8 июля. Пара стихов XIX века
второе из них - в прозе
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
О, помнишь ли, давно - еще детьми мы были -
На шумном вечере мы встретились с тобой.
Но этот шум и блеск нас нехотя томили,
Мы вышли на балкон. Мы мало говорили,
Нас ночь объяла вдруг отрадной тишиной.
Сквозь стекла виделось нам бледных свеч мерцанье,
Из комнат слышался нестройный гул речей,
А в небе виделось горячих звезд сверканье,
Из сада слышалось деревьев колыханье,
Над ближней рощей пел влюбленный соловей.
Я на тебя смотрел. Я чувство молодое
Любовию тогда назвать еще не смел…
Но я взволнован был в торжественном покое,
Но я дышавшее безмолвие ночное
Прервать ни голосом, ни вздохом не хотел.
Чему-то тайному разгадки неизбежной
Я с первым звуком ждал… Мгновение прошло.
И вдруг я зарыдал, проникнут грустью нежной,
А в глубине души светло и безмятежно
Такое полное веселие цвело.
8 июля 1857, Старое. Алексей Апухтин
ДРОЗД
Я лежал на постели - но мне не спалось. Забота грызла меня; тяжёлые, утомительно однообразные думы медленно проходили в уме моём, подобно сплошной цепи туманных облаков, безостановочно ползущих в ненастный день по вершинам сырых холмов.
Ах! я любил тогда безнадёжной, горестной любовью, какою можно любить лишь под снегом и холодом годов, когда сердце, не затронутое жизнию, осталось… не молодым! нет… но ненужно и напрасно моложавым.
Белёсоватым пятном стоял передо мною призрак окна; все предметы в комнате смутно виднелись: они казались ещё неподвижнее и тише в дымчатом полусвете раннего летнего утра. Я посмотрел на часы: было без четверти три часа. И за стенами дома чувствовалась та же неподвижность… И роса, целое море росы!
А в этой росе, в саду, под самым моим окном уже пел, свистал, тюрюлюкал - немолчно, громко, самоуверенно - чёрный дрозд. Переливчатые звуки проникали в мою затихшую комнату, наполняли её всю, наполняли мой слух, мою голову, отягчённую сухостью бессонницы, горечью болезненных дум.
Они дышали вечностью, эти звуки - всею свежестью, всем равнодушием, всею силою вечности. Голос самой природы слышался мне в них, тот красивый, бессознательный голос, который никогда не начинался - и не кончится никогда.
Он пел, он распевал самоуверенно, этот чёрный дрозд; он знал, что скоро, обычной чередою, блеснёт неизменное солнце; в его песни не было ничего своего, личного; он был тот же самый чёрный дрозд, который тысячу лет тому назад приветствовал то же самое солнце и будет его приветствовать через другие тысячи лет, когда то, что останется от меня, быть может, будет вертеться незримыми пылинками вокруг его живого звонкого тела, в воздушной струе, потрясённой его пением.
И я, бедный, смешной, влюблённый, личный человек, говорю тебе: спасибо, маленькая птица, спасибо твоей сильной и вольной песенке, так неожиданно зазвеневшей под моим окном в тот невесёлый час.
Она не утешила меня - да я и не искал утешения… Но глаза мои омочились слезами, и шевельнулось в груди, приподнялось на миг недвижное, мёртвое бремя. Ах! и то существо - не так же ли оно молодо и свеже, как твои ликующие звуки, передрассветный певец!
Да и стоит ли горевать, и томиться, и думать о самом себе, когда уже кругом, со всех сторон разлиты те холодные волны, которые не сегодня - завтра увлекут меня в безбрежный океан?
Слёзы лились… а мой милый чёрный дрозд продолжал, как ни в чём не бывало, свою безучастную, свою счастливую, свою вечную песнь!
О, какие слёзы на разгоревшихся щеках моих осветило взошедшее наконец солнце!
Но днём я улыбался по-прежнему.
Иван Тургенев. 8 июля 1877
_______________________
Примечания
Под этим произведением, единственном из всего цикла «Senilia» (от лат. senilis - старческий, стариковский), указана полная дата (включая время: 61/4 утре) и место создания: Les Frênes, Буживаль.
В черновом автографе так же над заглавием был эпиграф из Гёте:
Und wenn der Mensch in seiner Qual verstummt
Gab’ mir ein Gott, zu sagen, wie ich leide.
Göthe. «Torquato Tasso».*
*И когда человек немеет в своём страдании, || Дай мне Бога, чтобы сказать, как я страдаю. - Гёте. «Торквато Тассо» (нем.).
_
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
О, помнишь ли, давно - еще детьми мы были -
На шумном вечере мы встретились с тобой.
Но этот шум и блеск нас нехотя томили,
Мы вышли на балкон. Мы мало говорили,
Нас ночь объяла вдруг отрадной тишиной.
Сквозь стекла виделось нам бледных свеч мерцанье,
Из комнат слышался нестройный гул речей,
А в небе виделось горячих звезд сверканье,
Из сада слышалось деревьев колыханье,
Над ближней рощей пел влюбленный соловей.
Я на тебя смотрел. Я чувство молодое
Любовию тогда назвать еще не смел…
Но я взволнован был в торжественном покое,
Но я дышавшее безмолвие ночное
Прервать ни голосом, ни вздохом не хотел.
Чему-то тайному разгадки неизбежной
Я с первым звуком ждал… Мгновение прошло.
И вдруг я зарыдал, проникнут грустью нежной,
А в глубине души светло и безмятежно
Такое полное веселие цвело.
8 июля 1857, Старое. Алексей Апухтин
ДРОЗД
Я лежал на постели - но мне не спалось. Забота грызла меня; тяжёлые, утомительно однообразные думы медленно проходили в уме моём, подобно сплошной цепи туманных облаков, безостановочно ползущих в ненастный день по вершинам сырых холмов.
Ах! я любил тогда безнадёжной, горестной любовью, какою можно любить лишь под снегом и холодом годов, когда сердце, не затронутое жизнию, осталось… не молодым! нет… но ненужно и напрасно моложавым.
Белёсоватым пятном стоял передо мною призрак окна; все предметы в комнате смутно виднелись: они казались ещё неподвижнее и тише в дымчатом полусвете раннего летнего утра. Я посмотрел на часы: было без четверти три часа. И за стенами дома чувствовалась та же неподвижность… И роса, целое море росы!
А в этой росе, в саду, под самым моим окном уже пел, свистал, тюрюлюкал - немолчно, громко, самоуверенно - чёрный дрозд. Переливчатые звуки проникали в мою затихшую комнату, наполняли её всю, наполняли мой слух, мою голову, отягчённую сухостью бессонницы, горечью болезненных дум.
Они дышали вечностью, эти звуки - всею свежестью, всем равнодушием, всею силою вечности. Голос самой природы слышался мне в них, тот красивый, бессознательный голос, который никогда не начинался - и не кончится никогда.
Он пел, он распевал самоуверенно, этот чёрный дрозд; он знал, что скоро, обычной чередою, блеснёт неизменное солнце; в его песни не было ничего своего, личного; он был тот же самый чёрный дрозд, который тысячу лет тому назад приветствовал то же самое солнце и будет его приветствовать через другие тысячи лет, когда то, что останется от меня, быть может, будет вертеться незримыми пылинками вокруг его живого звонкого тела, в воздушной струе, потрясённой его пением.
И я, бедный, смешной, влюблённый, личный человек, говорю тебе: спасибо, маленькая птица, спасибо твоей сильной и вольной песенке, так неожиданно зазвеневшей под моим окном в тот невесёлый час.
Она не утешила меня - да я и не искал утешения… Но глаза мои омочились слезами, и шевельнулось в груди, приподнялось на миг недвижное, мёртвое бремя. Ах! и то существо - не так же ли оно молодо и свеже, как твои ликующие звуки, передрассветный певец!
Да и стоит ли горевать, и томиться, и думать о самом себе, когда уже кругом, со всех сторон разлиты те холодные волны, которые не сегодня - завтра увлекут меня в безбрежный океан?
Слёзы лились… а мой милый чёрный дрозд продолжал, как ни в чём не бывало, свою безучастную, свою счастливую, свою вечную песнь!
О, какие слёзы на разгоревшихся щеках моих осветило взошедшее наконец солнце!
Но днём я улыбался по-прежнему.
Иван Тургенев. 8 июля 1877
_______________________
Примечания
Под этим произведением, единственном из всего цикла «Senilia» (от лат. senilis - старческий, стариковский), указана полная дата (включая время: 61/4 утре) и место создания: Les Frênes, Буживаль.
В черновом автографе так же над заглавием был эпиграф из Гёте:
Und wenn der Mensch in seiner Qual verstummt
Gab’ mir ein Gott, zu sagen, wie ich leide.
Göthe. «Torquato Tasso».*
*И когда человек немеет в своём страдании, || Дай мне Бога, чтобы сказать, как я страдаю. - Гёте. «Торквато Тассо» (нем.).
_