24 августа 1942-го года
в дневниках
Всеволод Вишневский, писатель, 41 год, политработник, Ленинград:
24 августа.
Отправил материал в «КБФ». Написал некоторые положения для партбюро о работе писателей в «КБФ».
В «Новом мире» (№ 5-6) прочел международный обзор. Есть любопытные, не встречавшиеся в общей прессе политические подробности.
...Весной 1941 года у Гитлера окончательно вызрело решение об ударе Германии на Восток (то есть до завершения западного плана был начат восточный). Этапы: ввод войск в Финляндию в 1940-1941 годах; ввод войск еще осенью 1940 года в Румынию; демарш и ввод войск 1 марта 1941 года в Болгарию; удар по Югославии 6 апреля 1941 года. Это были подготовительные шаги. Гитлер в позднейших речах признавался в ненависти к СССР, а его декларация 22 июня 1941 года гласит, что наконец-то он может высказать свои истинные чувства к СССР, которые ему с таким трудом приходилось скрывать в течение долгих месяцев.
Ныне - затяжная война; дипломатические просчеты Гитлера; огромная трата немецких кадров и резервов.
... На Западе близится наиболее подходящий (по обстановке и метеоклиматическим условиям) для военных операций сентябрь... Вторжение должно произойти. Идет какая-то подготовка.
Николай Попудренко, парт работник, 35 лет, командир партизанского отряда им. Сталина в большом партизанском соединении:
24 августа. В одиннадцать ночи (23.00) закончили переправу через р. Ипуть. Переправа длилась до 2-х час[ов]. Все прошло благополучно. Застряли в болоте. Сеном забили путь непроходимых для лошадей мест и с трудом перешли.
Проводник заблудил. Надо было пройти [село] Косицкое, а попали в с[ело] Савинки, где не было разведки. Прошли мимо села в 500 метрах.
Ребята зашли в село, и оказалось, что в нем было 27 полицейских и три немца. Произошла перестрелка. Убит политрук 3-го взвода III роты Леоненко, не возвратился пулеметчик т[ов]. Маргареев. Ранен Миша Егоров. После этого дан приказ кировцам, шедшим в хвосте колонны, разгромить сволочей. Действовали они дружно. Пустили две мины, дали несколько очередей и разогнали всю эту свору. Взяли много продуктов, гранат и прочего барахла. Разбили 15 велосипедов. Через несколько часов районный центр Ветка знал о приходе партизан.
В 17.35 раздался первый орудийный выстрел в направлении, где мы стояли, но 2 часа тому оттуда ушли. Всего было шесть выстрелов. Видимо, нет снарядов. В 20.00 было несколько выстрелов с б[атальонного] миномета. Откуда и куда стреляли - не поймешь. Леса не знаем, а проводников нет. Положение дурацкое.
Стоим в Светиловских лесах, в 4-х км от с. Беседь и в 3-х км от с. Побутье. Уничтожили одну сволочь - пом[ощника] старосты.
Георгий Славгородский, 28 лет, сержант, Сталинградская область:
24 августа.
Xутор Кузнецов. Переехали не на опасный участок, а во второй эшелон, на охрану штаба дивизии. Живем на положении отдельного дивизиона: в любое время могут снять и послать на опасный участок.
Второй день стоим штабом в избе казака Шумова. Отдыхаем и кое-что делаем. Вчера рисовали схемы боевого порядка дивизиона. Со своими «детьми» охраняю и «подметаю» штаб. Сегодня день рождения. Слово за мной, скажу вечером. Сфотографировал себя в честь дня рождения, пошил чехол на ППШ из материала плащ-палатки, сегодня брился и чертил карту. Наслушайся от портнихи и соседок рассказов о грабителях, забравших двух овец, пытавшихся забрать телку под угрозой расстрела Особый отдел повел борьбу с мародерами, мотивирующими тем, что «не немцам же отдавать!». Приказ «Ни шагу назад» не дошел до их сознания. Жители возмущены и взволнованы. Я успокоил, как мог, и обещал помощь. И действительно, вчера помогли соседке отстоять телку. Грабителей свели в особый отдел, а хозяйка благодарила нас и два раза уже поила молоком. Сегодня утром разбудили меня новости: наши войска на Западном и Калининском фронтах перешли в решительное наступление. Все обрадовались таким новостям. 114-й ведет бой за переправу, вытесняя переправившегося на эту сторону противника. Южнее нас противник бросил танки на Сталинград. Мы на старом месте. Хутор Кузнецов.
Мне 28 лет, и поздравить некому меня! Как странно складывается жизнь: в 28 лет не иметь жены и детей, родных и домашнего очага, положения в обществе и дела... Я не хочу чинов, а хочу иметь дело в руках. Горе от ума: имея образование и ум, отдавать его на мелкие услуги неграмотных, недалеких людей или юных и глупых. Что может быть горше?! Действительно, служить бы рад, прислуживаться тошно. Вот почему я хочу найти теперь самостоятельную работу, чтобы вносить свою личную долю труда в общее дело. Жажда деятельности! Вот почему мне близка мысль партизанской войны в тылу. Но все это не главное, а главное - это литературные мечты. Если, при всем твоем желании, ты остаешься далек от главного, то остается только оставаться в жизни стойком и бесконечно желать главного. Таков удел мучеников!
далее более поздняя запись: Теперь всего через год мне становится смешной моя строптивость, мое упорство, стремление противопоставить себя обществу; эта самовлюбленность.. В Кузнецове я и созрел: он для меня явился высшей гражданской школой! С каким опозданием!.. Русская литература и воспитала, и искалечила меня. И кто его знает: если бы не война, я, может быть, так и остался бы калекой
Мариэтта Шагинян, писатель, 54 года:
24 августа. В 3 часа ночи нас разбудили - мы подъехали к Челябинску. Меня тотчас встретил зам. завхоза у самых дверей вагона и, так как в «Южном Урале» не было свободных мест, повез в интернат, где пришлось разбудить молодую женщину, Павлову (работницу директорской столовой). До 10 часов утра проспала с тяжелым кошмаром, будто у меня украли этот мой дневник и все, что я с таким трудом собрала по Уралу, разлетелось в прах. Во сне я плакала, обдумывала, как пособить делу, уцелели ли черновики и т. д... В 10 часов поехала на завод и там - один из пустейших дней жизни. Полная противоположность июньскому дню на заводе. Никто ни о чем не хочет и не может рассказывать. На всех лицах - неприветливость, замкнутость и растерянность. Проморили долго внизу в ожидании разных звонков, наконец с большим трудом начала добывать материал. Оказалось - попала в самую напряженную и критическую минуту, когда завод болеет. Я поступила в распоряжение Нечаевой, отдел пропаганды и агитации. Для начала - разговор с инструктором по агитации и пропаганде, который, по существу, ничего нового сказать мне о заводе не мог.
Нечаева вызвала редактора газеты «Наш трактор», которая сейчас переименована в «За трудовую доблесть», Красношевского, он же стал секретарем парткома.
Рассказ Красношевского:
«В конце июня Сталин вызвал Зальцмана и сказал: надо, чтобы в августе завод имени Кирова стал выпускать танки «Т-34». Зальцман ответил: «За полтора месяца переделать весь процесс на заводе немыслимо, не было случая в мире». Сталин: «Технически это немыслимо, но родина этого требует. Фронту нужно. И кировцы это сделают»... Создали за полтора месяца новый конвейер, равного которому по величине нет в мире, и 22 августа с него сошел первый танк «Т-34»...
Так вот, нам задали: дать за август 100 «Т-34» и вдвое больше прежнего «КВ». Вчера вечером... Зальцман собрал начальников цехов, отделений и секретарей крупнейших парторганизаций и сказал: «Ознакомившись с состоянием дела, вижу: проделана большая и объемная работа. Но... что мы реально сдадим фронту в оставшиеся дни августа и сентября? С этой точки зрения состояние тревожное... Фронт резко изменил свое отношение к «КВ-1С». Задача в том, чтобы в сентябре увеличить выпуск танков «КВ» в два раза. Кировский завод перед фронтом в долгу. У некоторых руководителей, сидящих тут, в тылу, атрофировалось [чувство] остроты положения. У нас люди ждали аммиака, а на Сталинградском заводе аммиака нет, и люди придумали выпускать каленые гильзы без аммиака. Выпускали на моторы вместо алюминиевого картера чугунный. Какой объем сделал Кировский завод, правительство этим сейчас не интересуется. Оно интересуется, сколько мы танков дадим. Нас интересуют не этапы рождения нового танка. Смакуют конвейер, а деталей - нет (и добавлю от себя: конвейер стоит!). «КВ» машина новая, замечательная машина. Командование Сталинградского фронта потребовало «КВ-1С». Дальше: работа по моторам за 20 дней августа ни к черту не годится. Прошло больше 20 дней, а мотористы не выполнили и половины своей программы... Я выработал график, предлагаем всему командному составу уложиться в него и немедленно выполнить. Никаких отступлений, отступление смерти подобно».
Дальше Зальцман сказал следующее: «Я сделал доклад Сталину и показал ему, как работал завод в I, II и III декады. Сталин наложил на мою записку следующую резолюцию: «Продолжается старая безобразная свистопляска. В начале месяца - минимум танков, а в конце месяца - максимум. Надо эту свистопляску прекратить». Дать в августе 100 танков все равно что в октябре 1000. Если сумеем, а мы должны суметь, то песни будут складываться о трудовом героизме кировцев»...»
Я спросила Красношевского, в чем узкие места завода, он ответил: 1-й механический не справляется (не успевает) с новой коробкой скоростей. Отстает коленчатый вал... Лучше всего работает механический Ц-2. С холодной штамповкой неважно... Сегодня собрали мастеров, рассказали, что фронту нужны необычайные темпы работы, все работники пошли по цехам.
Пока я выясняла, можно ли видеть Махонина (нельзя - у него совещание), мы, взяв охранника, тщетно прошлись по цехам, так как никто без разрешения дирекции ничего не объясняет и не рассказывает.
Вернулась на завод с твердым намерением во что бы то ни стало добиться Махонина. И, пробравшись наверх, в конце концов добилась. Сперва - главного инженера... Полный, безволосое лицо, веселый пикник, без малейшего напряжения. Верит и самоуверен. Он говорил много, но ничего конкретно. Единственное серьезное, что сказал: не надо сейчас никакой статьи. Пока разговаривала с главным инженером, его вызвал по телефону Махонин, и я, воспользовавшись этим, пошла за ним и нахрапом - в директорскую. Там сидел и Зальцман. Лицо Махонина похудело, осунулось. А Зальцман сразу и совершенно очаровал меня. Это человечек Стивенсона, легендарное существо. Маленького роста, изящный, с маленьким собранным черноглазым лицом, умным лбом, в морщинах, в военном френче и знаках отличия (Герой Социалистического Труда), он сидел глубоко и очень уютно (по-кошачьи) в кресле, говорит негромко, без всякого напора, наоборот - как-то уступчиво. У этого человека все держится на нервах, он страшно женствен, мне кажется, что выпавшую на его долю тяжелую историческую задачу он решает огромным напряжением нервной системы, а вовсе не «органически», не «свойственно себе». Хотя, возможно, это еще внешнее впечатление, и Зальцман - бархатный орешок с металлом внутри.
Поговорили мы втроем и решили: сейчас писать нельзя. Надо обождать. Я условилась приехать через 5 дней (а Красношевскому обещала выступить 28-го), и тогда уже дело сдвинется, машины пойдут, и они мне все покажут. С большим огорчением на разбитый свой график вышла от них, простилась.
Всеволод Вишневский, писатель, 41 год, политработник, Ленинград:
24 августа.
Отправил материал в «КБФ». Написал некоторые положения для партбюро о работе писателей в «КБФ».
В «Новом мире» (№ 5-6) прочел международный обзор. Есть любопытные, не встречавшиеся в общей прессе политические подробности.
...Весной 1941 года у Гитлера окончательно вызрело решение об ударе Германии на Восток (то есть до завершения западного плана был начат восточный). Этапы: ввод войск в Финляндию в 1940-1941 годах; ввод войск еще осенью 1940 года в Румынию; демарш и ввод войск 1 марта 1941 года в Болгарию; удар по Югославии 6 апреля 1941 года. Это были подготовительные шаги. Гитлер в позднейших речах признавался в ненависти к СССР, а его декларация 22 июня 1941 года гласит, что наконец-то он может высказать свои истинные чувства к СССР, которые ему с таким трудом приходилось скрывать в течение долгих месяцев.
Ныне - затяжная война; дипломатические просчеты Гитлера; огромная трата немецких кадров и резервов.
... На Западе близится наиболее подходящий (по обстановке и метеоклиматическим условиям) для военных операций сентябрь... Вторжение должно произойти. Идет какая-то подготовка.
Николай Попудренко, парт работник, 35 лет, командир партизанского отряда им. Сталина в большом партизанском соединении:
24 августа. В одиннадцать ночи (23.00) закончили переправу через р. Ипуть. Переправа длилась до 2-х час[ов]. Все прошло благополучно. Застряли в болоте. Сеном забили путь непроходимых для лошадей мест и с трудом перешли.
Проводник заблудил. Надо было пройти [село] Косицкое, а попали в с[ело] Савинки, где не было разведки. Прошли мимо села в 500 метрах.
Ребята зашли в село, и оказалось, что в нем было 27 полицейских и три немца. Произошла перестрелка. Убит политрук 3-го взвода III роты Леоненко, не возвратился пулеметчик т[ов]. Маргареев. Ранен Миша Егоров. После этого дан приказ кировцам, шедшим в хвосте колонны, разгромить сволочей. Действовали они дружно. Пустили две мины, дали несколько очередей и разогнали всю эту свору. Взяли много продуктов, гранат и прочего барахла. Разбили 15 велосипедов. Через несколько часов районный центр Ветка знал о приходе партизан.
В 17.35 раздался первый орудийный выстрел в направлении, где мы стояли, но 2 часа тому оттуда ушли. Всего было шесть выстрелов. Видимо, нет снарядов. В 20.00 было несколько выстрелов с б[атальонного] миномета. Откуда и куда стреляли - не поймешь. Леса не знаем, а проводников нет. Положение дурацкое.
Стоим в Светиловских лесах, в 4-х км от с. Беседь и в 3-х км от с. Побутье. Уничтожили одну сволочь - пом[ощника] старосты.
Георгий Славгородский, 28 лет, сержант, Сталинградская область:
24 августа.
Xутор Кузнецов. Переехали не на опасный участок, а во второй эшелон, на охрану штаба дивизии. Живем на положении отдельного дивизиона: в любое время могут снять и послать на опасный участок.
Второй день стоим штабом в избе казака Шумова. Отдыхаем и кое-что делаем. Вчера рисовали схемы боевого порядка дивизиона. Со своими «детьми» охраняю и «подметаю» штаб. Сегодня день рождения. Слово за мной, скажу вечером. Сфотографировал себя в честь дня рождения, пошил чехол на ППШ из материала плащ-палатки, сегодня брился и чертил карту. Наслушайся от портнихи и соседок рассказов о грабителях, забравших двух овец, пытавшихся забрать телку под угрозой расстрела Особый отдел повел борьбу с мародерами, мотивирующими тем, что «не немцам же отдавать!». Приказ «Ни шагу назад» не дошел до их сознания. Жители возмущены и взволнованы. Я успокоил, как мог, и обещал помощь. И действительно, вчера помогли соседке отстоять телку. Грабителей свели в особый отдел, а хозяйка благодарила нас и два раза уже поила молоком. Сегодня утром разбудили меня новости: наши войска на Западном и Калининском фронтах перешли в решительное наступление. Все обрадовались таким новостям. 114-й ведет бой за переправу, вытесняя переправившегося на эту сторону противника. Южнее нас противник бросил танки на Сталинград. Мы на старом месте. Хутор Кузнецов.
Мне 28 лет, и поздравить некому меня! Как странно складывается жизнь: в 28 лет не иметь жены и детей, родных и домашнего очага, положения в обществе и дела... Я не хочу чинов, а хочу иметь дело в руках. Горе от ума: имея образование и ум, отдавать его на мелкие услуги неграмотных, недалеких людей или юных и глупых. Что может быть горше?! Действительно, служить бы рад, прислуживаться тошно. Вот почему я хочу найти теперь самостоятельную работу, чтобы вносить свою личную долю труда в общее дело. Жажда деятельности! Вот почему мне близка мысль партизанской войны в тылу. Но все это не главное, а главное - это литературные мечты. Если, при всем твоем желании, ты остаешься далек от главного, то остается только оставаться в жизни стойком и бесконечно желать главного. Таков удел мучеников!
далее более поздняя запись: Теперь всего через год мне становится смешной моя строптивость, мое упорство, стремление противопоставить себя обществу; эта самовлюбленность.. В Кузнецове я и созрел: он для меня явился высшей гражданской школой! С каким опозданием!.. Русская литература и воспитала, и искалечила меня. И кто его знает: если бы не война, я, может быть, так и остался бы калекой
Мариэтта Шагинян, писатель, 54 года:
24 августа. В 3 часа ночи нас разбудили - мы подъехали к Челябинску. Меня тотчас встретил зам. завхоза у самых дверей вагона и, так как в «Южном Урале» не было свободных мест, повез в интернат, где пришлось разбудить молодую женщину, Павлову (работницу директорской столовой). До 10 часов утра проспала с тяжелым кошмаром, будто у меня украли этот мой дневник и все, что я с таким трудом собрала по Уралу, разлетелось в прах. Во сне я плакала, обдумывала, как пособить делу, уцелели ли черновики и т. д... В 10 часов поехала на завод и там - один из пустейших дней жизни. Полная противоположность июньскому дню на заводе. Никто ни о чем не хочет и не может рассказывать. На всех лицах - неприветливость, замкнутость и растерянность. Проморили долго внизу в ожидании разных звонков, наконец с большим трудом начала добывать материал. Оказалось - попала в самую напряженную и критическую минуту, когда завод болеет. Я поступила в распоряжение Нечаевой, отдел пропаганды и агитации. Для начала - разговор с инструктором по агитации и пропаганде, который, по существу, ничего нового сказать мне о заводе не мог.
Нечаева вызвала редактора газеты «Наш трактор», которая сейчас переименована в «За трудовую доблесть», Красношевского, он же стал секретарем парткома.
Рассказ Красношевского:
«В конце июня Сталин вызвал Зальцмана и сказал: надо, чтобы в августе завод имени Кирова стал выпускать танки «Т-34». Зальцман ответил: «За полтора месяца переделать весь процесс на заводе немыслимо, не было случая в мире». Сталин: «Технически это немыслимо, но родина этого требует. Фронту нужно. И кировцы это сделают»... Создали за полтора месяца новый конвейер, равного которому по величине нет в мире, и 22 августа с него сошел первый танк «Т-34»...
Так вот, нам задали: дать за август 100 «Т-34» и вдвое больше прежнего «КВ». Вчера вечером... Зальцман собрал начальников цехов, отделений и секретарей крупнейших парторганизаций и сказал: «Ознакомившись с состоянием дела, вижу: проделана большая и объемная работа. Но... что мы реально сдадим фронту в оставшиеся дни августа и сентября? С этой точки зрения состояние тревожное... Фронт резко изменил свое отношение к «КВ-1С». Задача в том, чтобы в сентябре увеличить выпуск танков «КВ» в два раза. Кировский завод перед фронтом в долгу. У некоторых руководителей, сидящих тут, в тылу, атрофировалось [чувство] остроты положения. У нас люди ждали аммиака, а на Сталинградском заводе аммиака нет, и люди придумали выпускать каленые гильзы без аммиака. Выпускали на моторы вместо алюминиевого картера чугунный. Какой объем сделал Кировский завод, правительство этим сейчас не интересуется. Оно интересуется, сколько мы танков дадим. Нас интересуют не этапы рождения нового танка. Смакуют конвейер, а деталей - нет (и добавлю от себя: конвейер стоит!). «КВ» машина новая, замечательная машина. Командование Сталинградского фронта потребовало «КВ-1С». Дальше: работа по моторам за 20 дней августа ни к черту не годится. Прошло больше 20 дней, а мотористы не выполнили и половины своей программы... Я выработал график, предлагаем всему командному составу уложиться в него и немедленно выполнить. Никаких отступлений, отступление смерти подобно».
Дальше Зальцман сказал следующее: «Я сделал доклад Сталину и показал ему, как работал завод в I, II и III декады. Сталин наложил на мою записку следующую резолюцию: «Продолжается старая безобразная свистопляска. В начале месяца - минимум танков, а в конце месяца - максимум. Надо эту свистопляску прекратить». Дать в августе 100 танков все равно что в октябре 1000. Если сумеем, а мы должны суметь, то песни будут складываться о трудовом героизме кировцев»...»
Я спросила Красношевского, в чем узкие места завода, он ответил: 1-й механический не справляется (не успевает) с новой коробкой скоростей. Отстает коленчатый вал... Лучше всего работает механический Ц-2. С холодной штамповкой неважно... Сегодня собрали мастеров, рассказали, что фронту нужны необычайные темпы работы, все работники пошли по цехам.
Пока я выясняла, можно ли видеть Махонина (нельзя - у него совещание), мы, взяв охранника, тщетно прошлись по цехам, так как никто без разрешения дирекции ничего не объясняет и не рассказывает.
Вернулась на завод с твердым намерением во что бы то ни стало добиться Махонина. И, пробравшись наверх, в конце концов добилась. Сперва - главного инженера... Полный, безволосое лицо, веселый пикник, без малейшего напряжения. Верит и самоуверен. Он говорил много, но ничего конкретно. Единственное серьезное, что сказал: не надо сейчас никакой статьи. Пока разговаривала с главным инженером, его вызвал по телефону Махонин, и я, воспользовавшись этим, пошла за ним и нахрапом - в директорскую. Там сидел и Зальцман. Лицо Махонина похудело, осунулось. А Зальцман сразу и совершенно очаровал меня. Это человечек Стивенсона, легендарное существо. Маленького роста, изящный, с маленьким собранным черноглазым лицом, умным лбом, в морщинах, в военном френче и знаках отличия (Герой Социалистического Труда), он сидел глубоко и очень уютно (по-кошачьи) в кресле, говорит негромко, без всякого напора, наоборот - как-то уступчиво. У этого человека все держится на нервах, он страшно женствен, мне кажется, что выпавшую на его долю тяжелую историческую задачу он решает огромным напряжением нервной системы, а вовсе не «органически», не «свойственно себе». Хотя, возможно, это еще внешнее впечатление, и Зальцман - бархатный орешок с металлом внутри.
Поговорили мы втроем и решили: сейчас писать нельзя. Надо обождать. Я условилась приехать через 5 дней (а Красношевскому обещала выступить 28-го), и тогда уже дело сдвинется, машины пойдут, и они мне все покажут. С большим огорчением на разбитый свой график вышла от них, простилась.