25 августа 1942-го года
в дневниках
Всеволод Вишневский, писатель, 41 год, политработник, Ленинград:
25 августа.
Встал в 8 часов утра. Усталость... 11 часов 5 минут - обстрел. Близко рвутся и свистят тяжелые ресы.
Беседовал с заместителем начальника Пубалта о текущих литературных делах. При беседе присутствовал начальник отдела печати Главного ПУ - бригадный комиссар Токарев. Спросил, не хочу ли я съездить в Москву. Я ответил отрицательно: «Должен работать здесь».
Разведчик-комсомолец Лазарев был взят в плен. Лазарев увидел, что немцы ведут его на наше минное поле. Подумал - и пошел, решив не предупреждать их: «Я погибну, но со мной - и эта сволочь». Дошли и все взлетели. Лазарев был ранен, уполз и добрался к своим... Побывал и в плену, и у смерти в лапах.
«Мы дорожим отвоеванной нами свободой»; «Любим нашу родину, наших детей. За это и будем биться. Помрем за это»,- пишут бойцы. Взывать надо к величайшему в русской душе и через это идти к бою, к мести...
С ленинградцами мне легко говорить. Они многое выстрадали, но все понимают. Тихо готовятся к зиме, строят печурки, варят свою «хряпу», интересуются политической информацией, вторым фронтом. Люди горды своим упорством, своими подвигами.
Им дороги даже их страдания. Писатели должны понять эти переживания. Вот в чем задача. Это все вещи серьезные... А поэты и журналисты часто берут «формулу» и долбят ее, долбят. Пишут: «СТОЙ в Ленинграде!» - хотя нам давно пора отбросить немцев от города, идти вперед и гнать врага на запад... И мы это сделаем. Надо брать любое народное, даже обывательское «хочу мира» и вести эту тему вплоть до того момента, когда люди скажут: «Да, путь к миру - в настойчивой, упорной борьбе за него, в данном случае в том, чтобы выиграть войну». У нас много пишут о немецких зверствах, а надо, кроме того, описать и показать мир, победу, счастье будущего, контуры будущего общества. Брать смело - вести к этому и через это - в бой!
Где это в прессе?
...Властной руки, огня, смелости, гибкости не хватает нашим военкомам и начальникам политотделов. А молодых способных новых политработников еще не угадали...
В значительной мере, думаю я, здесь сказываются недостатки довоенной подготовки и отбора.
Исаак Минц, историк, специалист по новейшей истории, член-корреспондент АН СССР (1939), 46 лет, Москва:
25 августа.
В 4.30 позвонил тов. Ворошилов:
- Что вы там готовите? - спросил он. - Что вы обижаете меня?
Я сразу даже не сообразил, в чем дело, и так как не мог выжать из себя ни одного слова, кроме какого-то беззвучного мычания, то Ворошилов рассмеялся и добавил:
- Вы там просите рассказать вам о Тимуре и обращаетесь к какой-то немке, которая преподавала ему немецкий язык, а она уже давно мне не нравится. Наши дети к ней привыкли, а я-то знаю, что она собой представляет. А почему вы обратились к Татьяне Михайловне Фрунзе, как к воспитательнице Тимура? Вы же, черт вас возьми, знаете больше других, кто воспитывал Тимура. Почему же вы ко мне сразу не обратились?
- Простите, Климент Ефремович, но я ведь знаю, как вы заняты, и не осмелился к вам обратиться.
- Да бросьте, бросьте, вы же знаете, что это не так. Ну, ладно, я вам позвоню второй раз, а то меня ждут, минут через тридцать-сорок.
В 6.30 раздается новый звонок. Тов. Ворошилов сразу спросил:
- Почему вы не обратились ко мне? Я так и не понял. И зачем вам Тимур нужен?
Я рассказал о задачах сборника, о Героях Советского Союза, подчеркнул, что нам хотелось показать основную мысль: героями не рождаются, а делаются. В первом томе у нас, наряду с крупными людьми, такими, как Панфилов, Доватор, будет помещена и молодежь, нами созданная. Среди них люди разного воспитания. Хочется показать и такого мальчика, который рос в семье, полной больших традиций.
- Я даже разыскал ребят, с которыми он учился. Нашел Володьку Ярославского, который сам расскажет, как он...
- Ну вот, всех разыскали, а меня не могли разыскать. А вы ведь знаете, кто воспитывал Тимура и как я к нему отношусь. Что там у вас? Мы давно с вами не встречались. Что, вы распустили редакцию?
- Что вы, Климент Ефремович. Во-первых, я никого не распускаю, а во-вторых, я несколько времени тому назад обратился к Иосифу Виссарионовичу с письмом по поводу второго тома и он нам разрешил издать второй том.
- Вот это дело, и книга о героях очень хорошее дело. Сделаете - покажите. А о Тимуре я вам все-таки расскажу. У меня есть его дневники, есть кое-какие фотографии. Может быть, они вам пригодятся, приходите.
- Слушаю. Я созвонюсь тогда с вашим помощником и заеду к вам на некоторое время.
- Ладно, Исаак Израилевич, приходите.
Вот это последнее уж, наверное, Лецкий подсказал, потому что он помнит, конечно, комиссара дивизии, которого он обучал стрельбе из пулемета, но чтобы он помнил имя и отчество, это кажется мне невероятным.
Опять придется сказать Белкину, что каждый шаг нужно трижды обдумать, прежде чем делать, а то может здорово подвести.
Всеволод Вишневский, писатель, 41 год, политработник, Ленинград:
25 августа.
Встал в 8 часов утра. Усталость... 11 часов 5 минут - обстрел. Близко рвутся и свистят тяжелые ресы.
Беседовал с заместителем начальника Пубалта о текущих литературных делах. При беседе присутствовал начальник отдела печати Главного ПУ - бригадный комиссар Токарев. Спросил, не хочу ли я съездить в Москву. Я ответил отрицательно: «Должен работать здесь».
Разведчик-комсомолец Лазарев был взят в плен. Лазарев увидел, что немцы ведут его на наше минное поле. Подумал - и пошел, решив не предупреждать их: «Я погибну, но со мной - и эта сволочь». Дошли и все взлетели. Лазарев был ранен, уполз и добрался к своим... Побывал и в плену, и у смерти в лапах.
«Мы дорожим отвоеванной нами свободой»; «Любим нашу родину, наших детей. За это и будем биться. Помрем за это»,- пишут бойцы. Взывать надо к величайшему в русской душе и через это идти к бою, к мести...
С ленинградцами мне легко говорить. Они многое выстрадали, но все понимают. Тихо готовятся к зиме, строят печурки, варят свою «хряпу», интересуются политической информацией, вторым фронтом. Люди горды своим упорством, своими подвигами.
Им дороги даже их страдания. Писатели должны понять эти переживания. Вот в чем задача. Это все вещи серьезные... А поэты и журналисты часто берут «формулу» и долбят ее, долбят. Пишут: «СТОЙ в Ленинграде!» - хотя нам давно пора отбросить немцев от города, идти вперед и гнать врага на запад... И мы это сделаем. Надо брать любое народное, даже обывательское «хочу мира» и вести эту тему вплоть до того момента, когда люди скажут: «Да, путь к миру - в настойчивой, упорной борьбе за него, в данном случае в том, чтобы выиграть войну». У нас много пишут о немецких зверствах, а надо, кроме того, описать и показать мир, победу, счастье будущего, контуры будущего общества. Брать смело - вести к этому и через это - в бой!
Где это в прессе?
...Властной руки, огня, смелости, гибкости не хватает нашим военкомам и начальникам политотделов. А молодых способных новых политработников еще не угадали...
В значительной мере, думаю я, здесь сказываются недостатки довоенной подготовки и отбора.
Исаак Минц, историк, специалист по новейшей истории, член-корреспондент АН СССР (1939), 46 лет, Москва:
25 августа.
В 4.30 позвонил тов. Ворошилов:
- Что вы там готовите? - спросил он. - Что вы обижаете меня?
Я сразу даже не сообразил, в чем дело, и так как не мог выжать из себя ни одного слова, кроме какого-то беззвучного мычания, то Ворошилов рассмеялся и добавил:
- Вы там просите рассказать вам о Тимуре и обращаетесь к какой-то немке, которая преподавала ему немецкий язык, а она уже давно мне не нравится. Наши дети к ней привыкли, а я-то знаю, что она собой представляет. А почему вы обратились к Татьяне Михайловне Фрунзе, как к воспитательнице Тимура? Вы же, черт вас возьми, знаете больше других, кто воспитывал Тимура. Почему же вы ко мне сразу не обратились?
- Простите, Климент Ефремович, но я ведь знаю, как вы заняты, и не осмелился к вам обратиться.
- Да бросьте, бросьте, вы же знаете, что это не так. Ну, ладно, я вам позвоню второй раз, а то меня ждут, минут через тридцать-сорок.
В 6.30 раздается новый звонок. Тов. Ворошилов сразу спросил:
- Почему вы не обратились ко мне? Я так и не понял. И зачем вам Тимур нужен?
Я рассказал о задачах сборника, о Героях Советского Союза, подчеркнул, что нам хотелось показать основную мысль: героями не рождаются, а делаются. В первом томе у нас, наряду с крупными людьми, такими, как Панфилов, Доватор, будет помещена и молодежь, нами созданная. Среди них люди разного воспитания. Хочется показать и такого мальчика, который рос в семье, полной больших традиций.
- Я даже разыскал ребят, с которыми он учился. Нашел Володьку Ярославского, который сам расскажет, как он...
- Ну вот, всех разыскали, а меня не могли разыскать. А вы ведь знаете, кто воспитывал Тимура и как я к нему отношусь. Что там у вас? Мы давно с вами не встречались. Что, вы распустили редакцию?
- Что вы, Климент Ефремович. Во-первых, я никого не распускаю, а во-вторых, я несколько времени тому назад обратился к Иосифу Виссарионовичу с письмом по поводу второго тома и он нам разрешил издать второй том.
- Вот это дело, и книга о героях очень хорошее дело. Сделаете - покажите. А о Тимуре я вам все-таки расскажу. У меня есть его дневники, есть кое-какие фотографии. Может быть, они вам пригодятся, приходите.
- Слушаю. Я созвонюсь тогда с вашим помощником и заеду к вам на некоторое время.
- Ладно, Исаак Израилевич, приходите.
Вот это последнее уж, наверное, Лецкий подсказал, потому что он помнит, конечно, комиссара дивизии, которого он обучал стрельбе из пулемета, но чтобы он помнил имя и отчество, это кажется мне невероятным.
Опять придется сказать Белкину, что каждый шаг нужно трижды обдумать, прежде чем делать, а то может здорово подвести.