В день рождения Валерия Перелешина (1913 - 1992)
моя подборка стихов поэта
НА СКЛОНЕ
Нам далеко еще до седины,
Но нет уже недумающей веры:
Холодные, бредем, как кондотьеры:
И стяги все, и правды нам равны.
Не снятся нам пророческие сны,
А призраки безобразны и серы,
И в пропасти, где нет ни дна, ни меры,
Не спустятся посланцы вышины!
Не потому ль, таясь по кабинетам,
Под бременем тяжеловесных книг,
Как тайные носители вериг,
Мы рвемся в плен к раздумчивым сонетам,
Моля у муз, как нищие рабы,
Взаймы то флейт и бубнов, то трубы?
23.VI.1937
ВЫБОР
Однажды, чуть начав мою борьбу,
Я призван был благими небесами,
И ангел, назначающий судьбу,
Введя, меня поставил пред весами.
В одну из чаш он много разных благ
Вложил рукою, свыше вдохновенной,
И целый ворох дарственных бумаг
На то, что величаво и нетленно.
В другую чашу, с этикеткой «зло»,
Он бросил всяческие извороты,
И детский смех, и женское тепло,
И мелкие колючие заботы.
Не долго я стоял у тех весов,
Чтоб выбрать жребий самый благородный:
Поменьше дел, поменьше и грехов,
И ясный путь, почтенный и свободный.
И ангел возвратил меня домой,
Но дом мой сделал площадью открытой,
Где в сутолоке стал я жить людской,
Для всех равно чужой, но знаменитый.
И дети нежные на много зим
За мысленной ко мне слетались пищей,
Чтоб после отойти путем своим,
Не оглянувшись на мое жилище.
И вот я жду последнего суда,
Но, кажется, мне ничего не надо:
Всё разлюбив, что выбрано тогда,
Ужель просить отвергнутой награды?
20.1.1942. Пекин
ВЕСНА
Весна летит, как бурный шквал,
И трепетные сгустки снега
Уже предчувствуют финал
Ее веселого набега.
Она штурмует их теплом,
И ей не жаль снежинок милых,
Устало млеющих тайком
На водостоках, на перилах.
И, как они, обречены
Судьбы безжалостной причуде,
И мы, мечтатели, должны
Уйти, чтоб жили просто-люди.
Мы, мертвые, еще живем -
Поэты Божьи и снежинки,
Но что мы скажем, чем блеснем
На столь неравном поединке?
Весна придет навеселе,
Как подгулявшая девица, -
Придет и ляжет на земле,
А мы должны посторониться!
Растает снег и я умру,
Чтоб в полдень будущего лета
Плясали мальвы на ветру,
Трубили громкие поэты.
Мы станем пищей и водой,
И разве кто-нибудь в июле
Припомнит, проклиная зной,
Что самой белой белизной
Когда-то в мiре мы сверкнули?
1947, Шанхай
ОЗЕРО
Есть озеро: вода его светла
И кажется невозмутимо сонной,
Но вслушайся: из пропасти бездонной
Подводные гудят колокола.
Есть, говорят, такие зеркала:
Прекрасный лик, случайно отраженный,
Они хранят, чтоб маг или влюбленный
Нашел его в прозрачности стекла.
Я озеро, которому, как Китеж,
Твоя судьба навек обручена.
Я зеркало, но и дойдя до дна,
Ты жадности безумной не насытишь.
Отныне, знай: жить будешь ты вдвойне
И наяву, и в этой глубине.
20.1.1952 Тянъцзин
СССР
Ты - скифское раздолье ураганам,
Ты - с полюса сползающий ледник,
На хрупкие мiры машин и книг
Ощеренный морозом и туманом.
Медвежьих лап ни племенам, ни странам
Не избежать: святоша, ростовщик,
Помазанник - и гнусный еретик,
Ты верх возьмешь где силой, где обманом.
Твоим врагам я по привычке лгу,
Себе же лгать я больше не могу,
Но, русскостью спозоренный с тобою,
Как с дедовской болезнью, как с горбом,
Троянец сам, разрушить эту Трою
Хотел бы я, измученный стыдом!
IV.1957
ШЕЛКОВИЧНЫЙ ЧЕРВЬ
Ю. Крузенштерн
Паутину нежную, клейкую,
матерьял отличный,
извиваясь невидной змейкою,
производит червь шелковичный
из себя самого
(Больше нет ничего).
Те же клейкие строки, поводы
для чужих раздумий,
создаю, на тризну, на проводы
с каждым годом идя угрюмей,
из себя самого
(Больше нет ничего).
19.XII.1967
***
Ангара, снегопад, рекостав.
Люди, сухо плечами пожав,
говорили: - Безрадостный вид!
Даже солнце его не живит.
Правда: зябнут осины в саду,
да ворона чернеет на льду.
От окна отошел я давно
и плотнее завесил окно.
Если ж ветер кайму теребит
занавески - изгоя знобит,
и мелькают, и пляшут с утра
рекостав, снегопад, Ангара.
20.VII.1972
НЕ ПАМЯТНИК
Не памятник себе - темницу я построил,
в которой жизнь моя загублена в плену,
и русской Музе я размаха не удвоил,
хотя любил ее - любил ее одну.
Ей дела не было до жестов краснобая,
до рифм изысканных и взвешенных слогов,
до скучной тихости буддийского Китая,
до мутно-желтых рек и вязких берегов.
Напрасно, в сумерки годов пятидесятых,
ее в Бразилию обманом я завлек:
ведь даже в просеках, среди холмов покатых,
рябины чахлый куст обиженно поблек.
И спутница моя мне отомстить готова:
на север убежит и над Москва-рекой
не скажет обо мне сочувственного слова
ни в перечне имен, ни в сноске под строкой.
16.IV.1972
НЕ ЭЛЕГИЯ
Осыпаются листья в саду незаметней:
С обнажившихся веток под ветром опало
Столько сини седой, что допросишься мало
От осенней акации с памятью летней.
Тоже был ты подсажен дрожжами зачатий
В облака и к зениту, к медвежьим берлогам,
А потом проскользил по зарничным дорогам
К самой зоркой пещере, к семерке печатей.
Помнишь, ты обходил Элогимов сторонкой,
Но не смел забывать о державном надзоре
И, восходы любя на земле и на море,
Развлекался закатами, спешкой и гонкой?
Здесь, на юге, зима переряжена летом,
А в апреле куражится ветер осенний,
И находятся саваны для погребений,
И на листьях дурачатся тени со светом.
Но, совсем как на севере, листья желтеют,
Осыпаются, падают в серую слякоть,
А тебе нипочем, - и не хочется плакать,
Как, старея, изгнанники плакать умеют.
29.V.1977
ХВАЛА ПЕРЕВОДАМ
Преодолеть соблазны несвободы
Топтыгиным, увы, не суждено:
Лишь одному, Витковский, вам дано
Оттачивать до блеска переводы.
Они честней любой казенной оды -
Кому? Сказать и стыдно, и смешно.
Суконный слог? Обидно за сукно!
А кто швецы? Подлизы и уроды.
Я с тощеньким словариком один
Переложил «Ли Cao» и «Дао-дэ-цзин»,
Но, как и Вы, не снизился до прозы.
Пути у нас - достойные пути,
И вздумал я, чтоб не завяли розы,
Камоэнса всего перевести!
27.IX.1977
МОЛИТВА ЗА ПОЛЬШУ
Вопреки четырем разделам
и разгульным праздникам зла
ты своим искромсанным телом
раздробленье пережила.
Пятикратно из-под обломков
воскресал несломленный дух,
чтоб лечить руками потомков
гнойники и раны разрух.
Пятый раз тебя не кромсали
по частям: твоя и моя,
а бездумно в расход списали,
откупились тобой друзья.
А теперь - на твои останки,
уцелевшие от войны,
пулеметы, пушки и танки
вероломно наведены.
Боже наш! Разразиться грому
не позволь! Своему рабу,
Иоанну-Павлу Второму
вверь несчастной земли судьбу!
Дай ей в дедовских жить пределах,
да и нас избавь от стыда,
чтоб царей - ни красных, ни белых -
ей не знать уже никогда!
9.II.1982
ВЕНЕЦИЯ В ПЕКИНЕ
Венецию я знал от Кузмина
(Бред ревности), от Бунина и Блока:
Туман лагун - зеркальная морока,
Но чуждою осталась мне она.
Зато дворцы и башни Пекина -
Я верен им, и в мигновенье ока
Переношусь - то к банщикам порока,
То к пагодам, где дышит старина.
Там тоже есть и лодки, и каналы,
На всякий вкус подростки-зазывалы,
Рассказчики о ловкости интриг,
О подлостях - не хуже Синьории.
Послушав их, я шел в обитель книг,
Чуть утомлен от ранней литургии.
1.VI.1987
ЗАСТРЯЛ!
Был приказ Иоанна Хинрикса:
На российскую Музу ринуться!
Пятый день, что гордячку милую,
До упаду щиплю, насилую,
Кто из них писал о Венеции,
Привозившей с Востока специи,
Кто писал о Константинополе
В рифму к «тополю» и «протопали»?
В наказанье стихи просеивай,
Но утешен я Алексеевой,
И «Картина» - ошибка Гранина -
На царьградский лад приосанена.
Блок и Брюсов... Лишь на Цветаевой
По-иному себя настраивай,
Но задолго до «Ц» - измаешься,
А Елагиным зачитаешься.
Буква «Е» далеко не прейдена, -
Пусть «заказчик» ворчит из Лейдена.
8.VI.1987
НА СКЛОНЕ
Нам далеко еще до седины,
Но нет уже недумающей веры:
Холодные, бредем, как кондотьеры:
И стяги все, и правды нам равны.
Не снятся нам пророческие сны,
А призраки безобразны и серы,
И в пропасти, где нет ни дна, ни меры,
Не спустятся посланцы вышины!
Не потому ль, таясь по кабинетам,
Под бременем тяжеловесных книг,
Как тайные носители вериг,
Мы рвемся в плен к раздумчивым сонетам,
Моля у муз, как нищие рабы,
Взаймы то флейт и бубнов, то трубы?
23.VI.1937
ВЫБОР
Однажды, чуть начав мою борьбу,
Я призван был благими небесами,
И ангел, назначающий судьбу,
Введя, меня поставил пред весами.
В одну из чаш он много разных благ
Вложил рукою, свыше вдохновенной,
И целый ворох дарственных бумаг
На то, что величаво и нетленно.
В другую чашу, с этикеткой «зло»,
Он бросил всяческие извороты,
И детский смех, и женское тепло,
И мелкие колючие заботы.
Не долго я стоял у тех весов,
Чтоб выбрать жребий самый благородный:
Поменьше дел, поменьше и грехов,
И ясный путь, почтенный и свободный.
И ангел возвратил меня домой,
Но дом мой сделал площадью открытой,
Где в сутолоке стал я жить людской,
Для всех равно чужой, но знаменитый.
И дети нежные на много зим
За мысленной ко мне слетались пищей,
Чтоб после отойти путем своим,
Не оглянувшись на мое жилище.
И вот я жду последнего суда,
Но, кажется, мне ничего не надо:
Всё разлюбив, что выбрано тогда,
Ужель просить отвергнутой награды?
20.1.1942. Пекин
ВЕСНА
Весна летит, как бурный шквал,
И трепетные сгустки снега
Уже предчувствуют финал
Ее веселого набега.
Она штурмует их теплом,
И ей не жаль снежинок милых,
Устало млеющих тайком
На водостоках, на перилах.
И, как они, обречены
Судьбы безжалостной причуде,
И мы, мечтатели, должны
Уйти, чтоб жили просто-люди.
Мы, мертвые, еще живем -
Поэты Божьи и снежинки,
Но что мы скажем, чем блеснем
На столь неравном поединке?
Весна придет навеселе,
Как подгулявшая девица, -
Придет и ляжет на земле,
А мы должны посторониться!
Растает снег и я умру,
Чтоб в полдень будущего лета
Плясали мальвы на ветру,
Трубили громкие поэты.
Мы станем пищей и водой,
И разве кто-нибудь в июле
Припомнит, проклиная зной,
Что самой белой белизной
Когда-то в мiре мы сверкнули?
1947, Шанхай
ОЗЕРО
Есть озеро: вода его светла
И кажется невозмутимо сонной,
Но вслушайся: из пропасти бездонной
Подводные гудят колокола.
Есть, говорят, такие зеркала:
Прекрасный лик, случайно отраженный,
Они хранят, чтоб маг или влюбленный
Нашел его в прозрачности стекла.
Я озеро, которому, как Китеж,
Твоя судьба навек обручена.
Я зеркало, но и дойдя до дна,
Ты жадности безумной не насытишь.
Отныне, знай: жить будешь ты вдвойне
И наяву, и в этой глубине.
20.1.1952 Тянъцзин
СССР
Ты - скифское раздолье ураганам,
Ты - с полюса сползающий ледник,
На хрупкие мiры машин и книг
Ощеренный морозом и туманом.
Медвежьих лап ни племенам, ни странам
Не избежать: святоша, ростовщик,
Помазанник - и гнусный еретик,
Ты верх возьмешь где силой, где обманом.
Твоим врагам я по привычке лгу,
Себе же лгать я больше не могу,
Но, русскостью спозоренный с тобою,
Как с дедовской болезнью, как с горбом,
Троянец сам, разрушить эту Трою
Хотел бы я, измученный стыдом!
IV.1957
ШЕЛКОВИЧНЫЙ ЧЕРВЬ
Ю. Крузенштерн
Паутину нежную, клейкую,
матерьял отличный,
извиваясь невидной змейкою,
производит червь шелковичный
из себя самого
(Больше нет ничего).
Те же клейкие строки, поводы
для чужих раздумий,
создаю, на тризну, на проводы
с каждым годом идя угрюмей,
из себя самого
(Больше нет ничего).
19.XII.1967
***
Ангара, снегопад, рекостав.
Люди, сухо плечами пожав,
говорили: - Безрадостный вид!
Даже солнце его не живит.
Правда: зябнут осины в саду,
да ворона чернеет на льду.
От окна отошел я давно
и плотнее завесил окно.
Если ж ветер кайму теребит
занавески - изгоя знобит,
и мелькают, и пляшут с утра
рекостав, снегопад, Ангара.
20.VII.1972
НЕ ПАМЯТНИК
Не памятник себе - темницу я построил,
в которой жизнь моя загублена в плену,
и русской Музе я размаха не удвоил,
хотя любил ее - любил ее одну.
Ей дела не было до жестов краснобая,
до рифм изысканных и взвешенных слогов,
до скучной тихости буддийского Китая,
до мутно-желтых рек и вязких берегов.
Напрасно, в сумерки годов пятидесятых,
ее в Бразилию обманом я завлек:
ведь даже в просеках, среди холмов покатых,
рябины чахлый куст обиженно поблек.
И спутница моя мне отомстить готова:
на север убежит и над Москва-рекой
не скажет обо мне сочувственного слова
ни в перечне имен, ни в сноске под строкой.
16.IV.1972
НЕ ЭЛЕГИЯ
Осыпаются листья в саду незаметней:
С обнажившихся веток под ветром опало
Столько сини седой, что допросишься мало
От осенней акации с памятью летней.
Тоже был ты подсажен дрожжами зачатий
В облака и к зениту, к медвежьим берлогам,
А потом проскользил по зарничным дорогам
К самой зоркой пещере, к семерке печатей.
Помнишь, ты обходил Элогимов сторонкой,
Но не смел забывать о державном надзоре
И, восходы любя на земле и на море,
Развлекался закатами, спешкой и гонкой?
Здесь, на юге, зима переряжена летом,
А в апреле куражится ветер осенний,
И находятся саваны для погребений,
И на листьях дурачатся тени со светом.
Но, совсем как на севере, листья желтеют,
Осыпаются, падают в серую слякоть,
А тебе нипочем, - и не хочется плакать,
Как, старея, изгнанники плакать умеют.
29.V.1977
ХВАЛА ПЕРЕВОДАМ
Преодолеть соблазны несвободы
Топтыгиным, увы, не суждено:
Лишь одному, Витковский, вам дано
Оттачивать до блеска переводы.
Они честней любой казенной оды -
Кому? Сказать и стыдно, и смешно.
Суконный слог? Обидно за сукно!
А кто швецы? Подлизы и уроды.
Я с тощеньким словариком один
Переложил «Ли Cao» и «Дао-дэ-цзин»,
Но, как и Вы, не снизился до прозы.
Пути у нас - достойные пути,
И вздумал я, чтоб не завяли розы,
Камоэнса всего перевести!
27.IX.1977
МОЛИТВА ЗА ПОЛЬШУ
Вопреки четырем разделам
и разгульным праздникам зла
ты своим искромсанным телом
раздробленье пережила.
Пятикратно из-под обломков
воскресал несломленный дух,
чтоб лечить руками потомков
гнойники и раны разрух.
Пятый раз тебя не кромсали
по частям: твоя и моя,
а бездумно в расход списали,
откупились тобой друзья.
А теперь - на твои останки,
уцелевшие от войны,
пулеметы, пушки и танки
вероломно наведены.
Боже наш! Разразиться грому
не позволь! Своему рабу,
Иоанну-Павлу Второму
вверь несчастной земли судьбу!
Дай ей в дедовских жить пределах,
да и нас избавь от стыда,
чтоб царей - ни красных, ни белых -
ей не знать уже никогда!
9.II.1982
ВЕНЕЦИЯ В ПЕКИНЕ
Венецию я знал от Кузмина
(Бред ревности), от Бунина и Блока:
Туман лагун - зеркальная морока,
Но чуждою осталась мне она.
Зато дворцы и башни Пекина -
Я верен им, и в мигновенье ока
Переношусь - то к банщикам порока,
То к пагодам, где дышит старина.
Там тоже есть и лодки, и каналы,
На всякий вкус подростки-зазывалы,
Рассказчики о ловкости интриг,
О подлостях - не хуже Синьории.
Послушав их, я шел в обитель книг,
Чуть утомлен от ранней литургии.
1.VI.1987
ЗАСТРЯЛ!
Был приказ Иоанна Хинрикса:
На российскую Музу ринуться!
Пятый день, что гордячку милую,
До упаду щиплю, насилую,
Кто из них писал о Венеции,
Привозившей с Востока специи,
Кто писал о Константинополе
В рифму к «тополю» и «протопали»?
В наказанье стихи просеивай,
Но утешен я Алексеевой,
И «Картина» - ошибка Гранина -
На царьградский лад приосанена.
Блок и Брюсов... Лишь на Цветаевой
По-иному себя настраивай,
Но задолго до «Ц» - измаешься,
А Елагиным зачитаешься.
Буква «Е» далеко не прейдена, -
Пусть «заказчик» ворчит из Лейдена.
8.VI.1987