27 марта 1942 года
в дневниках.
Георгий Князев, историк-архивист, 55 лет, Ленинград:
27 марта. 279[-й] день войны. Пятница. Погибает под нами (мы живем этажом выше) семья Карпинских. Истощение и на почве его цинга, понос, ослабление сердечной деятельности. Беседовал сегодня об этом с т[ов]. Федосеевым, что он, как начальник ЛАХУ, может быть, примет какие-нибудь меры к спасению семьи покойного президента Академии наук СССР, прах которого покоится в урне в Кремлевской стене.
Он ответил, что меры уже приняты. Вчера он распорядился послать три обеда из столовой... Столовая, не знаю о других, но наша Академическая - истинное «чистилище», или проще - «проходящие казармы», «этапный пункт»... на тот свет. Но делать нечего. Приходится питаться крупяной водой из столовой, раз ничего не выдают в распределителях по карточкам. Положение большей части ленинградцев, в том числе и наше, печально.
С ужасом гляжу, как худеет и чернеет М. Ф. Затянувшаяся блокада ставит очень резко вопрос о жизни и смерти многих новых десятков и, пожалуй, сотен тысяч ленинградцев! Идет «игра» с судьбой. Она сдает карты (независимые от нас причины). Нам надо умно играть (зависимые от нас причины). Ставка - жизнь.
Сегодня неожиданно ударил мороз. Все вчерашние «потопные лужи» застыли, и я в Архив проехал спокойно. Объявлена трудовая повинность для всех сотрудников по очистке города. Мои сотрудники, отвыкшие за последнее время от дисциплины, должны явиться на работу завтра в 9 час. утра и проработать полностью восьмичасовой рабочий день! Ходил к Федосееву согласовывать все вопросы об организации трудповинности для архивных работников.
Получил очередные газеты за вторую декаду марта.
Могучим набатом звучат слова Сталина о приближающемся освобождении на Украине, в Крыму, в Белоруссии, Литве, Латвии, Эстонии, Карелии, в Ленинграде...
Хлебная норма в Италии - 150 граммов. Положение в Европе очень напряженное - в тылу Гитлера вулкан. Все газеты указывают, что Германия и Япония сделают отчаянную попытку нанести поражение своим противникам в 1942 году, так как в противном случае они потерпят полный крах. Американский план морской войны оказался расстроенным из-за утраты безопасных баз. Большая растерянность чувствуется среди американцев. Японцы уже в Бирме. Доверять газетчикам не всегда можно.
...
Стихи есть в газетах, но ни одного яркого образа! Трафареты военной эпопеи.
А. Новиков-Прибой пишет о нравственной силе. Он указывает, что Наполеон говорил: «Успех сражения зависит, главным образом, от нравственной силы армии. Мельяр («Элементы войны») определял нравственную силу так: „Равнодействующая трех сил: разум, который решает; воля, которая исполняет, и мужество, которое презирает смерть..”. Разлившись в массах, эта сила возбуждает, одушевляет их и делает способными к принесению величайших жертв для победы».
Эта сила есть в русском народе с самого начала его государственного бытия. Она спасла его от многочисленных кочевников в первые годы истории. Она сбросила с народа монгольское иго. Она создала и объединила страну - от льдов Арктики до субтропиков, и от Балтики до просторов Тихого океана. Простая женщина, вагоновожатая Татьяна Дмитриевна Тарасевич, пишет: «Пошлите меня на защиту СССР. Больше сердце мое не терпит». 60-летний старик, Митрофан Прохорович Артемьев, когда ему указали, что он стар для истребительного отряда, ответил: «Мы все здесь однолетки - ровесники Октября».
Никогда не умолкнет слава о 28 гвардейцах из дивизии им. Панфилова, о подвиге кап[итана] Гастелло, о доблести летчика Супруна и потрясающей стойкости комсомолки-партизанки Тани. Нравственной великой силой пропитана наша Красная Армия, наш народ, давший и создавший эту Армию. «Моральное состояние нашей армии, - сказал товарищ Сталин, - выше, чем немецкой, ибо она защищает свою родину от чужеземных захватчиков и верит в правоту своего дела, тогда как немецкая армия ведет захватническую войну и грабит чужую страну, не имея возможности поверить, хотя бы на минуту, в правоту гнусного дела».
Я могу к этому добавить: нет никакого сомнения - советский народ победит. Много будет жертв и испытаний. Но конечная победа за советским народом, несущим в мир его новое устройство. Человечество спасет от окончательного загнивания (гитлеризма) грядущий коммунизм. К нему человечество идет, и придет. Советские - русские, украинские, грузинские и другие народы великого нашего Союза - несут обновление миру, освобождение его от проказы капитализма и мракобесия «средневековья». Гитлеризм не может существовать долго. Никогда насилие, угнетение, террор, ненависть не станут законом человечества. В прошлом у него было много мечтателей, пытавшихся преобразовать человеческую жизнь И между ними три ярчайших имени - апостолов любви, не считавшихся с «реализмом действительной жизни»: Христос, Франциск Ассизский и Лев Толстой (тот самый, о котором Гитлер будто [бы] сказал: «Тот народ, который считает Толстого великим мыслителем, не может иметь исторического значения»). Это в прошлом. А в настоящем мы имеем Сталина и его предшественников - Ленина и Маркса, научно обосновавших строительство нового бесклассового общества. У советского народа есть Сталин, есть Ленин. У советского народа позади только два десятка лет мирного строительства. А сколько сделано за это время. Недаром гитлеровская чудовищная военная машина, разгромив Польшу в 18 дней, а Францию в 47 дней, «сломалась» о нравственную силу советского народа.
Вера Инбер, поэт, 51 год, Ленинград:
[Я волнуюсь и сомневаюсь... Неужели и сейчас эта обетованная земля - «Правда» - скроется от меня? И главное, после того, как она уже (казалось) была распахнута передо мной!.. Все может быть. И даже так: именно это и может быть. Ну что же! Снова и снова я сяду за работу, не ожидая того меда успеха, который усладил бы мне сердце. Буду довольствоваться крупинками сладости. И все же писать, писать, писать, не отвлекаясь ничем. («Невесело тебе, - а ты пиши»). Не буду делать ничего, кроме поэмы. Правда, сейчас, сию минуту, должна сесть за статью. Вчера окончила очерк для ТАСС. Вот это как раз надо было сделать. А все остальное от лукавого. И песенка для женского ансамбля Дома Красной Армии. Для чего мне все это? А тут еще и так день заполнен (в полном смысле слова) крошечной комнаткой, где мы и спим, и едим, и готовим в печке, и принимаем многочисленных посетителей. И где урывками я работаю.
Помни, помни о волшебной «зеленой калитке».
Чтобы не заполнять ее мелкими дрязгами, пустыми разговорами.
Ох, трудно все-таки!]
Через несколько деньков перейдем в большую трехоконную комнату, окнами на восток. Я жду не дождусь этого. Там можно будет ходить, не натыкаясь на мебель и не дыша друг на друга.
За последнее время наша крошечная комната, такая славная зимой, стала мне ненавистна. (Кажется, зенитки. И гул самолетов. Очевидно, разведчик летает. Неужели опять могут начаться налеты?)
Сегодня воскресник по очистке улиц. И. Д. тоже там. Я вперемежку то глажу, то пишу. Мариэтта колдует у печки: готовит праздничный обед. Мы чудесно разбогатели - получили посылки от Союза писателей из Москвы. Увидав все, что нам прислали, я растерялась. Схватила в обе руки по банке сгущенного молока, держу их, не выпускаю.
Илья Глазунов, 11 лет, письмо матери, оставшейся в блокадном Ленинграде:
Дорогая Ляка!
Вечер 26 марта, остановились в каком то доме в Боровичах. Тоскливо без тебя. Сегодня под вечер застала пурга, накрылись брезентом. Проезжали село Кончанское! (Какая для меня радость!) Видел церквушку, в которой Суворов читал и пел на клиросе; вокруг нее заросло соснами старое кладбище, видел и дом великого, и памятник ему. Попадаются чудные места для композиций.
Видел трофейные немецкие автомобили. Тоска, грусть…
…Буду писать тебе все по порядку. В 2 часа мы вышли из квартиры. У подъезда ждал нас грузовик (открытый), но с прикрытием из фанеры у кабины, так что ветер дул с боков и сзади машины. Поехали по набережной. На машину подсел Ермолаич (ему на Охту). На машине было 6 человек: я, т. Тоня, баба Ф., шофер, санитар и его дочь 13 лет. (Санитар приехал в Ленинград за семьей - а от семьи одна дочь.)
Санитарская дочь (Валька), я и т. Тоня сели спиной к кабине, прикрывшись одеялом, бабка в кабине с шофером, а санитар с нами. Поехали.
Вихрем промчались по озеру Ладожскому. Мчались так, что я думал, что мотор разлетится. Проехали питательный пункт (очень жалко было, потому, что там давали по 1 кг хлеба, детям 200 гр. печенья, шоколад, давали также и масло, прессованную крупу, колбасу и обед). Но что делать! Проехали, так проехали… На ночь остановились в деревне Чаплине в крестьянской избе, первопопавшейся. Там жили (перевертываю стр., подходит бабка) только хозяйка с мальчиком. Было жарко натоплено. Поели картошку и легли спать на полу. Вещи все принесли в избу, так как если оставить, то все «свистнут». Ели еще кашу крутую, так что резалась как булка… хлеб, котлетку и картошку величиной с маленькое яичко (обменяли на спирт у хозяйки). На меня сыплется град поучений и злых шуток только со стороны бабки. Тетя Тоня ко мне добра и ласкает. Утром встали рано. Поели каши с чаем и с хлебом, поехали. Иногда т. Тоня в дороге давала по 2 маленьких сухарика, то кусочек шоколадца, то котлетку.
Когда подъезжали к Тихвину, видел разбитые избы, обгоревшие танки немецкие. В Тихвине есть очень много обгоревших домов, но кое где стоят…
Ехали ехали, к вечеру приехали в деревню. Выпил чаю с молоком и хлебом, почти наелся досыта. Легли спать. Утром встали, сели в машину, поехали. Ноги замерзли. В Хвойной и питательном пункте должен быть суп, но его не было, поехали дальше. Поели в машине хлеба и котлетку, закусил шоколадцем (долькой).
Вечером приехали в Боровичи. Остановились в квартире с электричеством и с радио. Из питательного пункта принесли чудный картофельный суп… Лег спать и вот сейчас встал попил чаю с хлебом и хочу очень есть. Тоня и Федосья пошли в питательный за обедом. Поедим и поедем в Валдай к дяде Мише, у которого наверно пробудем несколько дней. Вот, Ляка, тебе и вся хроника во время поездки. Проезжали и Новую Ладогу… Дали телеграмму тебе и Ермолаю. Федосья проходу не дает. Например, когда вошли в избу, я сел на скамью и стал валенки поправлять, а Федосья: «Илья, не балуй, не балуй».
Приехали в Хвойную. Я ее спрашиваю: «Слезать мне?» А она: «Не лезь, Илья, куда не спрашивают», - самым грубым тоном. Я тих, как мышь, а она все еще умудряется меня ругать.
Нет человека, с кем можно было бы поговорить без учений и замечаний.
Да, я теперь стал ценить как золото то обращение, с которым ко мне относились дядя Коля, Атя, Вера Б и остальные мои дорогие родные…
Ольга Берггольц, поэт, 31 год, сотрудник ленинградского радиокомитета, в командировке в Москве:
27 марта. Вчера из Вологды получили телеграмму от отца: «Направление Красноярск, просите назначить Чистополь. Больной отец». Я, наверное, последний раз видела его в Ленинграде в радиокомитете. Его уже нет в Ленинграде. Он погибнет, наверное, в дороге, наш «Федька», на которого мы так раздражались, которого мы так любили. А - о!..
В Ленинград! Скорее в Ленинград, ближе к смерти. Она все равно опустошает все вокруг меня. Все уходят, все падают. Что с Юрой-то? Почему от него нет ни слова. Двадцатого он был еще жив. А сегодня? Сейчас?
Лидия Чуковская, 35 лет, Ташкент (NN - Анна Ахматова):
27 марта. Вчера вечером, собрав последние силы, с опухшими мокрыми ногами пошла к NN. Я знала, что она ждет меня работать над ее сборником.
Она была одна, лежала. Поговорили снова - о событии последнего дня, то есть о комнате, предложенной ей Совнаркомом... Смятение ее улеглось, так как она пошла и отказалась под благовидным предлогом.
(Накануне я ее застала в полном смятении. Когда она отказалась от Пушкинского общежития Академии Наук - и ей отказали, чего она не знает, а я знаю со слов Толстой - СНК прислал человека, чтобы перевезти ее в другую комнату, роскошную и пр. Она была в унынии, смятении, отчаянии, живо напомнившем мне ее состояние духа, когда ей предлагали квартиру в Ленинграде... Мне было немного смешно. Тут, конечно, целая сеть причин сразу: и ее ужас перед бытом, и нелюбовь к переменам, и принципиальное нищенство, и боязнь одиночества.)
Я называла ей подряд стихи «Из шести книг», и мы обсуждали: давать или нет. Я говорила первая, потом она.
Совпадения в оценках очень большие. Оказывается, например, что она также не любит «Я встречала там», как и я. Некоторая кокетливость ранних стихов раздражает ее так же, как и меня. «Как мой розовый друг какаду». Зато «Соблазна не было» она любит и сказала: «этого Вы не понимаете, потому что целая область христианской догмы для Вас недоступна» .
Отбирать очень трудно, потому что столько прекрасного, а листаж маленький.
Я ушла качаясь.
Предыдущий вечер у нее я провела вместе с Раневской. Раневская изображала директора, свою квартирную хозяйку и очень мне понравилась. Это не Рина.
Георгий Князев, историк-архивист, 55 лет, Ленинград:
27 марта. 279[-й] день войны. Пятница. Погибает под нами (мы живем этажом выше) семья Карпинских. Истощение и на почве его цинга, понос, ослабление сердечной деятельности. Беседовал сегодня об этом с т[ов]. Федосеевым, что он, как начальник ЛАХУ, может быть, примет какие-нибудь меры к спасению семьи покойного президента Академии наук СССР, прах которого покоится в урне в Кремлевской стене.
Он ответил, что меры уже приняты. Вчера он распорядился послать три обеда из столовой... Столовая, не знаю о других, но наша Академическая - истинное «чистилище», или проще - «проходящие казармы», «этапный пункт»... на тот свет. Но делать нечего. Приходится питаться крупяной водой из столовой, раз ничего не выдают в распределителях по карточкам. Положение большей части ленинградцев, в том числе и наше, печально.
С ужасом гляжу, как худеет и чернеет М. Ф. Затянувшаяся блокада ставит очень резко вопрос о жизни и смерти многих новых десятков и, пожалуй, сотен тысяч ленинградцев! Идет «игра» с судьбой. Она сдает карты (независимые от нас причины). Нам надо умно играть (зависимые от нас причины). Ставка - жизнь.
Сегодня неожиданно ударил мороз. Все вчерашние «потопные лужи» застыли, и я в Архив проехал спокойно. Объявлена трудовая повинность для всех сотрудников по очистке города. Мои сотрудники, отвыкшие за последнее время от дисциплины, должны явиться на работу завтра в 9 час. утра и проработать полностью восьмичасовой рабочий день! Ходил к Федосееву согласовывать все вопросы об организации трудповинности для архивных работников.
Получил очередные газеты за вторую декаду марта.
Могучим набатом звучат слова Сталина о приближающемся освобождении на Украине, в Крыму, в Белоруссии, Литве, Латвии, Эстонии, Карелии, в Ленинграде...
Хлебная норма в Италии - 150 граммов. Положение в Европе очень напряженное - в тылу Гитлера вулкан. Все газеты указывают, что Германия и Япония сделают отчаянную попытку нанести поражение своим противникам в 1942 году, так как в противном случае они потерпят полный крах. Американский план морской войны оказался расстроенным из-за утраты безопасных баз. Большая растерянность чувствуется среди американцев. Японцы уже в Бирме. Доверять газетчикам не всегда можно.
...
Стихи есть в газетах, но ни одного яркого образа! Трафареты военной эпопеи.
А. Новиков-Прибой пишет о нравственной силе. Он указывает, что Наполеон говорил: «Успех сражения зависит, главным образом, от нравственной силы армии. Мельяр («Элементы войны») определял нравственную силу так: „Равнодействующая трех сил: разум, который решает; воля, которая исполняет, и мужество, которое презирает смерть..”. Разлившись в массах, эта сила возбуждает, одушевляет их и делает способными к принесению величайших жертв для победы».
Эта сила есть в русском народе с самого начала его государственного бытия. Она спасла его от многочисленных кочевников в первые годы истории. Она сбросила с народа монгольское иго. Она создала и объединила страну - от льдов Арктики до субтропиков, и от Балтики до просторов Тихого океана. Простая женщина, вагоновожатая Татьяна Дмитриевна Тарасевич, пишет: «Пошлите меня на защиту СССР. Больше сердце мое не терпит». 60-летний старик, Митрофан Прохорович Артемьев, когда ему указали, что он стар для истребительного отряда, ответил: «Мы все здесь однолетки - ровесники Октября».
Никогда не умолкнет слава о 28 гвардейцах из дивизии им. Панфилова, о подвиге кап[итана] Гастелло, о доблести летчика Супруна и потрясающей стойкости комсомолки-партизанки Тани. Нравственной великой силой пропитана наша Красная Армия, наш народ, давший и создавший эту Армию. «Моральное состояние нашей армии, - сказал товарищ Сталин, - выше, чем немецкой, ибо она защищает свою родину от чужеземных захватчиков и верит в правоту своего дела, тогда как немецкая армия ведет захватническую войну и грабит чужую страну, не имея возможности поверить, хотя бы на минуту, в правоту гнусного дела».
Я могу к этому добавить: нет никакого сомнения - советский народ победит. Много будет жертв и испытаний. Но конечная победа за советским народом, несущим в мир его новое устройство. Человечество спасет от окончательного загнивания (гитлеризма) грядущий коммунизм. К нему человечество идет, и придет. Советские - русские, украинские, грузинские и другие народы великого нашего Союза - несут обновление миру, освобождение его от проказы капитализма и мракобесия «средневековья». Гитлеризм не может существовать долго. Никогда насилие, угнетение, террор, ненависть не станут законом человечества. В прошлом у него было много мечтателей, пытавшихся преобразовать человеческую жизнь И между ними три ярчайших имени - апостолов любви, не считавшихся с «реализмом действительной жизни»: Христос, Франциск Ассизский и Лев Толстой (тот самый, о котором Гитлер будто [бы] сказал: «Тот народ, который считает Толстого великим мыслителем, не может иметь исторического значения»). Это в прошлом. А в настоящем мы имеем Сталина и его предшественников - Ленина и Маркса, научно обосновавших строительство нового бесклассового общества. У советского народа есть Сталин, есть Ленин. У советского народа позади только два десятка лет мирного строительства. А сколько сделано за это время. Недаром гитлеровская чудовищная военная машина, разгромив Польшу в 18 дней, а Францию в 47 дней, «сломалась» о нравственную силу советского народа.
Вера Инбер, поэт, 51 год, Ленинград:
[Я волнуюсь и сомневаюсь... Неужели и сейчас эта обетованная земля - «Правда» - скроется от меня? И главное, после того, как она уже (казалось) была распахнута передо мной!.. Все может быть. И даже так: именно это и может быть. Ну что же! Снова и снова я сяду за работу, не ожидая того меда успеха, который усладил бы мне сердце. Буду довольствоваться крупинками сладости. И все же писать, писать, писать, не отвлекаясь ничем. («Невесело тебе, - а ты пиши»). Не буду делать ничего, кроме поэмы. Правда, сейчас, сию минуту, должна сесть за статью. Вчера окончила очерк для ТАСС. Вот это как раз надо было сделать. А все остальное от лукавого. И песенка для женского ансамбля Дома Красной Армии. Для чего мне все это? А тут еще и так день заполнен (в полном смысле слова) крошечной комнаткой, где мы и спим, и едим, и готовим в печке, и принимаем многочисленных посетителей. И где урывками я работаю.
Помни, помни о волшебной «зеленой калитке».
Чтобы не заполнять ее мелкими дрязгами, пустыми разговорами.
Ох, трудно все-таки!]
Через несколько деньков перейдем в большую трехоконную комнату, окнами на восток. Я жду не дождусь этого. Там можно будет ходить, не натыкаясь на мебель и не дыша друг на друга.
За последнее время наша крошечная комната, такая славная зимой, стала мне ненавистна. (Кажется, зенитки. И гул самолетов. Очевидно, разведчик летает. Неужели опять могут начаться налеты?)
Сегодня воскресник по очистке улиц. И. Д. тоже там. Я вперемежку то глажу, то пишу. Мариэтта колдует у печки: готовит праздничный обед. Мы чудесно разбогатели - получили посылки от Союза писателей из Москвы. Увидав все, что нам прислали, я растерялась. Схватила в обе руки по банке сгущенного молока, держу их, не выпускаю.
Илья Глазунов, 11 лет, письмо матери, оставшейся в блокадном Ленинграде:
Дорогая Ляка!
Вечер 26 марта, остановились в каком то доме в Боровичах. Тоскливо без тебя. Сегодня под вечер застала пурга, накрылись брезентом. Проезжали село Кончанское! (Какая для меня радость!) Видел церквушку, в которой Суворов читал и пел на клиросе; вокруг нее заросло соснами старое кладбище, видел и дом великого, и памятник ему. Попадаются чудные места для композиций.
Видел трофейные немецкие автомобили. Тоска, грусть…
…Буду писать тебе все по порядку. В 2 часа мы вышли из квартиры. У подъезда ждал нас грузовик (открытый), но с прикрытием из фанеры у кабины, так что ветер дул с боков и сзади машины. Поехали по набережной. На машину подсел Ермолаич (ему на Охту). На машине было 6 человек: я, т. Тоня, баба Ф., шофер, санитар и его дочь 13 лет. (Санитар приехал в Ленинград за семьей - а от семьи одна дочь.)
Санитарская дочь (Валька), я и т. Тоня сели спиной к кабине, прикрывшись одеялом, бабка в кабине с шофером, а санитар с нами. Поехали.
Вихрем промчались по озеру Ладожскому. Мчались так, что я думал, что мотор разлетится. Проехали питательный пункт (очень жалко было, потому, что там давали по 1 кг хлеба, детям 200 гр. печенья, шоколад, давали также и масло, прессованную крупу, колбасу и обед). Но что делать! Проехали, так проехали… На ночь остановились в деревне Чаплине в крестьянской избе, первопопавшейся. Там жили (перевертываю стр., подходит бабка) только хозяйка с мальчиком. Было жарко натоплено. Поели картошку и легли спать на полу. Вещи все принесли в избу, так как если оставить, то все «свистнут». Ели еще кашу крутую, так что резалась как булка… хлеб, котлетку и картошку величиной с маленькое яичко (обменяли на спирт у хозяйки). На меня сыплется град поучений и злых шуток только со стороны бабки. Тетя Тоня ко мне добра и ласкает. Утром встали рано. Поели каши с чаем и с хлебом, поехали. Иногда т. Тоня в дороге давала по 2 маленьких сухарика, то кусочек шоколадца, то котлетку.
Когда подъезжали к Тихвину, видел разбитые избы, обгоревшие танки немецкие. В Тихвине есть очень много обгоревших домов, но кое где стоят…
Ехали ехали, к вечеру приехали в деревню. Выпил чаю с молоком и хлебом, почти наелся досыта. Легли спать. Утром встали, сели в машину, поехали. Ноги замерзли. В Хвойной и питательном пункте должен быть суп, но его не было, поехали дальше. Поели в машине хлеба и котлетку, закусил шоколадцем (долькой).
Вечером приехали в Боровичи. Остановились в квартире с электричеством и с радио. Из питательного пункта принесли чудный картофельный суп… Лег спать и вот сейчас встал попил чаю с хлебом и хочу очень есть. Тоня и Федосья пошли в питательный за обедом. Поедим и поедем в Валдай к дяде Мише, у которого наверно пробудем несколько дней. Вот, Ляка, тебе и вся хроника во время поездки. Проезжали и Новую Ладогу… Дали телеграмму тебе и Ермолаю. Федосья проходу не дает. Например, когда вошли в избу, я сел на скамью и стал валенки поправлять, а Федосья: «Илья, не балуй, не балуй».
Приехали в Хвойную. Я ее спрашиваю: «Слезать мне?» А она: «Не лезь, Илья, куда не спрашивают», - самым грубым тоном. Я тих, как мышь, а она все еще умудряется меня ругать.
Нет человека, с кем можно было бы поговорить без учений и замечаний.
Да, я теперь стал ценить как золото то обращение, с которым ко мне относились дядя Коля, Атя, Вера Б и остальные мои дорогие родные…
Ольга Берггольц, поэт, 31 год, сотрудник ленинградского радиокомитета, в командировке в Москве:
27 марта. Вчера из Вологды получили телеграмму от отца: «Направление Красноярск, просите назначить Чистополь. Больной отец». Я, наверное, последний раз видела его в Ленинграде в радиокомитете. Его уже нет в Ленинграде. Он погибнет, наверное, в дороге, наш «Федька», на которого мы так раздражались, которого мы так любили. А - о!..
В Ленинград! Скорее в Ленинград, ближе к смерти. Она все равно опустошает все вокруг меня. Все уходят, все падают. Что с Юрой-то? Почему от него нет ни слова. Двадцатого он был еще жив. А сегодня? Сейчас?
Лидия Чуковская, 35 лет, Ташкент (NN - Анна Ахматова):
27 марта. Вчера вечером, собрав последние силы, с опухшими мокрыми ногами пошла к NN. Я знала, что она ждет меня работать над ее сборником.
Она была одна, лежала. Поговорили снова - о событии последнего дня, то есть о комнате, предложенной ей Совнаркомом... Смятение ее улеглось, так как она пошла и отказалась под благовидным предлогом.
(Накануне я ее застала в полном смятении. Когда она отказалась от Пушкинского общежития Академии Наук - и ей отказали, чего она не знает, а я знаю со слов Толстой - СНК прислал человека, чтобы перевезти ее в другую комнату, роскошную и пр. Она была в унынии, смятении, отчаянии, живо напомнившем мне ее состояние духа, когда ей предлагали квартиру в Ленинграде... Мне было немного смешно. Тут, конечно, целая сеть причин сразу: и ее ужас перед бытом, и нелюбовь к переменам, и принципиальное нищенство, и боязнь одиночества.)
Я называла ей подряд стихи «Из шести книг», и мы обсуждали: давать или нет. Я говорила первая, потом она.
Совпадения в оценках очень большие. Оказывается, например, что она также не любит «Я встречала там», как и я. Некоторая кокетливость ранних стихов раздражает ее так же, как и меня. «Как мой розовый друг какаду». Зато «Соблазна не было» она любит и сказала: «этого Вы не понимаете, потому что целая область христианской догмы для Вас недоступна» .
Отбирать очень трудно, потому что столько прекрасного, а листаж маленький.
Я ушла качаясь.
Предыдущий вечер у нее я провела вместе с Раневской. Раневская изображала директора, свою квартирную хозяйку и очень мне понравилась. Это не Рина.