25 марта 1917-го
в дневниках
Зинаида Гиппиус, поэт, 47 лет, Петроград:
Суббота. Пропускаю дни.
Правительство о войне (о целях войны) - молчит. А Милюков, на днях, всем корреспондентам заявил опять, прежним голосом, что России нужны проливы и Константинополь. "Правдисты" естественно взбесились. Я и секунды не останавливаюсь на том, что нужны ли эти чертовы проливы нам, или не нужны. Если они во сто раз нужнее, чем это кажется Милюкову - во сто раз непростимее его фатальная бестактность. Почти хочется разорвать на себе одежды. Роковое непонимание момента, на свою же голову! (и хоть бы только на свою).
Керенский должен был официально заявить, что "это личное мнение Милюкова, а не пр-ва". То же заявил и Некрасов. Очень красиво, нечего сказать. Хорошая дорога к "укреплению" пр-ва, к поднятию "престижа власти". А декларации нет, как нет.
В четверг X. говорил, что Сов. Раб. Деп. требует Милюкова к ответу (источник прямой - Суханов).
Вчера поздно, когда все уже спали и я сидела одна - звонок телефона. Подхожу - Керенский. Просит: "нельзя ли, чтобы кто-нибудь из вас пришел завтра утром ко мне в министерство... Вы, 3. H., я знаю, встаете поздно..." "А Дм. Вл. болен, я попрошу Дм. Серг-ча придти, непременно..." подхватываю я. Он объясняет, как пройти...
И сегодня утром Дмитрий туда отправился. Не так давно Дмитрий поместил в "Дне" статью под заглавием "14 марта". "Речь" ее отвергла, ибо статья была тона примирительного и во многом утверждала декларацию советов о войне. Несмотря на то, что Дмитрий в статье стоял ясно на правительственном, а не на советском берегу, и строго это подчеркивал, - "Речь" не могла вместить; она круглый враг всего, что касается революции. Даже не судит, - отвергает без суда. Позиция непримиримая (и слепая). Если б она хоть была всегда скрытая, а то прорывается, и в самые неподходящие моменты.
Но Дмитрий в статье указывал, однако, что должно правительство высказаться.
К сожалению, Дмитрий вернулся от Керенского какой-то растерянный, и без толку, путем ничего не рассказал. Говорит, что Керенский в смятении, с умом за разумом, согласен, что правительственная декларация необходима. Однако, не согласен с манифестом 14 марта, ибо там есть предавание западной демократии. (Там есть кое-что похуже, но кто мешает взять только хорошее?) Что декларация пр-вом теперь вырабатывается, но что она вряд ли понравится "дозорщикам" и что, пожалуй, всему пр-ву придется (поэтому??...) О Совете говорил, что это "кучка фанатиков", а вовсе не вся Россия, что нет "двоевластия" и пр-во одно. Тем не менее тут же весьма волновался по поводу этой "кучки" и уверял, что они делают серьезный нажим в смысле мира сепаратного.
Дмитрий, конечно, сел на своего "грядущего" Ленина, принялся им Керенского во всю пугать; говорит, что и Керенский от Ленина тоже в панике, бегал по кабинету (там сидел и глухарь-Водовозов), хватался за виски: "нет, нет, мне придется уйти".
Рассказ бестолковый, но, кажется, и свидание было бестолковое. Хотя я все-таки очень жалею, что не пошла с Дмитрием.
Макаров сегодня жаловался, что этот "тупица" Скобелев с наглостью требует Зимнего Дворца под Совет Рабочих и Солдатских Депутатов. Да, действительно!
Нет покоя, все думаю, какая возможна бы мудрая, новая, крепкая и достойная декларация пр-ва о войне, обезоруживающая всякие Советы, - и честная. Возможна?
Америка (выступившая против Германии) мне продолжает нравиться. Нет, Вильсон не идеалист. Достойное и реально-историческое поведение. Очень последовательное. Современно-сознательное. Во времени и в пространстве, что называется.
Были похороны "жертв" на Марсовом поле. День выдался грязный, мокрый, черноватый. Лужи блестели. Лавки заперты, трамваев нет, "два миллиона" (как говорили) народу, и в порядке, никакой Ходынки не случилось.
Я (вечером, на кухне, осторожно). Ну, что же там было? И как же так, схоронили, со святыми упокой, вечной памяти даже не спели, зарыли - готово?
Ваня Румянцев (не Пугачев, а солдат с завода, шупленький). Почему вы так думаете, Зинаида Николаевна? От каждого полка был хор, и спели все, и помолились как лучше не надо, по-товарищески. А что самосильно, что попов не было, так на что их? Теперь эта сторона взяла, так они готовы идти, даже стремились. А другая бы взяла, они этих самых жертв на виселицу пошли бы провожать. Нет уж, не надо...
И я молчу, не нахожу возраженья, думаю о том, что ведь и Толстого они не пошли провожать, и не только не "стремились", а даже молиться о нем не молились... начальство запретило. Тот же Аггеев, из страха перед "е. н.", как он сам признался, даже на толстовское заседание Рел.-Фил. О-ва не пошел. (После смерти Толстого). Я никого не виню, я лишь отмечаю.
А Гришку Питирим соборне отпел и под алтарем погреб. Безнадежно глубоко (хотя фатально-несознательно) воспринял народ связь православия и самодержавия.
Карташев пропал на целую неделю. Весь в бумагах и мелких консисторских делишках. Да и что можно тут сделать, даже если бы был не тупой и упрямый Львов? Как жаль! То есть как жаль, во всех отношениях, что Карт. туда пошел.
Александр Бенуа, художник, основатель объединения "Мир искусства", 46 лет, общественный деятель, Петроград:
Суббота. Сегодня мои дамы пришли с дивного концерта в Мариинском театре в совершенном экстазе от Керенского. Акица только в нем и видит спасение. Особенно ее поразило, что он говорил в пользу скорейшего мира - антагонист Милюков. В восторге дамы и от Чхеидзе. Акица видит в нем «восточного мудреца» (его сын похож на Коку, а Чхеидзе на меня). Начался митинг с овации ложе послов (попало и Палеологу)...
Керенский метался и кричал: «Мы приветствуем в лице послов представителей демократии их стран». Он был одет в черную тужурку, каботин несомненный, но... талантлив (этот митинг газеты обошли молчанием).
На наше заседание в Зимнем ни Головин, ни Макаров не явились. Были: приехавший сегодня Грабарь, Горький, Тихонов (звали в газету), верю им менее, чем Гессену и Набокову. Эти люди из «Речи», с таким пафосом хоронившие Толстого, главного от него так и не получили: способности заглядывать в свою совесть, быть не только в лозунгах, но и на деле независимым...
Вечером у меня совещание с Грабарем, Фоминым, Петровым-Водкиным о делах Академии. У меня полное отчаяние...
от ощущения, что никто никуда не годится. Рерих тоже получил из Москвы требование - приготовить свое панно к отправке... Он проводит реформу в Обществе поощрения, прошли перевыборы, и Стипа - директором музея, заставил избрать И.М. Степанова секретарем вместо Зарубина. Много ли пользы будет от того по существу, в котором он вовсе не смыслит
Михаил Пришвин, писатель, 44 года, Петроград:
Солдат без оружия, жалкий, потрепанный ходит по улице и просит хлеба, говорит, что с фронта. И всего таких еще до революции было два миллиона - сколько их теперь?
Работа органическая нигде не налажена, и со всех сторон предупреждают о возможности новой катастрофы. Усиливается раздражение на Совет рабочих и солдатских депутатов.
Зинаида Гиппиус, поэт, 47 лет, Петроград:
Суббота. Пропускаю дни.
Правительство о войне (о целях войны) - молчит. А Милюков, на днях, всем корреспондентам заявил опять, прежним голосом, что России нужны проливы и Константинополь. "Правдисты" естественно взбесились. Я и секунды не останавливаюсь на том, что нужны ли эти чертовы проливы нам, или не нужны. Если они во сто раз нужнее, чем это кажется Милюкову - во сто раз непростимее его фатальная бестактность. Почти хочется разорвать на себе одежды. Роковое непонимание момента, на свою же голову! (и хоть бы только на свою).
Керенский должен был официально заявить, что "это личное мнение Милюкова, а не пр-ва". То же заявил и Некрасов. Очень красиво, нечего сказать. Хорошая дорога к "укреплению" пр-ва, к поднятию "престижа власти". А декларации нет, как нет.
В четверг X. говорил, что Сов. Раб. Деп. требует Милюкова к ответу (источник прямой - Суханов).
Вчера поздно, когда все уже спали и я сидела одна - звонок телефона. Подхожу - Керенский. Просит: "нельзя ли, чтобы кто-нибудь из вас пришел завтра утром ко мне в министерство... Вы, 3. H., я знаю, встаете поздно..." "А Дм. Вл. болен, я попрошу Дм. Серг-ча придти, непременно..." подхватываю я. Он объясняет, как пройти...
И сегодня утром Дмитрий туда отправился. Не так давно Дмитрий поместил в "Дне" статью под заглавием "14 марта". "Речь" ее отвергла, ибо статья была тона примирительного и во многом утверждала декларацию советов о войне. Несмотря на то, что Дмитрий в статье стоял ясно на правительственном, а не на советском берегу, и строго это подчеркивал, - "Речь" не могла вместить; она круглый враг всего, что касается революции. Даже не судит, - отвергает без суда. Позиция непримиримая (и слепая). Если б она хоть была всегда скрытая, а то прорывается, и в самые неподходящие моменты.
Но Дмитрий в статье указывал, однако, что должно правительство высказаться.
К сожалению, Дмитрий вернулся от Керенского какой-то растерянный, и без толку, путем ничего не рассказал. Говорит, что Керенский в смятении, с умом за разумом, согласен, что правительственная декларация необходима. Однако, не согласен с манифестом 14 марта, ибо там есть предавание западной демократии. (Там есть кое-что похуже, но кто мешает взять только хорошее?) Что декларация пр-вом теперь вырабатывается, но что она вряд ли понравится "дозорщикам" и что, пожалуй, всему пр-ву придется (поэтому??...) О Совете говорил, что это "кучка фанатиков", а вовсе не вся Россия, что нет "двоевластия" и пр-во одно. Тем не менее тут же весьма волновался по поводу этой "кучки" и уверял, что они делают серьезный нажим в смысле мира сепаратного.
Дмитрий, конечно, сел на своего "грядущего" Ленина, принялся им Керенского во всю пугать; говорит, что и Керенский от Ленина тоже в панике, бегал по кабинету (там сидел и глухарь-Водовозов), хватался за виски: "нет, нет, мне придется уйти".
Рассказ бестолковый, но, кажется, и свидание было бестолковое. Хотя я все-таки очень жалею, что не пошла с Дмитрием.
Макаров сегодня жаловался, что этот "тупица" Скобелев с наглостью требует Зимнего Дворца под Совет Рабочих и Солдатских Депутатов. Да, действительно!
Нет покоя, все думаю, какая возможна бы мудрая, новая, крепкая и достойная декларация пр-ва о войне, обезоруживающая всякие Советы, - и честная. Возможна?
Америка (выступившая против Германии) мне продолжает нравиться. Нет, Вильсон не идеалист. Достойное и реально-историческое поведение. Очень последовательное. Современно-сознательное. Во времени и в пространстве, что называется.
Были похороны "жертв" на Марсовом поле. День выдался грязный, мокрый, черноватый. Лужи блестели. Лавки заперты, трамваев нет, "два миллиона" (как говорили) народу, и в порядке, никакой Ходынки не случилось.
Я (вечером, на кухне, осторожно). Ну, что же там было? И как же так, схоронили, со святыми упокой, вечной памяти даже не спели, зарыли - готово?
Ваня Румянцев (не Пугачев, а солдат с завода, шупленький). Почему вы так думаете, Зинаида Николаевна? От каждого полка был хор, и спели все, и помолились как лучше не надо, по-товарищески. А что самосильно, что попов не было, так на что их? Теперь эта сторона взяла, так они готовы идти, даже стремились. А другая бы взяла, они этих самых жертв на виселицу пошли бы провожать. Нет уж, не надо...
И я молчу, не нахожу возраженья, думаю о том, что ведь и Толстого они не пошли провожать, и не только не "стремились", а даже молиться о нем не молились... начальство запретило. Тот же Аггеев, из страха перед "е. н.", как он сам признался, даже на толстовское заседание Рел.-Фил. О-ва не пошел. (После смерти Толстого). Я никого не виню, я лишь отмечаю.
А Гришку Питирим соборне отпел и под алтарем погреб. Безнадежно глубоко (хотя фатально-несознательно) воспринял народ связь православия и самодержавия.
Карташев пропал на целую неделю. Весь в бумагах и мелких консисторских делишках. Да и что можно тут сделать, даже если бы был не тупой и упрямый Львов? Как жаль! То есть как жаль, во всех отношениях, что Карт. туда пошел.
Александр Бенуа, художник, основатель объединения "Мир искусства", 46 лет, общественный деятель, Петроград:
Суббота. Сегодня мои дамы пришли с дивного концерта в Мариинском театре в совершенном экстазе от Керенского. Акица только в нем и видит спасение. Особенно ее поразило, что он говорил в пользу скорейшего мира - антагонист Милюков. В восторге дамы и от Чхеидзе. Акица видит в нем «восточного мудреца» (его сын похож на Коку, а Чхеидзе на меня). Начался митинг с овации ложе послов (попало и Палеологу)...
Керенский метался и кричал: «Мы приветствуем в лице послов представителей демократии их стран». Он был одет в черную тужурку, каботин несомненный, но... талантлив (этот митинг газеты обошли молчанием).
На наше заседание в Зимнем ни Головин, ни Макаров не явились. Были: приехавший сегодня Грабарь, Горький, Тихонов (звали в газету), верю им менее, чем Гессену и Набокову. Эти люди из «Речи», с таким пафосом хоронившие Толстого, главного от него так и не получили: способности заглядывать в свою совесть, быть не только в лозунгах, но и на деле независимым...
Вечером у меня совещание с Грабарем, Фоминым, Петровым-Водкиным о делах Академии. У меня полное отчаяние...
от ощущения, что никто никуда не годится. Рерих тоже получил из Москвы требование - приготовить свое панно к отправке... Он проводит реформу в Обществе поощрения, прошли перевыборы, и Стипа - директором музея, заставил избрать И.М. Степанова секретарем вместо Зарубина. Много ли пользы будет от того по существу, в котором он вовсе не смыслит
Михаил Пришвин, писатель, 44 года, Петроград:
Солдат без оружия, жалкий, потрепанный ходит по улице и просит хлеба, говорит, что с фронта. И всего таких еще до революции было два миллиона - сколько их теперь?
Работа органическая нигде не налажена, и со всех сторон предупреждают о возможности новой катастрофы. Усиливается раздражение на Совет рабочих и солдатских депутатов.