1 июля 1937-го года
в дневниках
Дневники дрейфующей станции "Северный Полюс-1"
Иван Папанин, 42 года, начальник станции:
1 июля.
Петр Петрович не ложился спать: он ведет суточную гидрологическую станцию.
Позавтракав, все мы разошлись по своим делам. Эрнст Теодорович передавал на остров Рудольфа большую телеграмму об итогах научных наблюдений за время нашего пребывания на льдине. Эти наблюдения представляют большой интерес. Мы говорим о них по вечерам, когда собираемся в палатке, и за утренним чаем, перед тем как покинуть наше жилье и уйти на работу в лагерь.
Наша льдина дрейфует на юг почти вдоль Гринвичского меридиана со средней скоростью четыре мили в сутки. Начиная с 5 июня наш дрейф проходит зигзагами, направляясь то к востоку, то к западу. В общем дрейф нашего поля подчинен направлению ветра, уклоняясь несколько вправо благодаря вращению земли.
Астрономическое определение нашего местонахождения производится Федоровым ежедневно с помощью теодолита (исключая те периоды, когда небо закрыто облаками), точность определений до четверти мили. Метеорологические наблюдения ведутся четыре раза в сутки, а с 10 июня мы регулярно ведем дневник погоды.
В июне средняя температура у нас была равна двум градусам холода, наиболее высокая температура - минус один градус.
Гидрологические работы мы начали проводить с 5 июня, как только нам доставили лебедку. За это время сделали четыре гидрологические станции. Взяты две пробы грунта. Все пробы воды с различных глубин океана обработаны в гидрохимической лаборатории Ширшова; на всех станциях (от 250 до 600 метров глубины) обнаружена вода с положительной температурой и высокой солености.
Таким образом, установлено, что атлантические воды, открытые в более южных широтах Фритьофом Нансеном, мощным потоком поступают также и в околополюсный район; они вносят в центральную часть Северного Ледовитого океана значительное количество тепла.
Определение силы тяжести сделано в двух точках дрейфа. Измерения производились посредством маятникового прибора (сухопутного образца), сконструированного Ленинградским астрономическим институтом.
Женя сейчас занялся изучением атмосферного электричества. Он установил приборы и тоже на сутки засел за работу. Кроме того, он ведет наблюдение за магнитными вариациями.
Я начал разбирать палатку-кухню. Потом ко мне на помощь пришел Теодорыч, успевший передать все радиограммы на Рудольф. Вдвоем мы вынесли имущество из палатки, разобрали ее до основания, так как она со всех сторон протекает. Насыпали свежего снега, утрамбовали его ногами, положили доски, а поверх них три листа фанеры. Перевязали стойки-распоры и стали забивать колья в лед. Под снегом оказалось много воды. Это сильно мешало нашей работе. Наконец закончили ремонт палатки-кухни. Можно было начать готовить обед. Вскоре там зашумели примусы, как на кухне московской квартиры.
На нашем ледяном поле под снегом всюду вода. Невозможно ходить: проваливаешься. Вода угрожает и нашей жилой палатке; у меня возникает серьезное опасение, как бы она не провалилась сквозь снег в воду, большим слоем покрывающую лед. Пришлось снаружи обсыпать палатку до половины снегом, чтобы края не так быстро таяли. Получился большой курган, но если за ним не наблюдать тщательно, то вскоре и этот курган почернеет, начнет таять и снова придется обсыпать его снегом.
Ходил на базы, осматривал все хозяйство. Зрелище грустное: снежные бугры развалились в разные стороны, обнажив вещевые баулы, резиновые мешки с керосином и продовольственные запасы. Вода серьезно угрожает всему нашему имуществу. Неужели придется переносить станцию на другое место? Это огромная, трудно выполнимая работа. Придется еще немного подождать и решить, как быть. Правда, можно перебраться на возвышенности нашего поля - на торосы, большие ледяные холмы, но это небезопасно, так как при первом же большом сжатии льдов все хозяйство может полететь вверх дном...
Надвигается туман, сыплется противный мокрый снег - нечто среднее между туманом и дождем. Воздух пропитан сыростью. Снег раскис, ходить стало трудно, кое-где проваливаешься в воду по колено.
Сегодня вообще неудачный день. Во-первых, радиослужба Главного управления Северного морского пути из непонятных соображений сократила нам сроки связи с островом Рудольфа, выделенные для приема и передачи радиограмм. Вторая неприятность: открыл бидон с продовольствием, а в нем все сухари пахнут керосином. Для нас такой бидон на десять дней жизни. Очевидно, придется питаться «керосиновыми сухарями» и притом вспоминать недобрым словом нефтепромыслы... Получилось это потому, что бидон с сухарями был на некоторое время использован в качестве подставки для плохо запаянного керосинового баула. Все же мы решили по возможности пустить в ход эти сухари, не выбрасывать ценного запаса продовольствия.
Эрнст Кренкель, 33 года, радист:
1 июля.
С утра передавал большую телеграмму в четыре адреса: ГУСМП, ТАСС, «Правда», «Известия». Больше тысячи слов. Первые итоги научных работ за время пребывания на льду.
Получилось интересно, обширно и солидно.
Затем занялся с Папаниным переделкой, вернее, полной перестановкой кухонной палатки. Снег по всему нашему полю совсем осел.
Ходить очень трудно, проваливаешься до колен, а внизу вода. Колышки палатку не держат, внутри все перекосило.
Утрамбовали снег и снова подстилали под палатку доски. Колья вбили в лед. Потратили на это больше половины дня.
Вырыли «колодец», то есть, проще говоря, докопались до льда и черпаем воду, которая стоит под снегом. Слой воды, по меньшей мере, десятисантиметровый.
Сегодня совершенно изумительный день. На небе ни облачка солнце шпарит во-всю. Без очков ни на минуту выходить нельзя ничего не видишь, сразу начинают болеть глаза. Работали в одних фуфайках и здОрово вспотели.
Петя начал суточную станцию. Берет пробы каждые два часа.
Получили телеграмму Политуправления: у нас создается партийно-комсомольская группа в составе Папанина, меня и Федорова. .Скоро проведем собрание. Петя собирается подать заявление о приеме его в сочувствующие.
Марк Трояновский сообщает, что кинофильм об экспедиции на Северный полюс скоро выйдет на экран. ЗдОрово. Темпы хорошие. Северные...
__________________________________________________________________
Эрих Голлербах, искусствовед, художественный и литературный критик, библиограф и библиофил, 42 года, Феодосия:
[Июль] 1-го утром выехали из Коктебеля в Феодосию, остановились в «Астории»; вечером навестил Богаевского.
Есть в Богаевском что-то мелко-службистское, непохожее на художника. Кажется маловероятным, чтобы этот скромный, словно перепуганный и обиженный человек (типа бухгалтера или счетовода) мог быть автором великолепных, героических пейзажей. В разговоре он вял, неинтересен и неоригинален. И скорее чутьем, нежели de facto, угадываешь под обывательской личиной благородное и тонкое естество незаурядного художника.
Странным кажется его отношение к своим вещам «гобеленового» периода: он говорит о них пренебрежительно, крайне отрицательно, называя их «жалкой имитацией» и пр. С этим трудно согласиться: в тех вещах была большая найденность стиля и живописная прелесть, а новые пейзажи Богаевского, с их кисельным колоритом, дают почти ахровскую трактовку, поправленную французским импрессионизмом, что выходит довольно дешево и банально.
М[ария] пролежала весь вечер в гостинице с мигренью - к Б[огаевскому] я ходил с Сашей. Вечерняя Феодосия уже зажигала первые огни, когда мы шли по б[ывшей] Итальянской. Из всех почти домов доносилась музыка. День еще не остыл, только чуть затуманились дали. Вспоминался «Шум времени» Мандельштама, «В тупике» Вересаева. Б[ывшая] Дурантевская ул., на которой живет Богаевский (жена его - урожденная Дуранте, имела собств[енный] дом, откуда и название улицы), ныне именуется улицей Дзержинского...
Возвращались поздно, после легкого ужина, запитого рислингом. Еще полна была оживленной толпой Итальянская улица, а все остальные уже уснули. Ярко горели звезды в черном небе. Где-то жалобно прогудел пароход, где-то пиликала скрипка.
Дневники дрейфующей станции "Северный Полюс-1"
Иван Папанин, 42 года, начальник станции:
1 июля.
Петр Петрович не ложился спать: он ведет суточную гидрологическую станцию.
Позавтракав, все мы разошлись по своим делам. Эрнст Теодорович передавал на остров Рудольфа большую телеграмму об итогах научных наблюдений за время нашего пребывания на льдине. Эти наблюдения представляют большой интерес. Мы говорим о них по вечерам, когда собираемся в палатке, и за утренним чаем, перед тем как покинуть наше жилье и уйти на работу в лагерь.
Наша льдина дрейфует на юг почти вдоль Гринвичского меридиана со средней скоростью четыре мили в сутки. Начиная с 5 июня наш дрейф проходит зигзагами, направляясь то к востоку, то к западу. В общем дрейф нашего поля подчинен направлению ветра, уклоняясь несколько вправо благодаря вращению земли.
Астрономическое определение нашего местонахождения производится Федоровым ежедневно с помощью теодолита (исключая те периоды, когда небо закрыто облаками), точность определений до четверти мили. Метеорологические наблюдения ведутся четыре раза в сутки, а с 10 июня мы регулярно ведем дневник погоды.
В июне средняя температура у нас была равна двум градусам холода, наиболее высокая температура - минус один градус.
Гидрологические работы мы начали проводить с 5 июня, как только нам доставили лебедку. За это время сделали четыре гидрологические станции. Взяты две пробы грунта. Все пробы воды с различных глубин океана обработаны в гидрохимической лаборатории Ширшова; на всех станциях (от 250 до 600 метров глубины) обнаружена вода с положительной температурой и высокой солености.
Таким образом, установлено, что атлантические воды, открытые в более южных широтах Фритьофом Нансеном, мощным потоком поступают также и в околополюсный район; они вносят в центральную часть Северного Ледовитого океана значительное количество тепла.
Определение силы тяжести сделано в двух точках дрейфа. Измерения производились посредством маятникового прибора (сухопутного образца), сконструированного Ленинградским астрономическим институтом.
Женя сейчас занялся изучением атмосферного электричества. Он установил приборы и тоже на сутки засел за работу. Кроме того, он ведет наблюдение за магнитными вариациями.
Я начал разбирать палатку-кухню. Потом ко мне на помощь пришел Теодорыч, успевший передать все радиограммы на Рудольф. Вдвоем мы вынесли имущество из палатки, разобрали ее до основания, так как она со всех сторон протекает. Насыпали свежего снега, утрамбовали его ногами, положили доски, а поверх них три листа фанеры. Перевязали стойки-распоры и стали забивать колья в лед. Под снегом оказалось много воды. Это сильно мешало нашей работе. Наконец закончили ремонт палатки-кухни. Можно было начать готовить обед. Вскоре там зашумели примусы, как на кухне московской квартиры.
На нашем ледяном поле под снегом всюду вода. Невозможно ходить: проваливаешься. Вода угрожает и нашей жилой палатке; у меня возникает серьезное опасение, как бы она не провалилась сквозь снег в воду, большим слоем покрывающую лед. Пришлось снаружи обсыпать палатку до половины снегом, чтобы края не так быстро таяли. Получился большой курган, но если за ним не наблюдать тщательно, то вскоре и этот курган почернеет, начнет таять и снова придется обсыпать его снегом.
Ходил на базы, осматривал все хозяйство. Зрелище грустное: снежные бугры развалились в разные стороны, обнажив вещевые баулы, резиновые мешки с керосином и продовольственные запасы. Вода серьезно угрожает всему нашему имуществу. Неужели придется переносить станцию на другое место? Это огромная, трудно выполнимая работа. Придется еще немного подождать и решить, как быть. Правда, можно перебраться на возвышенности нашего поля - на торосы, большие ледяные холмы, но это небезопасно, так как при первом же большом сжатии льдов все хозяйство может полететь вверх дном...
Надвигается туман, сыплется противный мокрый снег - нечто среднее между туманом и дождем. Воздух пропитан сыростью. Снег раскис, ходить стало трудно, кое-где проваливаешься в воду по колено.
Сегодня вообще неудачный день. Во-первых, радиослужба Главного управления Северного морского пути из непонятных соображений сократила нам сроки связи с островом Рудольфа, выделенные для приема и передачи радиограмм. Вторая неприятность: открыл бидон с продовольствием, а в нем все сухари пахнут керосином. Для нас такой бидон на десять дней жизни. Очевидно, придется питаться «керосиновыми сухарями» и притом вспоминать недобрым словом нефтепромыслы... Получилось это потому, что бидон с сухарями был на некоторое время использован в качестве подставки для плохо запаянного керосинового баула. Все же мы решили по возможности пустить в ход эти сухари, не выбрасывать ценного запаса продовольствия.
Эрнст Кренкель, 33 года, радист:
1 июля.
С утра передавал большую телеграмму в четыре адреса: ГУСМП, ТАСС, «Правда», «Известия». Больше тысячи слов. Первые итоги научных работ за время пребывания на льду.
Получилось интересно, обширно и солидно.
Затем занялся с Папаниным переделкой, вернее, полной перестановкой кухонной палатки. Снег по всему нашему полю совсем осел.
Ходить очень трудно, проваливаешься до колен, а внизу вода. Колышки палатку не держат, внутри все перекосило.
Утрамбовали снег и снова подстилали под палатку доски. Колья вбили в лед. Потратили на это больше половины дня.
Вырыли «колодец», то есть, проще говоря, докопались до льда и черпаем воду, которая стоит под снегом. Слой воды, по меньшей мере, десятисантиметровый.
Сегодня совершенно изумительный день. На небе ни облачка солнце шпарит во-всю. Без очков ни на минуту выходить нельзя ничего не видишь, сразу начинают болеть глаза. Работали в одних фуфайках и здОрово вспотели.
Петя начал суточную станцию. Берет пробы каждые два часа.
Получили телеграмму Политуправления: у нас создается партийно-комсомольская группа в составе Папанина, меня и Федорова. .Скоро проведем собрание. Петя собирается подать заявление о приеме его в сочувствующие.
Марк Трояновский сообщает, что кинофильм об экспедиции на Северный полюс скоро выйдет на экран. ЗдОрово. Темпы хорошие. Северные...
__________________________________________________________________
Эрих Голлербах, искусствовед, художественный и литературный критик, библиограф и библиофил, 42 года, Феодосия:
[Июль] 1-го утром выехали из Коктебеля в Феодосию, остановились в «Астории»; вечером навестил Богаевского.
Есть в Богаевском что-то мелко-службистское, непохожее на художника. Кажется маловероятным, чтобы этот скромный, словно перепуганный и обиженный человек (типа бухгалтера или счетовода) мог быть автором великолепных, героических пейзажей. В разговоре он вял, неинтересен и неоригинален. И скорее чутьем, нежели de facto, угадываешь под обывательской личиной благородное и тонкое естество незаурядного художника.
Странным кажется его отношение к своим вещам «гобеленового» периода: он говорит о них пренебрежительно, крайне отрицательно, называя их «жалкой имитацией» и пр. С этим трудно согласиться: в тех вещах была большая найденность стиля и живописная прелесть, а новые пейзажи Богаевского, с их кисельным колоритом, дают почти ахровскую трактовку, поправленную французским импрессионизмом, что выходит довольно дешево и банально.
М[ария] пролежала весь вечер в гостинице с мигренью - к Б[огаевскому] я ходил с Сашей. Вечерняя Феодосия уже зажигала первые огни, когда мы шли по б[ывшей] Итальянской. Из всех почти домов доносилась музыка. День еще не остыл, только чуть затуманились дали. Вспоминался «Шум времени» Мандельштама, «В тупике» Вересаева. Б[ывшая] Дурантевская ул., на которой живет Богаевский (жена его - урожденная Дуранте, имела собств[енный] дом, откуда и название улицы), ныне именуется улицей Дзержинского...
Возвращались поздно, после легкого ужина, запитого рислингом. Еще полна была оживленной толпой Итальянская улица, а все остальные уже уснули. Ярко горели звезды в черном небе. Где-то жалобно прогудел пароход, где-то пиликала скрипка.