у нас нет. Мясной порошок всем надоел, а куриный забраковали единодушно. Сколько его ни мочи - он все почему-то как песок. Эх, свеженькую бы сейчас курочку. Авось придется все это еще попробовать.
Папанин вчера ел колбасу, но ему она не понравилась. Петя совсем не ест ее, боится. Так что целый бидон идет в нашу с Женей пользу.
Александр Гладков, драматург, 25 лет, Москва:
10 сентября.
Мама иногда приезжает в город днем и заходит, когда меня не бывает дома. У нас уговор: ложась спать, я прячу в уборной ей записку, а утром, если ночь прошла благополучно, вынимаю ее, и так до другой ночи. Ведь во время обыска мне написать ей не дадут. А она может зайти и не знать, что меня взяли. Записки пишу бодрые, нежные. Это придумала сама мама.
Александр Афиногенов, драматург, 33 года, Переделкино:
10/IX
А жизнь все не дает мне успокоиться. Сегодня пережил одно из самых горьких огорчений за последние месяцы. Я узнал, что Всеволод Иванов не только голосовал за мое исключение из союза, это уж пусть, [за] счет его слабости и желания жить в мире со Ставским. Но он даже выступал против Сейфуллиной, он настаивал на моем исключении и подписал письмо партгруппы с требованием исключения. (Афиногенов был исключен из ССП на заседании президиума правления союза 1 сентября 1937 г. Л.Н. Сейфуллина предложила ограничиться условным исключением сроком на один год. Ее предложение поддержал только М.М. Пришвин. В.В. Иванов, подчеркнув способности и талант Афиногенова, предложение об исключении его из ССП поддержал.)
Моя первая мысль, когда я узнал это, была - пойти тут же в Москве в комендатуру НКВД и заявить, чтобы меня арестовали, чтобы меня увезли куда-нибудь очень далеко от этих людей, от этой удушающей подлости человеческой, когда он же, Всеволод, которого я любил глубоко и которому верил, он же сам утешал меня за неделю до этого, говорил, что он советовал Ставскому не исключать меня, что все еще может уладиться. Когда он же хвалил меня как писателя, мои пьесы, а там, на собрании, заявил, что они не представляют ценности. Когда его жена, очевидно готовя его ко всему этому, приходила с ласковой улыбкой и брала взаймы две тысячи у человека, которого ее муж (она это знала) будет через три дня обвинять!
Как жить среди таких двурушников, трусов и слабодушных! Зачем ему понадобилось быть со мной в хороших отношениях, считать и называть меня своим другом, а потом - ударить в спину? Или, может быть, он боялся, что я "разоблачу", что дачу ему построило НКВД и истратило 50 000! Или он боится, что я "разоблачу", что именно он приезжал ко мне от Авербаха с просьбой прийти к нему и помириться? Или боится он, что станут через меня известны его теснейшие связи с Погребинским, Аграновым и прочими? Или, с другой стороны, хочет он этим выступлением купить себе, наконец, почет и уважение Ставского? Если так, он этого добился. Уже приезжают к нему с почетом и уважением, он назначен на время отъезда Ставского ответственным секретарем, его включают в разные там комиссии, он вот будет читать в зале Политехнического музея о Бородине - в том самом зале, где я осмелился выступить в его защиту тогда, когда Ставский и прочие травили его несправедливо... (Говорится об общемосковском собрании писателей по вопросу «Итоги Пленума ЦК ВКП(б) и работа ССП», проходившем со 2 по 5 апреля 1937 года в Политехническом музее. В своем вступительном докладе генеральный секретарь ССП В.П. Ставский назвал третью часть романа В.В. Иванова «Похождения факира» плохой книгой, в своих выступлениях эту тему подхватили И.П. Уткин, Н.Н. Ляшко, А.А. Фадеев и др. Афиногенов выступил 5 апреля. Возмутившись неправомерностью этой темы, он сказал об Иванове как об одном из самых талантливых, трудолюбивых и трудоспособных писателей)
А что касается разоблачений моих, то ведь на Лубянке все известно вдесятеро лучше, чем мне, и если его не трогают, значит, так надо, значит, за это вообще людей не трогают, и берегут для страны его талант. Но как может быть талантливым двурушник и мелкий трус? Как может он писать о честности и благородстве, звать юношество наше к борьбе за дело Сталина и в то же время обманывать так мелко и подло!
Михаил Пришвин, 64 года:
10 сентября.
Весь день солнечный. Начитался газет и думаю о мировых вопросах.
Думаю, что та сторона, белые, в их массе только то сила, что имеет смысл охраны нажитого добра культуры, и вот этому действительно противопоставляется как сила - сила нашей революции: тут жить хотят - там жизнь берегут; тут варвары - там Рим. Но что же это фашисты?
Дневники дрейфующей станции «Северный Полюс-1»
Иван Папанин, 42 года, начальник станции:
10 сентября.
Наконец-то подул сильный ветер. Но это помешало Жене; ему пришлось сложить свою палатку, или, как он говорит, «закрыть магнитный пункт». Очевидно, Федорову придется сделать по нашему способу ледяной домик вместо палатки, чтобы не зависеть от ветра.
Нынче мы уже варили обед и обедали в новой кухне. Там просторно и хорошо. Это было наше первое полярное новоселье. По туго натянутой крыше гудит ветер. Прозрачные, просвечивающиеся голубым светом ледяные стены отлично защищают от ветра. Пол немного врублен в лед и застлан фанерой. На кухне мы установили репродуктор. Сегодня же слушали концерт из Москвы.
Сильные северо-западные ветры быстро гонят нашу льдину. Барометр падает, пасмурно.
После обеда я навел порядок в кухне и оборудовал полки, вморозив доски в ледяные стены. Расставил на’полках кухонную посуду, развесил лампы, очистил тамбур. Теперь кухня приведена в такое образцовое состояние, какому может позавидовать любая хозяйка. Тут же, на кухне, я поставил два бидона с горючим для примусов и для лампы.
Вечером пили здесь чай. Все чувствовали себя хорошо. Эрнст, радиофицировавший кухню, снова угостил нас концертом, и мы за чаем слушали музыку и песни из Москвы.
Петр Петрович после концерта пошел к вертушке проверять скорость дрейфа и вернулся лишь в час ночи.
Эрнст Кренкель, 33 года, радист:
10 сентября.
Вчера впервые зажгли керосиновую лампу. Она. будет теперь гореть до февраля. Вакантную должность «ламповщика. Северного полюса» принял на себя Папанин.
Полярная ночь не за горами, но приближение ее нас не тревожит. Однако, на всякий случай, на трех нартах устроили аварийные базы продуктов, горючего, одежды, палаток; на специальной нарте - второй комплект радиостанции. В случае внезапного сжатия льдов или трещины мы сумеем быстро перебраться на другое место. Если погибнут две базы - останется третья. Правда, поводов для такого опасения у нас пока нет: наша льдина по-прежнему крепка; но предосторожность необходима.
Ночью мастерил ступеньку для входа в тамбур. Материал: снег и вода.
Ходил смотреть трещину, или, как ее называет Папанин, «канаву». Трещину немного развело. Начинается западный ветер.
После утреннего чая прожигал на большой паяльной лампе примусные головки. Встал Папанин и помог их проковыривать. Одну горелку прожигали три раза, никак ее не могли прочистить. Проклятая сера, она сильно засоряет горелки.
Перетащили кухонную утварь и «мебель» из маленькой палатки: в новую кухню. Пол застелили фанерой. В юго-западном углу Папанин вморозил несколько толстых досок и устроил слесарный верстачок. Тут находится весь инструмент. Не хватает только токарного станка - можно было бы принимать всевозможные заказы. Повсюду полочки для всякой кухонной утвари. Другой угол - северо-западный - занят горючим и ламповым хозяйством. Под потолком висят все наши 6 фонарей «летучая мышь». Чтобы попасть в жилую комнату, надо пройти тамбур и кухню. Здесь снимаем валенки.
Два дня тому назад открыл совершенно новый бидон с колбасой. Я ем ее во-всю, другого мяса у нас нет. Мясной порошок всем надоел, а куриный забраковали единодушно. Сколько его ни мочи - он все почему-то как песок. Эх, свеженькую бы сейчас курочку. Авось придется все это еще попробовать.
Папанин вчера ел колбасу, но ему она не понравилась. Петя совсем не ест ее, боится. Так что целый бидон идет в нашу с Женей пользу.