115 лет со дня рождения Арсения Тарковского (1907 - 1989)
моя подборка стихов поэта.
***
Все ты ходишь в платье черном.
Ночь пройдет, рассвета ждешь,
Все не спишь в дому просторном,
Точно в песенке живешь.
Веет ветер колокольный
В куполах ночных церквей,
Пролетает сон безвольный
Мимо горницы твоей.
Хорошо в дому просторном -
Ни зеркал, ни темноты,
Вот и ходишь в платье черном
И меня забыла ты.
Сколько ты мне снов развяжешь,
Только имя назови
Вспомнишь обо мне - покажешь
Наяву глаза свои.
Если ангелы летают
В куполах ночных церквей,
Если розы расцветают
В темной горнице твоей.
1932
***
Да не коснутся тьма и тлен
Июньской розы на окне,
Да будет улица светла,
Да будет мир благословен
И благосклонна жизнь ко мне,
Как столько лет назад была!
Как столько лет назад, когда
Едва открытые глаза
Не понимали, как им быть,
И в травы падала вода,
И с ними первая гроза
Ещё училась говорить.
Я в этот день увидел свет,
Шумели ветви за окном,
Качаясь в пузырях стекла,
И стала на пороге лет
С корзинами в руках, и в дом,
Смеясь, цветочница вошла.
Отвесный дождь упал в траву,
И снизу ласточка взвилась,
И этот день был первым днём
Из тех, что чудом наяву
Светились, как шары, дробясь
В росе на лепестке любом.
1933
ПРИГЛАШЕНИЕ В ПУТЕШЕСТВИЕ
Уезжаем, уезжаем, укладывай чемоданы,
Смотри, я достал билетов на тысячу рублей:
Мы посетим, если хочешь, мои отдаленные страны,
Город Блаженного Детства и город судьбы моей.
Мы посетим, если хочешь, город Любовного Страха,
Город Центифолию и город Рояль Раскрыт,
Над каждым городом вьется бабочка милого праха,
Но есть еще город Обид.
Там, у вокзала, стоит бронепоезд в брезенте
И брат меня учит стрелять из лефоше,
А в городе Медеме дети играют сонаты Клементи
И пахнет сухими цветами саше.
Ты угадаешь по влажной соли,
Прочтешь по траве, что вдали, на краю земли,
Море за степями шумит на воле
И на рейде стоят корабли.
И если хоть что-нибудь осуществимо
Из моих обещаний, то я тебе подарю
Город Моря и город Пароходного Дыма,
И город Морскую Зарю.
- Мне скучно в твоих городах, - ты скажешь. - Не знаю,
Как в городе Медеме буду я жить, никого не любя,
А морская заря и море, выгнутое по краю,
Синее море было моим без тебя.
1937
***
Когда возвратимся домой после этой неслыханной бойни,
Мы будем раздавлены странным внезапным покоем.
Придется сидеть да гадать: отчего мы не стали спокойней?
Куда уж нам петь или плакать по мертвым героям?
А наши красавицы-жены привыкли к военным изменам,
Но будут нам любы от слез чуть припухшие веки,
И если увижу прическу, дыша свежескошенным сеном,
Услышу неверную клятву: навеки, навеки!...
Нет, места себе никогда не смогу я найти во вселенной,
Я видел такое, что мне уже больше не надо
Ни вашего мирного дела (а может быть - смерти мгновенной?),
Ни вашего дома, ни вашего райского сада.
1942
***
Невысокие, сырые,
Были комнаты в дому.
Называть ее Марией
Трудно сердцу моему.
Три окошка, три ступени,
Темный дикий виноград,
Бедной жизни бедный гений
Из окошка смотрит в сад.
И десятый вальс Шопена
До конца не дозвучит,
Свежескошенного сена
Рядом струйка пробежит.
Не забудешь, не изменишь,
Не расскажешь никому?
А потом был продан «Рениш»,
Только шелк шумел в дому.
Синий шелк простого платья,
А душа еще была
От последнего объятья
Легче птичьего крыла.
В листьях за ночь облетевших
Невысокое крыльцо,
И на пальцах похудевших
Бирюзовое кольцо,
И горячечный румянец,
Сине-серые глаза,
И снежинок ранних танец,
Почерневшая лоза.
Шубку на плечи, смеется,
Не наденет в рукава,
Ветер дунет, снег взовьется...
Вот и все, чем смерть жива.
1947
***
Я надену кольцо из железа,
Подтяну поясок
И пойду на восток.
Бей, таежник, меня из обреза,
Жахни в сердце, браток,
Положи под кусток.
Схорони меня, друг, под осиной
И лицо мне прикрой
Придорожной парчой.
Чтобы пахло мне душной овчиной,
Восковою свечой
И медвежьей мочой.
Сам себя потерял я в России.
Вживе, как по суду,
Мимо дома бреду.
В муравьиное царство Кащея
Принесу, как брелок,
Костяную дуду.
То ли в песне достоинство наше,
То ли в братстве с землей,
То ли в смерти самой.
Кривды-матушкы голос манящий
Зазвучит за спиной
И пройдет стороной.
Я надену кольцо из железа,
Подтяну поясок
И пойду на восток.
Бей, таежник, меня из обреза,
Жахни в сердце, браток,
Положи под кусток.
1957
ЖИЛИ-БЫЛИ
Вся Россия голодала,
Чуть жила на холоду,
Граммофоны, одеяла,
Стулья, шапки, что попало
На пшено и соль меняла
В девятнадцатом году.
Брата старшего убили,
И отец уже ослеп,
Всё имущество спустили,
Жили, как в пустой могиле,
Жили-были, воду пили
И пекли крапивный хлеб.
Мать согнулась, постарела,
Поседела в сорок лет
И на худенькое тело
Рвань по-нищенски надела;
Ляжет спать - я то и дело:
Дышит мама или нет?
Гости что-то стали редки
В девятнадцатом году.
Сердобольные соседки
Тоже, будто птицы в клетке
На своей засохшей ветке,
Жили у себя в аду.
Но картошки гниловатой
Нам соседка принесла
И сказала:
- Как богато
Жили нищие когда-то.
Бог Россию виноватой
Счел за Гришкины дела.
Вечер был. Сказала:
- Ешьте! -
Подала лепешки мать.
Муза в розовой одежде,
Не являвшаяся прежде,
Вдруг предстала мне в надежде
Не давать ночами спать.
Первое стихотворенье
Сочинял я, как в бреду:
«Из картошки в воскресенье
Мама испекла печенье!»
Так познал я вдохновенье
В девятнадцатом году.
1977
***
Все ты ходишь в платье черном.
Ночь пройдет, рассвета ждешь,
Все не спишь в дому просторном,
Точно в песенке живешь.
Веет ветер колокольный
В куполах ночных церквей,
Пролетает сон безвольный
Мимо горницы твоей.
Хорошо в дому просторном -
Ни зеркал, ни темноты,
Вот и ходишь в платье черном
И меня забыла ты.
Сколько ты мне снов развяжешь,
Только имя назови
Вспомнишь обо мне - покажешь
Наяву глаза свои.
Если ангелы летают
В куполах ночных церквей,
Если розы расцветают
В темной горнице твоей.
1932
***
Да не коснутся тьма и тлен
Июньской розы на окне,
Да будет улица светла,
Да будет мир благословен
И благосклонна жизнь ко мне,
Как столько лет назад была!
Как столько лет назад, когда
Едва открытые глаза
Не понимали, как им быть,
И в травы падала вода,
И с ними первая гроза
Ещё училась говорить.
Я в этот день увидел свет,
Шумели ветви за окном,
Качаясь в пузырях стекла,
И стала на пороге лет
С корзинами в руках, и в дом,
Смеясь, цветочница вошла.
Отвесный дождь упал в траву,
И снизу ласточка взвилась,
И этот день был первым днём
Из тех, что чудом наяву
Светились, как шары, дробясь
В росе на лепестке любом.
1933
Click to viewПРИГЛАШЕНИЕ В ПУТЕШЕСТВИЕ
Уезжаем, уезжаем, укладывай чемоданы,
Смотри, я достал билетов на тысячу рублей:
Мы посетим, если хочешь, мои отдаленные страны,
Город Блаженного Детства и город судьбы моей.
Мы посетим, если хочешь, город Любовного Страха,
Город Центифолию и город Рояль Раскрыт,
Над каждым городом вьется бабочка милого праха,
Но есть еще город Обид.
Там, у вокзала, стоит бронепоезд в брезенте
И брат меня учит стрелять из лефоше,
А в городе Медеме дети играют сонаты Клементи
И пахнет сухими цветами саше.
Ты угадаешь по влажной соли,
Прочтешь по траве, что вдали, на краю земли,
Море за степями шумит на воле
И на рейде стоят корабли.
И если хоть что-нибудь осуществимо
Из моих обещаний, то я тебе подарю
Город Моря и город Пароходного Дыма,
И город Морскую Зарю.
- Мне скучно в твоих городах, - ты скажешь. - Не знаю,
Как в городе Медеме буду я жить, никого не любя,
А морская заря и море, выгнутое по краю,
Синее море было моим без тебя.
1937
***
Когда возвратимся домой после этой неслыханной бойни,
Мы будем раздавлены странным внезапным покоем.
Придется сидеть да гадать: отчего мы не стали спокойней?
Куда уж нам петь или плакать по мертвым героям?
А наши красавицы-жены привыкли к военным изменам,
Но будут нам любы от слез чуть припухшие веки,
И если увижу прическу, дыша свежескошенным сеном,
Услышу неверную клятву: навеки, навеки!...
Нет, места себе никогда не смогу я найти во вселенной,
Я видел такое, что мне уже больше не надо
Ни вашего мирного дела (а может быть - смерти мгновенной?),
Ни вашего дома, ни вашего райского сада.
1942
***
Невысокие, сырые,
Были комнаты в дому.
Называть ее Марией
Трудно сердцу моему.
Три окошка, три ступени,
Темный дикий виноград,
Бедной жизни бедный гений
Из окошка смотрит в сад.
И десятый вальс Шопена
До конца не дозвучит,
Свежескошенного сена
Рядом струйка пробежит.
Не забудешь, не изменишь,
Не расскажешь никому?
А потом был продан «Рениш»,
Только шелк шумел в дому.
Синий шелк простого платья,
А душа еще была
От последнего объятья
Легче птичьего крыла.
В листьях за ночь облетевших
Невысокое крыльцо,
И на пальцах похудевших
Бирюзовое кольцо,
И горячечный румянец,
Сине-серые глаза,
И снежинок ранних танец,
Почерневшая лоза.
Шубку на плечи, смеется,
Не наденет в рукава,
Ветер дунет, снег взовьется...
Вот и все, чем смерть жива.
1947
***
Я надену кольцо из железа,
Подтяну поясок
И пойду на восток.
Бей, таежник, меня из обреза,
Жахни в сердце, браток,
Положи под кусток.
Схорони меня, друг, под осиной
И лицо мне прикрой
Придорожной парчой.
Чтобы пахло мне душной овчиной,
Восковою свечой
И медвежьей мочой.
Сам себя потерял я в России.
Вживе, как по суду,
Мимо дома бреду.
В муравьиное царство Кащея
Принесу, как брелок,
Костяную дуду.
То ли в песне достоинство наше,
То ли в братстве с землей,
То ли в смерти самой.
Кривды-матушкы голос манящий
Зазвучит за спиной
И пройдет стороной.
Я надену кольцо из железа,
Подтяну поясок
И пойду на восток.
Бей, таежник, меня из обреза,
Жахни в сердце, браток,
Положи под кусток.
1957
ЖИЛИ-БЫЛИ
Вся Россия голодала,
Чуть жила на холоду,
Граммофоны, одеяла,
Стулья, шапки, что попало
На пшено и соль меняла
В девятнадцатом году.
Брата старшего убили,
И отец уже ослеп,
Всё имущество спустили,
Жили, как в пустой могиле,
Жили-были, воду пили
И пекли крапивный хлеб.
Мать согнулась, постарела,
Поседела в сорок лет
И на худенькое тело
Рвань по-нищенски надела;
Ляжет спать - я то и дело:
Дышит мама или нет?
Гости что-то стали редки
В девятнадцатом году.
Сердобольные соседки
Тоже, будто птицы в клетке
На своей засохшей ветке,
Жили у себя в аду.
Но картошки гниловатой
Нам соседка принесла
И сказала:
- Как богато
Жили нищие когда-то.
Бог Россию виноватой
Счел за Гришкины дела.
Вечер был. Сказала:
- Ешьте! -
Подала лепешки мать.
Муза в розовой одежде,
Не являвшаяся прежде,
Вдруг предстала мне в надежде
Не давать ночами спать.
Первое стихотворенье
Сочинял я, как в бреду:
«Из картошки в воскресенье
Мама испекла печенье!»
Так познал я вдохновенье
В девятнадцатом году.
1977