1 августа. Сергей Петров
СОННАЯ СОНАТА
Først naar man har kastet Haabet over
Bоrd, først da begynder man at leve kunstnerisk;
saa længe man haaber, kan man ikke begrændse sig.
Søren Kierkegaard
Лишь выбросив надежду за борт, лишь
тогда начинают жить художнически;
пока надеешься, нельзя себя ограничить.
Сёрен Киркегор
I
Andante meditando
Я жду и сплю. И медленно высокий сон построен.
Кругом-бочком плывет он, как ковчег,
и хлещет Явь из бешеных пробоин,
и влежку жизни ждут и скот, и человек.
Как пережить себя? Проспать в дороге горе?
И ждать всю жизнь? Погоды ждать от моря?
Садком гуслярить не пойду на дно я:
морской царевны нет, но есть водоворот,
где яростное и дрянное
скрутились заодно. И я - урод!
Ветхозаветной бородою Ноя
я совесть вытираю, лоб и рот!
II
Vivace funebre e furioso
За борт надежду! Экий Стенька Разин!
Она ведь не персидская княжна.
И я как сон подводный непролазен.
Надежды нет! Но как она нежна!
А сон русалочий - как дым у побережий…
Но жить мне - что переть до самого рожна,
валить, валясь в великий сон медвежий,
ломая зубы, головы и вежи,
круша бока, борта и стены сна,
и в бурной шубе становиться реже,
судить-рядить, седеть-редеть, а межи
в годах и водах - чьи они вина?
В морские борозды не канет ни зерна,
текучие морщины вечно свежи.
Крушение мое, зачем же ты до дна?
Пробоины мои и ярости всё те же,
а нимфа в горести, как прежде, холодна.
И, нежить милую в ладонях влажных нежа,
вода русалочья лежит как целина.
Но ты, беда моя, ты не исцелена!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Морской царевны нет. А как была дружна!
III
Allegro non maestoso
Трубит Тритон. Гудит его ракушка.
И плещут плечи розовых наяд.
Играй, Садко! Кукуй вразброд, кукушка!
И пусть на дне морском ковчег сгноят,
когда на нем одни скоты и твари,
когда он похоти - и придури - притон,
когда он смрадный грех… И да потонет он!
Играй, Садко! Играй не на кифаре,
а на гармошке, гуслях иль гитаре!
И память вечную труби ему, Тритон!
Scherzando
Но вот летит волна-катушка,
резвушка, телочка, толстушка,
и ты, голубушка-частушка,
как девка красная легка.
Ах, Сережа ты, Сережа!
На тебе была надежа -
ровно шуба широка,
да свалял ты дурака!
А теперь, дружок Сережа,
на тебе одна мережа.
Весь ты в дырах и в сети -
срамно на люди идти!
Grave
И разве доплывет - поведать Кирке горе -
из дома дохлого он, Одиссей шальной?
Он сложит голову на скорбном Киркегоре!
Иль сломит голову себе баян хмельной
у голых ног русалочки больной?
IV
Disperato poi piangendo
За борт княжну Надежду! Бога ради!
Нет! - на рожон и к черту на рога!
По гроб заворожен, ободран донага,
в бараний согнут рог, былое кротко гладя,
как бы до боли милого врага,
я не сражен - и сплю, и к строгой недотроге
чрез буруны и гордые пороги
дорога прежняя до дрожи дорога.
Но сами весла - как в колеса палки,
от них лишь всплески слезных брызг - хоть брось!
Морской царевны нет. Хохочут вдрызг русалки.
Морской царевны нет! - И сразу руки врозь.
А Парки чахлые, как дохлые гадалки,
сидят на берегу, ни шатки и ни валки,
и ждет Надежду крохотный Авось.
1-7 августа 1967, Сергей Петров
Først naar man har kastet Haabet over
Bоrd, først da begynder man at leve kunstnerisk;
saa længe man haaber, kan man ikke begrændse sig.
Søren Kierkegaard
Лишь выбросив надежду за борт, лишь
тогда начинают жить художнически;
пока надеешься, нельзя себя ограничить.
Сёрен Киркегор
I
Andante meditando
Я жду и сплю. И медленно высокий сон построен.
Кругом-бочком плывет он, как ковчег,
и хлещет Явь из бешеных пробоин,
и влежку жизни ждут и скот, и человек.
Как пережить себя? Проспать в дороге горе?
И ждать всю жизнь? Погоды ждать от моря?
Садком гуслярить не пойду на дно я:
морской царевны нет, но есть водоворот,
где яростное и дрянное
скрутились заодно. И я - урод!
Ветхозаветной бородою Ноя
я совесть вытираю, лоб и рот!
II
Vivace funebre e furioso
За борт надежду! Экий Стенька Разин!
Она ведь не персидская княжна.
И я как сон подводный непролазен.
Надежды нет! Но как она нежна!
А сон русалочий - как дым у побережий…
Но жить мне - что переть до самого рожна,
валить, валясь в великий сон медвежий,
ломая зубы, головы и вежи,
круша бока, борта и стены сна,
и в бурной шубе становиться реже,
судить-рядить, седеть-редеть, а межи
в годах и водах - чьи они вина?
В морские борозды не канет ни зерна,
текучие морщины вечно свежи.
Крушение мое, зачем же ты до дна?
Пробоины мои и ярости всё те же,
а нимфа в горести, как прежде, холодна.
И, нежить милую в ладонях влажных нежа,
вода русалочья лежит как целина.
Но ты, беда моя, ты не исцелена!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Морской царевны нет. А как была дружна!
III
Allegro non maestoso
Трубит Тритон. Гудит его ракушка.
И плещут плечи розовых наяд.
Играй, Садко! Кукуй вразброд, кукушка!
И пусть на дне морском ковчег сгноят,
когда на нем одни скоты и твари,
когда он похоти - и придури - притон,
когда он смрадный грех… И да потонет он!
Играй, Садко! Играй не на кифаре,
а на гармошке, гуслях иль гитаре!
И память вечную труби ему, Тритон!
Scherzando
Но вот летит волна-катушка,
резвушка, телочка, толстушка,
и ты, голубушка-частушка,
как девка красная легка.
Ах, Сережа ты, Сережа!
На тебе была надежа -
ровно шуба широка,
да свалял ты дурака!
А теперь, дружок Сережа,
на тебе одна мережа.
Весь ты в дырах и в сети -
срамно на люди идти!
Grave
И разве доплывет - поведать Кирке горе -
из дома дохлого он, Одиссей шальной?
Он сложит голову на скорбном Киркегоре!
Иль сломит голову себе баян хмельной
у голых ног русалочки больной?
IV
Disperato poi piangendo
За борт княжну Надежду! Бога ради!
Нет! - на рожон и к черту на рога!
По гроб заворожен, ободран донага,
в бараний согнут рог, былое кротко гладя,
как бы до боли милого врага,
я не сражен - и сплю, и к строгой недотроге
чрез буруны и гордые пороги
дорога прежняя до дрожи дорога.
Но сами весла - как в колеса палки,
от них лишь всплески слезных брызг - хоть брось!
Морской царевны нет. Хохочут вдрызг русалки.
Морской царевны нет! - И сразу руки врозь.
А Парки чахлые, как дохлые гадалки,
сидят на берегу, ни шатки и ни валки,
и ждет Надежду крохотный Авось.
1-7 августа 1967, Сергей Петров