23 июня 1937-го года
в дневниках
Дневники дрейфующей станции «Северный Полюс-1»
Иван Папанин, 42 года, начальник станции
23 июня.
Федоров и Кренкель встали с опозданием на пятнадцать минут, их подвел будильник, который почему-то не зазвонил вовремя. Выяснилось, что ночью, когда все отдыхали, Женя три раза просыпался от несвоевременных звонков будильника. Под конец он так рассердился, что засунул будильник в мешок. Понятно, что после этого звонок уже не был больше слышен...
Мы убедились, что правильно сделали, перенеся радиостанцию в другое место: снежная стена, честно служившая у прежнего помещения радиостанции длительный срок, в эту ночь обвалилась. Если бы мы своевременно не убрали оттуда все приборы, их засыпало бы снегом.
Я послал телеграмму своей родной Володичке и просил ее совместно с женами Кренкеля, Ширшова и Федорова отправить с самолетом Громова письма и газеты; может быть, ему удастся сбросить при полете над станцией пакет для нас.
После обеда все собрались послушать концерт и новости с Родины. В Москве да и за рубежом, особенно в Америке, большое внимание уделяется перелету Валерия Чкалова. Со всех сторон ему шлют приветственные телеграммы.
Эрнст Кренкель, 33 года, радист:
Научных работ сегодня не было. С утра занялись переноской ветряка. Поставили его у задней стенки жилой палатки. Для креплений выдолбили три глубокие ямы. Особенно неприятно было соединять внизу, на глубине, ЭТИ ледяные колодцы. Мелкий лед черпали ковшиком, лежа вниз головой. Установка ветряка заняла весь день. Теперь на первоначальном месте осталась только метеобудка, все остальные сооружения переместились поближе к центру поля.
В таком духе дали телеграмму в газеты, чтобы наши летчики, вернувшись в Москву, не особенно распространялись о том, какую огромную помощь они нам оказали!
Наш замечательный ветряк работает хорошо. Ровный солидный басок его говорка создает ощущение уюта и обжитости.
Полностью зарядив аккумуляторы, я смог наконец (всласть поработать с любителями. На двадцатиметровой волне их очень много, на сорока метрах пусто.
Много раз давал вызов «всем, всем», но только после полуночи, когда наши все спали (в 02 часа), мне ответил норвежец из Олезунда. Это моя первая любительская связь. Олезунд на широте Ленинграда, так что связь с нашими любителями будет. Оценка моей слышимости: из девяти возможных - семь баллов.
___________________________________________________________
Александр Гладков, драматург, 25 лет, Москва
Утром занес Арбузовым билеты на футбол. (со Сборной страны басков)
Едем с Руфой на водную станцию «Динамо» на Воробьевых горах. Она неглупа и хорошенькая, но мне с ней почему-то ужасно скучно. Были там до вечера: обедали, гуляли. «Вечер решал, не в любовники выйти ль нам?»
И, кажется, решил отрицательно.
В газетах речь Чубаря на съезде архитекторов. Значит, он цел и отсутствие его фамилии под приветствием - случайность.
Ночью читал недавно вышедшие мемуары Немировича-Данченко «Из прошлого». Занимательно и неглупо, но никакого сравнения с книгой Станиславского: эгоцентричней и мельче. По адресу С<таниславского> масса шпилек. Н<емирович->Д<анченко> все время почему-то называет его Алексеевым.
Все последние дни жарко, а сегодня странная духота: небо в тончайшей дымке и никакого движения в воздухе.
Михаил Кульчицкий, начинающий поэт, 17 лет, Харьков
23 июня. «Юность Максима». Вот это фильм!
Михаил Пришвин, 64 года, Александровский район Владимирской области
Дни переходят в жаркие, но росы всё сильные, прохладные. Скотину выгонять стали много раньше и на полдень от слепней пригонять домой. Пастушья свирель имеет способность проникать в каждый дом и достигать каждой спящей души.
Сегодня мелодия проникла в меня, и я допустил возможность для себя жизни совершенно простой, в которой настоящее добро выходило бы без всяких усилий, а просто в силу того, что хочется с человеком поговорить, обласкать детей. И ничего на этом не строить и никому об этом не говорить. Мы с Петей сейчас почти так и живем.
...
Простота жизни и мыслящее затишье с готовностью внимания ко всякому проходящему, - вот я бы чего хотел сейчас для себя. И мне думается, к этому вскоре [прибегнут] многие.
...
Отгрызают лес и на поляне живут, мало интересуясь лесом, интересуясь только тем участком, где их село.
Мы знали раньше только настоящее, мы теперь расширили свой горизонт в прошлое и будущее (Уэллс), и вот почему, лишась настоящего (сломав его), стали несчастны. Никакого оправдания, никакого объяснения - можно расширить знания, необходимо это и хорошо: не от этого горе. Нет, мы просто еще не устроились в новом доме и обрели с ним много забот. Надо устраиваться.
Как гаечка о сучок обе щеки, будто обнимается.
Такой лес, что само солнце не сразу и увидишь, по солнечным пятнам и лучам, в которых как пыль насекомые, наконецто догадаешься: вот там оно стоит, спряталось за большим деревом и оттуда наискось бросает утренние лучи.
Птица села с червяком во рту и покрикивает, а в ответ этим крикам желтые рты раскрываются. Семья рябчиков...
Не все работают и муравьи, подсчитать, сколько работают и сколько спят - иной бухгалтер позавидует и муравью.
Что-то на елке постукивало тихо и мирно, я же стоял у муравейника под этой елкой возле частого молодого осинника. Комары кусали, я взял веточку и только махнул, рядом из осинника вспорхнула птица, задела меня и улетела. Тут я понял, что постукивало на елке: рябчик.
Есть большие лесные поляны, где начиналась когда-то жизнь человека, едва-едва тут узнаешь теперь по буграм, на которых более зеленая темная трава, по углам, по кирпичу, что жил человек. Работал, любил, остается после человека смородинный куст.
...
У деревьев нет докторов, помощи ждать неоткуда, и они сами себя лечат, затягивая раны свои душистой смолой. Бывает, раны давно затянуты, а смола все бежит и, скопляясь, [собирается] в ком. Я этот ком обыкновенно завязываю в уголок носового платка и пользуюсь как духами, здоровыми для дыхания и мне очень приятными.
...
Мечта о квартире, что в Москве - именно в Москве! запру за собой дверь и тут все мое и что ни захочу - что ни задумаю, могу выполнить: любую книгу прочитать и купить...
Нужда учит жизнь ценить, но нельзя же ведь за нуждою гоняться (хотя лично для себя и в великой тайне почему и не сойтись с нуждой? сам для себя можешь делать что хочешь, но пути в этом нет... напр., научиться делать свое счастье и держать его в руках).
Жара днем бывает жгучая. Петя загорает. Даже я соблазнился, пожарил свою поясницу.
Рожь наливает.
...
Михаил Кольцов, 39 лет, журналист, Испания:
Есть надежда на спасение Реглера. Из спины у него все вынимают и вынимают осколки. Некоторые придется так пока и оставить в теле. У Реглера отличное настроение. Он надеется выздороветь настолько, чтобы выступить на конгрессе.
Залка очень дожидался конгресса. Его волновала мысль, сможет ли он встретиться с делегатами. Ему очень хотелось.
- Конечно, вы сможете увидеться! Что за вопрос! Вы можете даже пригласить к себе, на фронт, устроить обед. Вам, может быть, придется и выступить. Так сказать, как испанскому генералу, любящему литературу.
- Боюсь, неудобно будет, Михаиль Ефимович. Вы меня лучше посадите где-нибудь в публике, потихоньку, сзади. Ну просто на галерке. Мне бы только на них посмотреть. Это ведь очень знакомые для меня личности.
Он не дожил только трех недель.
Конгресс писателей все-таки состоится, хотя и с небольшим опозданием. Добиться этого было очень трудно. Правительства многих «невмешивающихся» стран препятствуют проезду делегатов, отказывают в паспортах, волокитят, запугивают, отговаривают, увещевают. Но и в среде самих писателей нашлись такие, которые, именуя себя и левыми и антифашистами, всячески высказываются против конгресса и участия в нем.
Они доказывают, что в Испании, в военной обстановке, трудно будет всерьез обсуждать писательские дела и литературные проблемы. (Разве трудно? Вовсе не так трудно! Во всяком случае, это возможно.) Что конгресс выльется в одну сплошную демонстрацию сочувствия Испании. (А почему бы и нет?) Что затея слишком претенциозна и шумлива. (Не более чем всякий другой конгресс или конференция.) Что никто никогда не давал права таскать писателей под огонь и подвергать их жизнь опасности, а их семьи волнениям. (Вот это, пожалуй, довод; но никто никого не тащит, кто едет - едет добровольно, да и вообще все будет сделано для того, чтобы избавить делегатов от даже самой отдаленной опасности и риска. Приезжали же сюда всякого рода парламентские и дамские делегации, вплоть до английских герцогинь, и ничего с ними не случилось!) Что этот конгресс раздразнит фашистов и дело кончится тем, что Франко соберет у себя другой конгресс, с другими писателями, может быть, даже почище этого. (Тут уж можно только развести руками.)
Нет ни одного дела, при котором не нашлось бы нытиков и отговаривателей. Если бы Архимед нашел свою недостающую точку опоры, для того чтобы перевернуть мир, это было бы еще не все. Вторая важная трудность была бы в нытиках и отговаривателях. Они ходили бы вокруг Архимеда, дергали бы за хитон, за трусики: «Брось ты это дело! Не связывайся! Надорвешься! На кой тебе? И какой смысл! Ведь мы же не враги тебе, а советуем от души - оставь, плюнь ты на это дело!»
Арагон пишет из Парижа, что троцкиствующие писатели ходят по домам своих коллег и отговаривают их от поездки на конгресс в Испанию
Дневники дрейфующей станции «Северный Полюс-1»
Иван Папанин, 42 года, начальник станции
23 июня.
Федоров и Кренкель встали с опозданием на пятнадцать минут, их подвел будильник, который почему-то не зазвонил вовремя. Выяснилось, что ночью, когда все отдыхали, Женя три раза просыпался от несвоевременных звонков будильника. Под конец он так рассердился, что засунул будильник в мешок. Понятно, что после этого звонок уже не был больше слышен...
Мы убедились, что правильно сделали, перенеся радиостанцию в другое место: снежная стена, честно служившая у прежнего помещения радиостанции длительный срок, в эту ночь обвалилась. Если бы мы своевременно не убрали оттуда все приборы, их засыпало бы снегом.
Я послал телеграмму своей родной Володичке и просил ее совместно с женами Кренкеля, Ширшова и Федорова отправить с самолетом Громова письма и газеты; может быть, ему удастся сбросить при полете над станцией пакет для нас.
После обеда все собрались послушать концерт и новости с Родины. В Москве да и за рубежом, особенно в Америке, большое внимание уделяется перелету Валерия Чкалова. Со всех сторон ему шлют приветственные телеграммы.
Эрнст Кренкель, 33 года, радист:
Научных работ сегодня не было. С утра занялись переноской ветряка. Поставили его у задней стенки жилой палатки. Для креплений выдолбили три глубокие ямы. Особенно неприятно было соединять внизу, на глубине, ЭТИ ледяные колодцы. Мелкий лед черпали ковшиком, лежа вниз головой. Установка ветряка заняла весь день. Теперь на первоначальном месте осталась только метеобудка, все остальные сооружения переместились поближе к центру поля.
В таком духе дали телеграмму в газеты, чтобы наши летчики, вернувшись в Москву, не особенно распространялись о том, какую огромную помощь они нам оказали!
Наш замечательный ветряк работает хорошо. Ровный солидный басок его говорка создает ощущение уюта и обжитости.
Полностью зарядив аккумуляторы, я смог наконец (всласть поработать с любителями. На двадцатиметровой волне их очень много, на сорока метрах пусто.
Много раз давал вызов «всем, всем», но только после полуночи, когда наши все спали (в 02 часа), мне ответил норвежец из Олезунда. Это моя первая любительская связь. Олезунд на широте Ленинграда, так что связь с нашими любителями будет. Оценка моей слышимости: из девяти возможных - семь баллов.
___________________________________________________________
Александр Гладков, драматург, 25 лет, Москва
Утром занес Арбузовым билеты на футбол. (со Сборной страны басков)
Едем с Руфой на водную станцию «Динамо» на Воробьевых горах. Она неглупа и хорошенькая, но мне с ней почему-то ужасно скучно. Были там до вечера: обедали, гуляли. «Вечер решал, не в любовники выйти ль нам?»
И, кажется, решил отрицательно.
В газетах речь Чубаря на съезде архитекторов. Значит, он цел и отсутствие его фамилии под приветствием - случайность.
Ночью читал недавно вышедшие мемуары Немировича-Данченко «Из прошлого». Занимательно и неглупо, но никакого сравнения с книгой Станиславского: эгоцентричней и мельче. По адресу С<таниславского> масса шпилек. Н<емирович->Д<анченко> все время почему-то называет его Алексеевым.
Все последние дни жарко, а сегодня странная духота: небо в тончайшей дымке и никакого движения в воздухе.
Михаил Кульчицкий, начинающий поэт, 17 лет, Харьков
23 июня. «Юность Максима». Вот это фильм!
Михаил Пришвин, 64 года, Александровский район Владимирской области
Дни переходят в жаркие, но росы всё сильные, прохладные. Скотину выгонять стали много раньше и на полдень от слепней пригонять домой. Пастушья свирель имеет способность проникать в каждый дом и достигать каждой спящей души.
Сегодня мелодия проникла в меня, и я допустил возможность для себя жизни совершенно простой, в которой настоящее добро выходило бы без всяких усилий, а просто в силу того, что хочется с человеком поговорить, обласкать детей. И ничего на этом не строить и никому об этом не говорить. Мы с Петей сейчас почти так и живем.
...
Простота жизни и мыслящее затишье с готовностью внимания ко всякому проходящему, - вот я бы чего хотел сейчас для себя. И мне думается, к этому вскоре [прибегнут] многие.
...
Отгрызают лес и на поляне живут, мало интересуясь лесом, интересуясь только тем участком, где их село.
Мы знали раньше только настоящее, мы теперь расширили свой горизонт в прошлое и будущее (Уэллс), и вот почему, лишась настоящего (сломав его), стали несчастны. Никакого оправдания, никакого объяснения - можно расширить знания, необходимо это и хорошо: не от этого горе. Нет, мы просто еще не устроились в новом доме и обрели с ним много забот. Надо устраиваться.
Как гаечка о сучок обе щеки, будто обнимается.
Такой лес, что само солнце не сразу и увидишь, по солнечным пятнам и лучам, в которых как пыль насекомые, наконецто догадаешься: вот там оно стоит, спряталось за большим деревом и оттуда наискось бросает утренние лучи.
Птица села с червяком во рту и покрикивает, а в ответ этим крикам желтые рты раскрываются. Семья рябчиков...
Не все работают и муравьи, подсчитать, сколько работают и сколько спят - иной бухгалтер позавидует и муравью.
Что-то на елке постукивало тихо и мирно, я же стоял у муравейника под этой елкой возле частого молодого осинника. Комары кусали, я взял веточку и только махнул, рядом из осинника вспорхнула птица, задела меня и улетела. Тут я понял, что постукивало на елке: рябчик.
Есть большие лесные поляны, где начиналась когда-то жизнь человека, едва-едва тут узнаешь теперь по буграм, на которых более зеленая темная трава, по углам, по кирпичу, что жил человек. Работал, любил, остается после человека смородинный куст.
...
У деревьев нет докторов, помощи ждать неоткуда, и они сами себя лечат, затягивая раны свои душистой смолой. Бывает, раны давно затянуты, а смола все бежит и, скопляясь, [собирается] в ком. Я этот ком обыкновенно завязываю в уголок носового платка и пользуюсь как духами, здоровыми для дыхания и мне очень приятными.
...
Мечта о квартире, что в Москве - именно в Москве! запру за собой дверь и тут все мое и что ни захочу - что ни задумаю, могу выполнить: любую книгу прочитать и купить...
Нужда учит жизнь ценить, но нельзя же ведь за нуждою гоняться (хотя лично для себя и в великой тайне почему и не сойтись с нуждой? сам для себя можешь делать что хочешь, но пути в этом нет... напр., научиться делать свое счастье и держать его в руках).
Жара днем бывает жгучая. Петя загорает. Даже я соблазнился, пожарил свою поясницу.
Рожь наливает.
...
Михаил Кольцов, 39 лет, журналист, Испания:
Есть надежда на спасение Реглера. Из спины у него все вынимают и вынимают осколки. Некоторые придется так пока и оставить в теле. У Реглера отличное настроение. Он надеется выздороветь настолько, чтобы выступить на конгрессе.
Залка очень дожидался конгресса. Его волновала мысль, сможет ли он встретиться с делегатами. Ему очень хотелось.
- Конечно, вы сможете увидеться! Что за вопрос! Вы можете даже пригласить к себе, на фронт, устроить обед. Вам, может быть, придется и выступить. Так сказать, как испанскому генералу, любящему литературу.
- Боюсь, неудобно будет, Михаиль Ефимович. Вы меня лучше посадите где-нибудь в публике, потихоньку, сзади. Ну просто на галерке. Мне бы только на них посмотреть. Это ведь очень знакомые для меня личности.
Он не дожил только трех недель.
Конгресс писателей все-таки состоится, хотя и с небольшим опозданием. Добиться этого было очень трудно. Правительства многих «невмешивающихся» стран препятствуют проезду делегатов, отказывают в паспортах, волокитят, запугивают, отговаривают, увещевают. Но и в среде самих писателей нашлись такие, которые, именуя себя и левыми и антифашистами, всячески высказываются против конгресса и участия в нем.
Они доказывают, что в Испании, в военной обстановке, трудно будет всерьез обсуждать писательские дела и литературные проблемы. (Разве трудно? Вовсе не так трудно! Во всяком случае, это возможно.) Что конгресс выльется в одну сплошную демонстрацию сочувствия Испании. (А почему бы и нет?) Что затея слишком претенциозна и шумлива. (Не более чем всякий другой конгресс или конференция.) Что никто никогда не давал права таскать писателей под огонь и подвергать их жизнь опасности, а их семьи волнениям. (Вот это, пожалуй, довод; но никто никого не тащит, кто едет - едет добровольно, да и вообще все будет сделано для того, чтобы избавить делегатов от даже самой отдаленной опасности и риска. Приезжали же сюда всякого рода парламентские и дамские делегации, вплоть до английских герцогинь, и ничего с ними не случилось!) Что этот конгресс раздразнит фашистов и дело кончится тем, что Франко соберет у себя другой конгресс, с другими писателями, может быть, даже почище этого. (Тут уж можно только развести руками.)
Нет ни одного дела, при котором не нашлось бы нытиков и отговаривателей. Если бы Архимед нашел свою недостающую точку опоры, для того чтобы перевернуть мир, это было бы еще не все. Вторая важная трудность была бы в нытиках и отговаривателях. Они ходили бы вокруг Архимеда, дергали бы за хитон, за трусики: «Брось ты это дело! Не связывайся! Надорвешься! На кой тебе? И какой смысл! Ведь мы же не враги тебе, а советуем от души - оставь, плюнь ты на это дело!»
Арагон пишет из Парижа, что троцкиствующие писатели ходят по домам своих коллег и отговаривают их от поездки на конгресс в Испанию