11 мая. Чехов в письмах
родным. О своём путешествии по тем местам, где в наши дни он просто так не проехал бы.
ЧЕХОВЫМ. 11 мая 1887 г. Таганрог.
Стрепетом продолжаю. От Кравцова я поехал в Святые горы. До Азовской дороги пришлось ехать по Донецкой от ст. Крестная до Краматоровки. Донецкая же дорога изображает из себя следующий соус:
Центральный шарик - это ст. Дебальцево. Остальные шарики - это всяческие Бахмуты, Изюмы, Лисичански, Лугански и прочие пакости.
Все ветви похожи друг на друга, как камбурята, так что попасть в Дебальцеве вместо своего поезда в чужой так же легко, как в потемках принять Весту за Фальшивого монетчика. Я оказался настолько находчивым и сообразительным, что поездов не смешал и благополучно доехал до Краматоровки в 7 часов вечера. Здесь духота, угольный запах, дама жидовка с кислыми жиденятами и 1½ часа ожидания. Из Крамат<оровки> по Азов<ской> дороге еду в Славянск. Темный вечер. Извозчики отказываются везти ночью в Св<ятые> горы и советуют переночевать в Славянске, что я и делаю весьма охотно, ибо чувствую себя разбитым и хромаю от боли, как 40 000 Лейкиных. От вокзала до города 4 версты за 30 коп. на линейке. Город - нечто вроде гоголевского Миргорода; есть парикмахерская и часовой мастер, стало быть, можно рассчитывать, что лет через 1000 в Славянске будет и телефон. На стенах и заборах развешаны афиши зверинца, под заборами экскременты и репейник, на пыльных и зеленых улицах гуляют свинки, коровки и прочая домашняя тварь. Дома выглядывают приветливо и ласково, на манер благодушных бабушек, мостовые мягки, улицы широки, в воздухе пахнет сиренью и акацией; издали доносятся пение соловья, кваканье лягушек, лай, гармонийка, визг какой-то бабы... Остановился я в гостинице Куликова, где взял № за 75 коп. После спанья на деревянных диванах и корытах сладостно было видеть кровать с матрасом, рукомойник и - о великодушие судьбы! - милейшего Якова Андреича. (Путешествуя по миру, я пришел к заключению, что Яков Андреич гораздо полезнее и приятнее Якова Алексеича, Якова Сергеича Орловского и даже Яшеньки М.!) В открытое настежь окно прут зеленые ветки, веет зефир... Потягиваясь и жмурясь, как кот, я требую поесть, и мне за 30 коп. подают здоровеннейшую, больше, чем самый большой шиньон, порцию ростбифа, который с одинаковым правом может быть назван и ростбифом, и отбивной котлетой, и бифштексом, и мясной подушечкой, к<ото>рую я непременно подложил бы себе под бок, если бы не был голоден, как собака и Левитан на охоте.
Утром чудный день. Благодаря табельному дню (6 мая) в местном соборе звон. Выпускают из обедни. Вижу, как выходят из церкви квартальные, мировые, воинские начальники и прочие чины ангельстии. Покупаю на 2 коп. семечек и нанимаю за 6 рублей рессорную коляску в Св<ятые> г<оры> и (через 2 дня) обратно. Еду из города переулочками, буквально тонущими в зелени вишен, жерделей и яблонь. Птицы поют неугомонно. Встречные хохлы, принимая меня, вероятно, за Тургенева, снимают шапки, мой возница Григорий Поленичка то и дело прыгает с козел, чтобы поправить сбрую или стегнуть по мальчишкам, бегущим за коляской... По дороге тянутся богомольцы. Всюду горы и холмы белого цвета, горизонт синевато-бел, рожь высока, попадаются дубовые леса - недостает только крокодилов и гремучих змей.
В Св<ятые> горы приехал в 12 часов. Место необыкновенно красивое и оригинальное: монастырь на берегу реки Донца у подножия громадной белой скалы, на которой, теснясь и нависая друг над другом, громоздятся садики, дубы и вековые сосны. Кажется, что деревьям тесно на скале и что какая-то сила выпирает их вверх и вверх... Сосны буквально висят в воздухе и, того гляди, свалятся. Кукушки и соловьи не умолкают ни днем, ни ночью...
Монахи, весьма симпатичные люди, дали мне весьма несимпатичный № с блинообразным матрасиком. Ночевал я в монастыре 2 ночи и вынес тьму впечатлений. При мне, ввиду Николина дня, стеклось около 15 000 богомольцев, из коих 8/9 старухи. До сих пор я не знал, что на свете так много старух, иначе я давно бы уже застрелился... О монахах, моем знакомстве с ними, о том, как я лечил монахов и старух, сообщу в «Нов<ом> времени» и при свидании. Служба нескончаемая: в 12 часов ночи звонят к утрене, в 5 - к ранней обедне, в 9 - к поздней, в 3 - к акафисту, в 5 - к вечерне, в 6 - к правилам. Перед каждой службой в коридорах слышится плач колокольчика и бегущий монах кричит голосом кредитора, умоляющего своего должника заплатить ему хотя бы по пятаку за рубль:
- Господи И<исусе> Х<ристе>, помилуй нас! Пожалуйте к утрене!
Оставаться в № неловко, а потому встаешь и идешь... Я облюбовал себе местечко на берегу Донца и просиживал там все службы. Купил тетке Ф<едосье> Я<ковлевне> икону.
Еда монастырская, даровая для всех 15 000: щи с сушеными пескарями и кулеш. То и другое, равно как и ржаной хлеб, вкусно.
Звон замечательный. Певчие плохи. Участвовал в крестном ходе на лодках.
Прекращаю описание Св<ятых> гор, ибо всего не опишешь, а только скомкаешь.
На обратном пути пришлось на вокзале ждать 6 часов. Тоска. На одном из поездов видел Созю Ходаковскую: мажется, красится во все цвета радуги и сильно окошкодохлилась.
Всю ночь в III классе дохлого, гнусного, тянучего товаро-пассажирского поезда. Утомился, как сукин сын.
Теперь я в Таганроге. Опять «ета... ета... ета...», опять короткий диванчик, Коатс, вонючая вода в рукомойнике... Езжу в Дубки, в Карантин и гуляю в садах. Много оркестров и миллион девиц. Вчера сижу с одной девицей, местной аристократкой, в Алферакинском саду; она показывает мне на одну старуху и говорит:
- Это такая стерва! Поглядите: у нее даже походка стервячая.
Между девицами попадаются хорошенькие, но я решил не изменять Яшенькам.
Изучаю местную жизнь. Был на почте, в купальнях, на Касперовке... Открытие: в Таганроге есть Мясницкая улица.
На большой улице есть вывеска: «Продажа искусминных фрухтовых вод». Значит, слыхал, стерва, слово «искусственный», но не расслышал как следует и написал «искусминный».
Если я пришлю к Вам на дачу телеграмму такого рода: «Вторник дачным Алексея», то это значит, что приеду во вторник с дачным поездом и прошу выслать Алексея. Вторник, конечно, не обязателен, ибо я не знаю ни дня, ни часа, когда вернусь домой и сяду за работу.
Когда пишу, тошнит. Денег у меня нет, и если б не способность жить на чужой счет, то я не знал бы, что делать.
Пахнет акацией. Людмила Павловна растолстела и очень похожа на жидовку. Никакой ум не может постигнуть всей глубины ее ума. Я когда слушаю ее, то решительно теряюсь перед неисповедимыми судьбами, создающими иногда такие редкие перлы. Непостижимое создание! Я еще не забыл анатомии, но, глядя на ее череп, начинаю не верить в существование вещества, именуемого мозгом.
Дядя прелестен и чуть ли не лучше всех в городе.
А. Чехов.
Примечания
принять Весту за Фальшивого монетчика- Веста - собака И. И. Левитана; Фальшивый монетчик - собака Киселевых в Бабкине.
Яков Алексеич - Корнеев.
Яшенька М.- М. С. Янова.
Благодаря табельному дню - 6 мая - царский праздник, день рождения Николая II.
О монахах~ сообщу в «Нов<ом> времени»- В рассказе «Перекати-поле (Путевой набросок)» («Новое время», 1887, № 4084, 14 июля). О «Перекати-поле» М. П. Чехов писал в своих воспоминаниях: «...рассказ содержит в себе довольно много личного, пережитого Антоном Павловичем во время этого путешествия по югу <...> к Антону Павловичу были приставлены шпионы <...> Один шпион сменялся другим, и все они старались выведать, зачем Антон Павлович едет то туда, то сюда. Один из таких шпионов, под благовидным предлогом, что в монастырской гостинице будто бы не оказалось свободного места, был помещен в один номер с Антоном Павловичем. Он-то и выведен писателем в „Перекати-поле“, но только, конечно, под другим соусом. Во всяком случае это „уплотнение“ номера писателя и дало собою тему для указанного рассказа» (М. П. Чехов. Антон Чехов и его сюжеты. М., 1923, стр. 39).
Источник: http://chehov-lit.ru/chehov/letters/1887-1888/letter-270.htm
ЧЕХОВЫМ. 11 мая 1887 г. Таганрог.
Стрепетом продолжаю. От Кравцова я поехал в Святые горы. До Азовской дороги пришлось ехать по Донецкой от ст. Крестная до Краматоровки. Донецкая же дорога изображает из себя следующий соус:
Центральный шарик - это ст. Дебальцево. Остальные шарики - это всяческие Бахмуты, Изюмы, Лисичански, Лугански и прочие пакости.
Все ветви похожи друг на друга, как камбурята, так что попасть в Дебальцеве вместо своего поезда в чужой так же легко, как в потемках принять Весту за Фальшивого монетчика. Я оказался настолько находчивым и сообразительным, что поездов не смешал и благополучно доехал до Краматоровки в 7 часов вечера. Здесь духота, угольный запах, дама жидовка с кислыми жиденятами и 1½ часа ожидания. Из Крамат<оровки> по Азов<ской> дороге еду в Славянск. Темный вечер. Извозчики отказываются везти ночью в Св<ятые> горы и советуют переночевать в Славянске, что я и делаю весьма охотно, ибо чувствую себя разбитым и хромаю от боли, как 40 000 Лейкиных. От вокзала до города 4 версты за 30 коп. на линейке. Город - нечто вроде гоголевского Миргорода; есть парикмахерская и часовой мастер, стало быть, можно рассчитывать, что лет через 1000 в Славянске будет и телефон. На стенах и заборах развешаны афиши зверинца, под заборами экскременты и репейник, на пыльных и зеленых улицах гуляют свинки, коровки и прочая домашняя тварь. Дома выглядывают приветливо и ласково, на манер благодушных бабушек, мостовые мягки, улицы широки, в воздухе пахнет сиренью и акацией; издали доносятся пение соловья, кваканье лягушек, лай, гармонийка, визг какой-то бабы... Остановился я в гостинице Куликова, где взял № за 75 коп. После спанья на деревянных диванах и корытах сладостно было видеть кровать с матрасом, рукомойник и - о великодушие судьбы! - милейшего Якова Андреича. (Путешествуя по миру, я пришел к заключению, что Яков Андреич гораздо полезнее и приятнее Якова Алексеича, Якова Сергеича Орловского и даже Яшеньки М.!) В открытое настежь окно прут зеленые ветки, веет зефир... Потягиваясь и жмурясь, как кот, я требую поесть, и мне за 30 коп. подают здоровеннейшую, больше, чем самый большой шиньон, порцию ростбифа, который с одинаковым правом может быть назван и ростбифом, и отбивной котлетой, и бифштексом, и мясной подушечкой, к<ото>рую я непременно подложил бы себе под бок, если бы не был голоден, как собака и Левитан на охоте.
Утром чудный день. Благодаря табельному дню (6 мая) в местном соборе звон. Выпускают из обедни. Вижу, как выходят из церкви квартальные, мировые, воинские начальники и прочие чины ангельстии. Покупаю на 2 коп. семечек и нанимаю за 6 рублей рессорную коляску в Св<ятые> г<оры> и (через 2 дня) обратно. Еду из города переулочками, буквально тонущими в зелени вишен, жерделей и яблонь. Птицы поют неугомонно. Встречные хохлы, принимая меня, вероятно, за Тургенева, снимают шапки, мой возница Григорий Поленичка то и дело прыгает с козел, чтобы поправить сбрую или стегнуть по мальчишкам, бегущим за коляской... По дороге тянутся богомольцы. Всюду горы и холмы белого цвета, горизонт синевато-бел, рожь высока, попадаются дубовые леса - недостает только крокодилов и гремучих змей.
В Св<ятые> горы приехал в 12 часов. Место необыкновенно красивое и оригинальное: монастырь на берегу реки Донца у подножия громадной белой скалы, на которой, теснясь и нависая друг над другом, громоздятся садики, дубы и вековые сосны. Кажется, что деревьям тесно на скале и что какая-то сила выпирает их вверх и вверх... Сосны буквально висят в воздухе и, того гляди, свалятся. Кукушки и соловьи не умолкают ни днем, ни ночью...
Монахи, весьма симпатичные люди, дали мне весьма несимпатичный № с блинообразным матрасиком. Ночевал я в монастыре 2 ночи и вынес тьму впечатлений. При мне, ввиду Николина дня, стеклось около 15 000 богомольцев, из коих 8/9 старухи. До сих пор я не знал, что на свете так много старух, иначе я давно бы уже застрелился... О монахах, моем знакомстве с ними, о том, как я лечил монахов и старух, сообщу в «Нов<ом> времени» и при свидании. Служба нескончаемая: в 12 часов ночи звонят к утрене, в 5 - к ранней обедне, в 9 - к поздней, в 3 - к акафисту, в 5 - к вечерне, в 6 - к правилам. Перед каждой службой в коридорах слышится плач колокольчика и бегущий монах кричит голосом кредитора, умоляющего своего должника заплатить ему хотя бы по пятаку за рубль:
- Господи И<исусе> Х<ристе>, помилуй нас! Пожалуйте к утрене!
Оставаться в № неловко, а потому встаешь и идешь... Я облюбовал себе местечко на берегу Донца и просиживал там все службы. Купил тетке Ф<едосье> Я<ковлевне> икону.
Еда монастырская, даровая для всех 15 000: щи с сушеными пескарями и кулеш. То и другое, равно как и ржаной хлеб, вкусно.
Звон замечательный. Певчие плохи. Участвовал в крестном ходе на лодках.
Прекращаю описание Св<ятых> гор, ибо всего не опишешь, а только скомкаешь.
На обратном пути пришлось на вокзале ждать 6 часов. Тоска. На одном из поездов видел Созю Ходаковскую: мажется, красится во все цвета радуги и сильно окошкодохлилась.
Всю ночь в III классе дохлого, гнусного, тянучего товаро-пассажирского поезда. Утомился, как сукин сын.
Теперь я в Таганроге. Опять «ета... ета... ета...», опять короткий диванчик, Коатс, вонючая вода в рукомойнике... Езжу в Дубки, в Карантин и гуляю в садах. Много оркестров и миллион девиц. Вчера сижу с одной девицей, местной аристократкой, в Алферакинском саду; она показывает мне на одну старуху и говорит:
- Это такая стерва! Поглядите: у нее даже походка стервячая.
Между девицами попадаются хорошенькие, но я решил не изменять Яшенькам.
Изучаю местную жизнь. Был на почте, в купальнях, на Касперовке... Открытие: в Таганроге есть Мясницкая улица.
На большой улице есть вывеска: «Продажа искусминных фрухтовых вод». Значит, слыхал, стерва, слово «искусственный», но не расслышал как следует и написал «искусминный».
Если я пришлю к Вам на дачу телеграмму такого рода: «Вторник дачным Алексея», то это значит, что приеду во вторник с дачным поездом и прошу выслать Алексея. Вторник, конечно, не обязателен, ибо я не знаю ни дня, ни часа, когда вернусь домой и сяду за работу.
Когда пишу, тошнит. Денег у меня нет, и если б не способность жить на чужой счет, то я не знал бы, что делать.
Пахнет акацией. Людмила Павловна растолстела и очень похожа на жидовку. Никакой ум не может постигнуть всей глубины ее ума. Я когда слушаю ее, то решительно теряюсь перед неисповедимыми судьбами, создающими иногда такие редкие перлы. Непостижимое создание! Я еще не забыл анатомии, но, глядя на ее череп, начинаю не верить в существование вещества, именуемого мозгом.
Дядя прелестен и чуть ли не лучше всех в городе.
А. Чехов.
Примечания
принять Весту за Фальшивого монетчика- Веста - собака И. И. Левитана; Фальшивый монетчик - собака Киселевых в Бабкине.
Яков Алексеич - Корнеев.
Яшенька М.- М. С. Янова.
Благодаря табельному дню - 6 мая - царский праздник, день рождения Николая II.
О монахах~ сообщу в «Нов<ом> времени»- В рассказе «Перекати-поле (Путевой набросок)» («Новое время», 1887, № 4084, 14 июля). О «Перекати-поле» М. П. Чехов писал в своих воспоминаниях: «...рассказ содержит в себе довольно много личного, пережитого Антоном Павловичем во время этого путешествия по югу <...> к Антону Павловичу были приставлены шпионы <...> Один шпион сменялся другим, и все они старались выведать, зачем Антон Павлович едет то туда, то сюда. Один из таких шпионов, под благовидным предлогом, что в монастырской гостинице будто бы не оказалось свободного места, был помещен в один номер с Антоном Павловичем. Он-то и выведен писателем в „Перекати-поле“, но только, конечно, под другим соусом. Во всяком случае это „уплотнение“ номера писателя и дало собою тему для указанного рассказа» (М. П. Чехов. Антон Чехов и его сюжеты. М., 1923, стр. 39).
Источник: http://chehov-lit.ru/chehov/letters/1887-1888/letter-270.htm