2 июля 1917-го
в дневниках
Александр Бенуа, 47 лет, Петроград:
2 июля.
Воскресенье. Душная, сырая погода. У меня начался кашель. С утра весь потный. Днем после действия алоэ спал и проснулся с таким дыханием, что хлынула кровь из носа. С тех пор полегчало. Кашель к вечеру совсем исчез.
...до трех часов просматривал свои записи прошлого лета. Нелепым сейчас представляется не столько сам «роман», сколько здешние уже переживания, нелепостью и прямо даже чем-то искусственные. А между тем я помню, что писал тогда с полной искренностью и еще жалел, что мало. Значит, и себе нельзя верить. Прочел «Пунина и Бабурина» - отличная классическая вещь. Хороша и «мелькающая» женская фигура - Муза Павловна - род музы русского революционного движения. Но как типично, что и эта муза кончает: «Боже, царя храни!»
Михаил Пришвин, 44 года, хутор Хрущево под Ельцом:
2 июля.
Какой-то Линшевич в «Деле Народа» осуждает Крюкова за пессимизм, а сам не указывает, чему же свет лому в народной жизни следует радоваться. Я думаю, что светлого пока нет ничего, ровно как не следует подводить и пессимистические итоги и вообще итоги.
У каждого пишущего есть свои знакомые крестьяне, посмотрите со всех сторон, изменилась ли их материальная и нравственная жизнь за время революции. В краю моих наблюдений у крестьян от дележа помещичьей земли прибавилось по восьминнику (1/4 дес), но ссор, обид через этот дележ вышло столько, что восьминнику этому не радуются, словом, зла явно больше, чем добра.
Я знал крестьян с детства и ничего другого не ожидал от «Черного передела», но делать из этого какой-нибудь вывод относительно революции мне и в голову не приходит. У меня есть досада на партийных деятелей социализма, что они увлекаются только политикой и часто не отдают себе отчета в ответственности за сказанное, обещанное.
Есть у меня состояние подавленности, оттого, что невежество народных масс стало действенным, и бывает, как-то места себе не находишь: раньше мужичка пожалеешь, а теперь думаешь, вот он тебя пожалеет: но он об этом и не думал. А к этому еще присоединяется и сознание тяжести этого дела в народе. Попробуйте просидеть весь день в волостном комитете, в жарище, духоте, и потом, возвращаясь домой, думать, что вот в Петрограде какой-нибудь деятель за несколько часов добился резолюции на всю Российскую империю, а я весь день на волосок продвинул, и то не очень в этом уверен...
В последнее время я вздумал писать для крестьян в местной газете и неожиданно для себя имел успех в своей Соловьевской республике. Очень хорошо помогает от пессимизма и черная работа в стойле и на полях, которой занялся я по необходимости, потому что остался на своем хуторе без рабочего и прислуги. Оба средства - писание (только нужно попроще) и работу черную - я очень рекомендую всем пессимистам не по толстовству, а так себе, по здоровью.
...
Земля не дает радости людям, согласие дает радость.
Александр Бенуа, 47 лет, Петроград:
2 июля.
Воскресенье. Душная, сырая погода. У меня начался кашель. С утра весь потный. Днем после действия алоэ спал и проснулся с таким дыханием, что хлынула кровь из носа. С тех пор полегчало. Кашель к вечеру совсем исчез.
...до трех часов просматривал свои записи прошлого лета. Нелепым сейчас представляется не столько сам «роман», сколько здешние уже переживания, нелепостью и прямо даже чем-то искусственные. А между тем я помню, что писал тогда с полной искренностью и еще жалел, что мало. Значит, и себе нельзя верить. Прочел «Пунина и Бабурина» - отличная классическая вещь. Хороша и «мелькающая» женская фигура - Муза Павловна - род музы русского революционного движения. Но как типично, что и эта муза кончает: «Боже, царя храни!»
Михаил Пришвин, 44 года, хутор Хрущево под Ельцом:
2 июля.
Какой-то Линшевич в «Деле Народа» осуждает Крюкова за пессимизм, а сам не указывает, чему же свет лому в народной жизни следует радоваться. Я думаю, что светлого пока нет ничего, ровно как не следует подводить и пессимистические итоги и вообще итоги.
У каждого пишущего есть свои знакомые крестьяне, посмотрите со всех сторон, изменилась ли их материальная и нравственная жизнь за время революции. В краю моих наблюдений у крестьян от дележа помещичьей земли прибавилось по восьминнику (1/4 дес), но ссор, обид через этот дележ вышло столько, что восьминнику этому не радуются, словом, зла явно больше, чем добра.
Я знал крестьян с детства и ничего другого не ожидал от «Черного передела», но делать из этого какой-нибудь вывод относительно революции мне и в голову не приходит. У меня есть досада на партийных деятелей социализма, что они увлекаются только политикой и часто не отдают себе отчета в ответственности за сказанное, обещанное.
Есть у меня состояние подавленности, оттого, что невежество народных масс стало действенным, и бывает, как-то места себе не находишь: раньше мужичка пожалеешь, а теперь думаешь, вот он тебя пожалеет: но он об этом и не думал. А к этому еще присоединяется и сознание тяжести этого дела в народе. Попробуйте просидеть весь день в волостном комитете, в жарище, духоте, и потом, возвращаясь домой, думать, что вот в Петрограде какой-нибудь деятель за несколько часов добился резолюции на всю Российскую империю, а я весь день на волосок продвинул, и то не очень в этом уверен...
В последнее время я вздумал писать для крестьян в местной газете и неожиданно для себя имел успех в своей Соловьевской республике. Очень хорошо помогает от пессимизма и черная работа в стойле и на полях, которой занялся я по необходимости, потому что остался на своем хуторе без рабочего и прислуги. Оба средства - писание (только нужно попроще) и работу черную - я очень рекомендую всем пессимистам не по толстовству, а так себе, по здоровью.
...
Земля не дает радости людям, согласие дает радость.