18 апреля. Михаил Пришвин
из дневников 1937 и 1942 годов
1937:
Ветер при солнце очень сушит. Очень тяжело думать, что если весна пройдет как зима (без снега), как перед тем лето без дождей - мы погибнем. Тяжело думать особенно потому, что слишком заносчиво относились ко всему, что не в «плане». И вот план, а без сапог ходим, план, а нет частей для машины, все решительно, и сапоги и части, жрет «военвед».
...
На тяге. Зацвела ранняя ива. Утренний разговор с пильщиками + пораженцы: питаются обидами дикаря и от его раздражения ждали себе спасения. И по-прежнему ждут. Да здравствует Сталин, пока нельзя на этом месте быть милостивым.
Итак, почти одновременно зацвела ранняя ива и полным голосом запел певчий дрозд, заволновалась поверхность прудов от лягушек.
...
Явно, что до нас никому нет дела, и спрашивать не с кого: живи сам.
Верхний этаж самый чудесный, там солнце, но там же и ястреб...
Осина своими гусеницами закрылась не хуже, чем листвой.
Со вчерашнего дня певчий дрозд занял свою вечернюю высоту.
Пильщики-дятлы.
Ночью до утра земля остывает и бывает свежо. Но в лесу, конечно, остывает меньше, и скоро в лесу становится как в парнике.
...
Пока я не изберу ее (березку), трудно подозревать в ней душу: до меня тут был хаос... и бездна. Но как только я стал избирать и называть и радоваться: душа появлялась, и я искренно верил, что в этом деревце жила своя Дриада - душа дерева.
Я даже не могу сказать, дерево ли от меня оживало или я оживал и начинал понимать душу его.
В былое время прекрасные люди бросали свое прекрасное положение и уходили на моральный подвиг в пустыню. Почему бы мне не уйти от мишуры себялюбия литературного и не уйти в мир детства.
План - это условность, не всерьез же план: спроектировал, и все чтобы вышло по-нашему. Это невозможно, и вот как раз то самое невозможное было принято для выполнения. И что выходило - за это давали орден, а что не выходило - приписывали врагу, искали врага, находили подозрительных и исправляли...
1942:
18 апреля. Теперь разгадалась весна до конца. Сильнейшие морозы зимние сдавались не воде, а только солнцу. Без осадки прошла зима и весна света. Медленно изморная весна воды без воды. Снег полднями оседал и постепенно уходил под землю. Утром наст отлично держал, и дочка лесничего наверно опять будет играть глухариными перышками. К вечеру попробовал пробраться на тягу, но подул северный ветер, стало нехорошо и понятно, что еще рано, слишком много снегу в лесу, тепло бывает только полднями.
Очень устал от недалекой прогулки и после Москвы всё есть хочется, животика совсем нет, и ноги стали вполовину тоньше. Приезжала из Переславля старинная знакомая Ляли Татьяна Греч с сыном за картошкой и наменяла только молоко на гвозди. Она передала нам общее мнение о войне весной, что незачем вовсе немцам идти на Москву, им нужно идти на Баку, и что наша война кончится через три месяца.
Несколько странный вывод о конце, очевидно, основан на внутреннем чувстве конца вследствие ужасов наступившей жизни, голода и эпидемии. Это чувство охватывает всех, вернее весь тыл и разрушает все логические построения. Просто выводят, что мы воевать больше не можем, и самый страх смерти перестается: один конец!
Существуют две основы, на которых строится вся жизнь, это радость жизни и страх смерти. Первое - это основа размножения, вторая - основа творческой личности. Радость жизни свойственна всем, каждый через нее проходит, и так нарастает род на род, и народы наполняют землю, и наполнив, вступают в борьбу.
Радость жизни (рождение) сильнее страха смерти тем, что эта радость свойственна всем, а умирают поодиночке. Так что радость жизни демократичнее в существе своем, а страх смерти аристократичнее. Ужас войны состоит в том, что делает смерть массовым явлением, что факт смерти застает врасплох наивных простаков.
Социализм, возникающий на массовом чувстве радости жизни, ставит не личность перед лицом смерти, а массу и страданье распространяется на всех, на народ. Тогда жизнь человеческая возвращается к первоосновам жизни природы, и движение человечества напоминает движение рыбы к верховьям рек на место нереста: миллионы особей бессмысленно гибнут по пути для того, чтобы единицы достигли мест размножения и вновь создали массы, живущие радостью жизни.
1937:
Ветер при солнце очень сушит. Очень тяжело думать, что если весна пройдет как зима (без снега), как перед тем лето без дождей - мы погибнем. Тяжело думать особенно потому, что слишком заносчиво относились ко всему, что не в «плане». И вот план, а без сапог ходим, план, а нет частей для машины, все решительно, и сапоги и части, жрет «военвед».
...
На тяге. Зацвела ранняя ива. Утренний разговор с пильщиками + пораженцы: питаются обидами дикаря и от его раздражения ждали себе спасения. И по-прежнему ждут. Да здравствует Сталин, пока нельзя на этом месте быть милостивым.
Итак, почти одновременно зацвела ранняя ива и полным голосом запел певчий дрозд, заволновалась поверхность прудов от лягушек.
...
Явно, что до нас никому нет дела, и спрашивать не с кого: живи сам.
Верхний этаж самый чудесный, там солнце, но там же и ястреб...
Осина своими гусеницами закрылась не хуже, чем листвой.
Со вчерашнего дня певчий дрозд занял свою вечернюю высоту.
Пильщики-дятлы.
Ночью до утра земля остывает и бывает свежо. Но в лесу, конечно, остывает меньше, и скоро в лесу становится как в парнике.
...
Пока я не изберу ее (березку), трудно подозревать в ней душу: до меня тут был хаос... и бездна. Но как только я стал избирать и называть и радоваться: душа появлялась, и я искренно верил, что в этом деревце жила своя Дриада - душа дерева.
Я даже не могу сказать, дерево ли от меня оживало или я оживал и начинал понимать душу его.
В былое время прекрасные люди бросали свое прекрасное положение и уходили на моральный подвиг в пустыню. Почему бы мне не уйти от мишуры себялюбия литературного и не уйти в мир детства.
План - это условность, не всерьез же план: спроектировал, и все чтобы вышло по-нашему. Это невозможно, и вот как раз то самое невозможное было принято для выполнения. И что выходило - за это давали орден, а что не выходило - приписывали врагу, искали врага, находили подозрительных и исправляли...
1942:
18 апреля. Теперь разгадалась весна до конца. Сильнейшие морозы зимние сдавались не воде, а только солнцу. Без осадки прошла зима и весна света. Медленно изморная весна воды без воды. Снег полднями оседал и постепенно уходил под землю. Утром наст отлично держал, и дочка лесничего наверно опять будет играть глухариными перышками. К вечеру попробовал пробраться на тягу, но подул северный ветер, стало нехорошо и понятно, что еще рано, слишком много снегу в лесу, тепло бывает только полднями.
Очень устал от недалекой прогулки и после Москвы всё есть хочется, животика совсем нет, и ноги стали вполовину тоньше. Приезжала из Переславля старинная знакомая Ляли Татьяна Греч с сыном за картошкой и наменяла только молоко на гвозди. Она передала нам общее мнение о войне весной, что незачем вовсе немцам идти на Москву, им нужно идти на Баку, и что наша война кончится через три месяца.
Несколько странный вывод о конце, очевидно, основан на внутреннем чувстве конца вследствие ужасов наступившей жизни, голода и эпидемии. Это чувство охватывает всех, вернее весь тыл и разрушает все логические построения. Просто выводят, что мы воевать больше не можем, и самый страх смерти перестается: один конец!
Существуют две основы, на которых строится вся жизнь, это радость жизни и страх смерти. Первое - это основа размножения, вторая - основа творческой личности. Радость жизни свойственна всем, каждый через нее проходит, и так нарастает род на род, и народы наполняют землю, и наполнив, вступают в борьбу.
Радость жизни (рождение) сильнее страха смерти тем, что эта радость свойственна всем, а умирают поодиночке. Так что радость жизни демократичнее в существе своем, а страх смерти аристократичнее. Ужас войны состоит в том, что делает смерть массовым явлением, что факт смерти застает врасплох наивных простаков.
Социализм, возникающий на массовом чувстве радости жизни, ставит не личность перед лицом смерти, а массу и страданье распространяется на всех, на народ. Тогда жизнь человеческая возвращается к первоосновам жизни природы, и движение человечества напоминает движение рыбы к верховьям рек на место нереста: миллионы особей бессмысленно гибнут по пути для того, чтобы единицы достигли мест размножения и вновь создали массы, живущие радостью жизни.