12 августа. Игорь Юрков

[vazart]

стихи 1927-го года


КОЛОКОЛЬЧИК ГОВОРИТ

Труба - лиловый колокольчик,
Поёт всё утро, не даёт спать.
«Когда проснёшься, я окончу;
Покинь, покинь свою кровать.
Я тенью упаду на книгу
И затемню высокий смысл,
Я проползу зелёной ниткой
В твою растерянную мысль.
Мой горький запах в чёрном хлебе
Напомнит, может быть, тебе,
Что говорить нельзя о небе,
Пока не скажешь о земле».

СЕНТИМЕНТ

Захолустная учительница, отогнув мизинец,
Мне говорит интересные вещи,
Будто закат оттого и синий,
Что - безусловно - он зловещий.
И вдруг я понял: да это осень,
- И ничего нет вокруг меня.
Человеческое сердце бьётся и просит
Немного музыки и огня.
И даже жалость теперь неуместна,
И пусть подбородок её дрожит,
- Женщина! Будьте сегодня невестой! -
Без этого скучно и горько жить.

РОМАНТИКА - ЧИТАТЕЛЮ

С лихорадкой в крови шарлатан и картёжник
Проиграл своё сердце и спутал масти.
- Молодой человек, нельзя ль осторожней
Обходиться с простой человеческой страстью.
Сердце пик, сердце черв обливается кровью,
«Ночь тиха и рыдает рояль»*.
Если вас не устраивает предисловье,
Давайте начнём про луну и печаль.

Итак, в эту ночь метались по стенке
Тени нетопырей, докторов, чертей,
Лампа так начадила, что представленье
Пришлось отложить на несколько дней.
С усмешкой безумца, пустой и важной,
Старый картёжник взял пистолет,
Пистолет из картофеля, но неважно,
Важен нам принцип на склоне лет.

Они уж мотались, метались, пели,
Хоры певуний над сердцем его.
Это комично: вы б посмотрели,
Как таяло сердце от ничего.
Вы назовёте сердце артиста
Лирикой; доктор - на что остряк -
В нём обнаружил гимназиста
У чахлой сирени и Байронов фрак.

Я без стесненья макаю в чернила -
В кровь шарлатана своё перо,
Мне б по традиции вскрыть себе жилы,
Маской раззявить трясущийся рот,
Чтобы соседки какого-то Гёте,
Всплеснув руками, сказали бы мне:
- «Вот так поэт, едва ль разберёте,
Как он напишет о нас, о луне».

Но всё субъективно, но всё очень скучно.
Проверив по сердцу свои часы,
Доктор уходит обиженно в тучи,
Молодцевато крутя усы.
Бледный безумец с лицом поэта
Сконфуженный шумом, утерев стыд,
Смылся задолго, ещё до рассвета,
Приняв энергичный и умный вид.

Что же о хорах, о птичках, о душках,
О разных романсах летучих мышей,
Они легко превратились в подушки,
Став украшеньем квартиры моей.
Один нетопырь, волосатый и хмурый,
Хотел быть писателем, не щадя затрат,
И оставил свою барабанную шкуру,
Чтобы по ней учить мышинят.

Только сердце бродяги у меня осталось,
Бьётся, покоя мне не даёт,
И его не берёт никакая усталость,
А даже как будто наоборот.
Гитарист-читатель, что же мне делать,
Куда мне деть сирень и луну?
Не хочешь ли ты от нечего делать
Их нацепить на свою струну?

12 августа 1927
_________________
* Фраза из популярного в своё время романса.