21 июля 1937-го года
в дневниках
Зинаида Гиппиус, поэт, 67 лет
21 июля.
Среда. В Риме.
В прошлом году мы уехали в Париж на второй день Рождества. В июне нынешнего года, 16-го, опять приехали в Рим. Завтра (2 дня, как наступила большая жара, и Дм<итрий> лезет, конечно, на стену) уезжаем в Rocca di Papa, на виллу жулика, при этом вдвоем, т. к. голландка полурассорила нас с Публием.
Было бы невозможно пересказать тучу наших маленьких бедствий, как переловить рой комаров. Дм<итрий> надеялся получить свиданье, и напрасно я его подготовляла к эшеку - он его весьма почувствовал. У него «несчастная любовь» к М<уссолини>. Как всякий страдающий такой любовью, он все бранит теперь вокруг, вплоть до виллы Боргезе, и всех итальянцев скопом. Прибавилось к тому и безденежье - вечная наша нужда, в Париже доведшая нас до крайности. Но в прошлом году были перспективы, теперь - никаких. А во Франции кризис (Блюм полуушел, нагадив, на его месте - Шотан) и такая дороговизна, что мы явно обречены на полуголодное существование. Испания - длится. Италия целуется с Германией. В России - сталинский бедлам, расстрелы.
Жизнь в Риме - желтенькая, но я люблю его по-прежнему и надеюсь.
Александр Гладков, драматург, 25 лет, Москва:
21 июля.
Я и не думал, что так люблю брата. Лёвка, Лёвка...
Упрекаю себя: кажется, что где-то как-то я мог бы повлиять на него и тем спасти. Но это, конечно, бессмысленно. Ведь никакой логики в его аресте нет. Из всего его круга он был самым тихим и неразговорчивым. Другие болтали куда острее. Но ведь и это тоже не вина.
Дневники дрейфующей станции "Северный Полюс-1"
Иван Папанин, 42 года, начальник станции:
21 июля.
Сегодня праздник, день отдыха: два месяца нашей жизни на льдине. Конечно, несмотря на торжественное настроение, в установленный срок передали на остров Рудольфа материалы научных наблюдений.
Петр Петрович и я долго не вылезали из спальных мешков: очень сильно ныло тело, особенно руки. Это результат непрерывной работы на лебедке.
После обеда все собрались в жилой палатке, расположились на шкурах. Эрнст завел патефон. Прослушали все пластинки. Особенно нам понравился джаз Леонида Утесова.
Вечером с острова Рудольфа передавали для нас статьи из газет. Сегодня открыли пакет с литературой. До поздней ночи я зачитывался книжкой Вилли Бределя «Испытание». Хорошо отдохнул, набрался сил. Завтра снова работать!
Достал бидон с сахаром, а в нем оказалось сто шестьдесят штук конфет «Мишка». Разделили поровну, по сорок каждому. Братки аккуратно положили конфеты у своих коек. Им хватит этого лакомства на несколько дней, а я не особенный любитель сладкого.
Петрович принес анемограф. Его свалило ветром и немного поломало. Завтра я исправлю.
Было уже за полночь. Теодорыч, передав метеорологичеческую сводку на остров Рудольфа, старательно перебирал содержимое бидона, где лежал табак и сигары. Он нежно брал в руки сигары, словно это были хрупкие, ценные приборы. Разложил все и поделился со мной, так как остальные не курят.
Сейчас два часа ночи. Ложусь спать.
Эрнст Кренкель, 33 года, радист:
21 июля.
Принес с базы и открыл бидон с основным запасом табака. Достал сигареты и сигары. Весь табак нам явно не израсходовать. Ведь брали табак из расчета, что все четверо будут курить нормально. На самом деле курю только я один.
Впервые за два месяца у нас настоящий выходной день, за исключением, конечно, обычных метео и радиосводок, которые проводились точно по расписанию.
Папанин и Ширшов спали до обеда. За обедом - грибной суп. рисовая каша на чистом молоке, чай с тортом и кофейным ликером моего изготовления. Курили сигареты «Тройка» и «Кавказ» и чувствовали, что сегодня действительно, знаменательный день и праздник. После обеда устроили граммофонный концерт, прокрутили все наши пластинки. Выбор не ахти какой.
Итак, два месяца на льду; начинает бледнеть челюскинское двухмесячное сидение в лагере на льдах Чукотского моря. Четыре месяца вне дома. Еще два раза по четыре месяца, и, пожалуй, уже будет точно известно, когда будем дома. Под музыку сегодня каждый мечтал о своем. Наверняка все четверо думали о доме.
Зинаида Гиппиус, поэт, 67 лет
21 июля.
Среда. В Риме.
В прошлом году мы уехали в Париж на второй день Рождества. В июне нынешнего года, 16-го, опять приехали в Рим. Завтра (2 дня, как наступила большая жара, и Дм<итрий> лезет, конечно, на стену) уезжаем в Rocca di Papa, на виллу жулика, при этом вдвоем, т. к. голландка полурассорила нас с Публием.
Было бы невозможно пересказать тучу наших маленьких бедствий, как переловить рой комаров. Дм<итрий> надеялся получить свиданье, и напрасно я его подготовляла к эшеку - он его весьма почувствовал. У него «несчастная любовь» к М<уссолини>. Как всякий страдающий такой любовью, он все бранит теперь вокруг, вплоть до виллы Боргезе, и всех итальянцев скопом. Прибавилось к тому и безденежье - вечная наша нужда, в Париже доведшая нас до крайности. Но в прошлом году были перспективы, теперь - никаких. А во Франции кризис (Блюм полуушел, нагадив, на его месте - Шотан) и такая дороговизна, что мы явно обречены на полуголодное существование. Испания - длится. Италия целуется с Германией. В России - сталинский бедлам, расстрелы.
Жизнь в Риме - желтенькая, но я люблю его по-прежнему и надеюсь.
Александр Гладков, драматург, 25 лет, Москва:
21 июля.
Я и не думал, что так люблю брата. Лёвка, Лёвка...
Упрекаю себя: кажется, что где-то как-то я мог бы повлиять на него и тем спасти. Но это, конечно, бессмысленно. Ведь никакой логики в его аресте нет. Из всего его круга он был самым тихим и неразговорчивым. Другие болтали куда острее. Но ведь и это тоже не вина.
Дневники дрейфующей станции "Северный Полюс-1"
Иван Папанин, 42 года, начальник станции:
21 июля.
Сегодня праздник, день отдыха: два месяца нашей жизни на льдине. Конечно, несмотря на торжественное настроение, в установленный срок передали на остров Рудольфа материалы научных наблюдений.
Петр Петрович и я долго не вылезали из спальных мешков: очень сильно ныло тело, особенно руки. Это результат непрерывной работы на лебедке.
После обеда все собрались в жилой палатке, расположились на шкурах. Эрнст завел патефон. Прослушали все пластинки. Особенно нам понравился джаз Леонида Утесова.
Вечером с острова Рудольфа передавали для нас статьи из газет. Сегодня открыли пакет с литературой. До поздней ночи я зачитывался книжкой Вилли Бределя «Испытание». Хорошо отдохнул, набрался сил. Завтра снова работать!
Достал бидон с сахаром, а в нем оказалось сто шестьдесят штук конфет «Мишка». Разделили поровну, по сорок каждому. Братки аккуратно положили конфеты у своих коек. Им хватит этого лакомства на несколько дней, а я не особенный любитель сладкого.
Петрович принес анемограф. Его свалило ветром и немного поломало. Завтра я исправлю.
Было уже за полночь. Теодорыч, передав метеорологичеческую сводку на остров Рудольфа, старательно перебирал содержимое бидона, где лежал табак и сигары. Он нежно брал в руки сигары, словно это были хрупкие, ценные приборы. Разложил все и поделился со мной, так как остальные не курят.
Сейчас два часа ночи. Ложусь спать.
Эрнст Кренкель, 33 года, радист:
21 июля.
Принес с базы и открыл бидон с основным запасом табака. Достал сигареты и сигары. Весь табак нам явно не израсходовать. Ведь брали табак из расчета, что все четверо будут курить нормально. На самом деле курю только я один.
Впервые за два месяца у нас настоящий выходной день, за исключением, конечно, обычных метео и радиосводок, которые проводились точно по расписанию.
Папанин и Ширшов спали до обеда. За обедом - грибной суп. рисовая каша на чистом молоке, чай с тортом и кофейным ликером моего изготовления. Курили сигареты «Тройка» и «Кавказ» и чувствовали, что сегодня действительно, знаменательный день и праздник. После обеда устроили граммофонный концерт, прокрутили все наши пластинки. Выбор не ахти какой.
Итак, два месяца на льду; начинает бледнеть челюскинское двухмесячное сидение в лагере на льдах Чукотского моря. Четыре месяца вне дома. Еще два раза по четыре месяца, и, пожалуй, уже будет точно известно, когда будем дома. Под музыку сегодня каждый мечтал о своем. Наверняка все четверо думали о доме.