в дневниках.
Георгий Князев, историк-архивист, 54 года, Ленинград:
30 декабря.
Сто девяносто второй день войны. Вторник. Все смотрят исторический кинофильм «Парад на Красной площади 7 ноября 1941 г.». Сталин в красноармейской шинели и фуражке со звездой на трибуне с Мавзолея Ленина выступает с речью. Падает тихий снежок. Кругом столицы не смолкает гул артиллерийских орудий. Враг рвется к Москве. Только что, накануне, во время речи Сталина в Моссовете, 250 вражеских бомбардировщиков пытались забросать дома, улицы, площади великого города авиабомбами. И в это историческое утро, когда Гитлер хвастливо заверял, что он будет принимать парад своих войск, принимал парад, как всегда, Сталин. Это была колоссальной силы моральная победа Сталина и поражение Гитлера, вскоре перешедшая в разгром его полчищ под Москвой. Этот парад останется в анналах истории на тысячелетия. Мы переживаем много исторических событий, но некоторые из них выделяются с особенной яркостью своим драматизмом, волевой напряженностью, переходят в историю никогда не забываемыми моментами.
Как я горд, что среди нас есть такие крепкие волевые люди, как Сталин, о которых как о скалу разбиваются все кровавые шквалы противника и малодушие уставших бороться.
Вот, будь я художник, изобразил бы в скульптурном виде облик могучего Сталина на Красной площади 7 ноября 1941 года, воплотившего в себе волю миллионов к победе над вторгнувшимися ворами и убийцами. Но не только это. Также и Сталина - символа новой жизни человечества без кровавых войн наций и тяжкой борьбы классов.
Сегодня мне не совсем здоровится. Без нормального света заниматься было тяжело; много думал. Наши дни единственные не в столетиях, а в тысячелетиях. И я современник их. Честно ли я исполняю свой долг бытописателя? Удастся ли мне отобразить переживания не [с]только мои, сколько тех, которые меня окружают на моем малом радиусе? Хотелось бы все запечатлеть и передать [это] не искаженным какой-либо предвзятой мыслью. Пусть тут много противоречий, повторений, но все это искупается искренностью. А стилистические и редакционные промахи всегда можно исправить.
Завтра конец проклятого года. Среди многих тысячелетий он, пожалуй, самый кровавый...
Сегодня в темноте я вспоминал прошедшее. Мне, как и многим, казалось, что в 1939 году война СССР с Германией предотвращена. Мы жили этим самообманом. Войны с Германией мы не ожидали. Даже за несколько дней до нападения на нас Гитлера мы не верили, что произойдет чудовищная катастрофа. Гитлер бросил на нашу страну всю мощь своей чудовищной военной машины. Но СССР не развалился, несмотря на разгром Красной Армии, на потерю огромных территорий с многомиллионным населением. Нашлась народная воля великого сопротивления, воплотившаяся в лице признанного всеми единого вождя - Сталина. И враг дрогнул.
Какие великие потрясающие события вдруг развернулись на нашей земле! Честно признаюсь, я ничего этого не ожидал. Мне казалось совершенно невозможным нападение на нас Германии. Я оказался плохим политиком. Но события развернулись еще неожиданнее. Япония сразу бросилась на Британскую империю и США. Змея успела ужалить могучего льва и громадного слона сразу. Она продолжает жалить. И Черчилль в одной из своих речей говорит, что США, Англия, Россия и Китай борются за свое существование, что они погибнут, но никогда не будут порабощенными, что враг силен и опасен и нужны все силы этих стран, чтобы сломить хребты хищников: Германии, Японии, Италии и их вассалов. И кто бы ожидал, что среди последних будет пресмыкаться великая прекрасная Франция... Французские легионы борются против нас, на нашей земле, исполняя волю своего господина-завоевателя... И испанская голубая дивизия разгромлена нашими войсками где-то на юге. Вся планета в огне войны и полна страданиями многих сотен миллионов. Небывалая мировая катастрофа, не имеющая себе равной в истории человечества. И я - не участник боев, не [участник] дипломатических переговоров - простой гражданин великого осажденного города, на фронте, на расстоянии артиллерийского выстрела от врага, стараюсь записать при мигающей лампадке то, что вижу, слышу, читаю, переживаю, что переживают тут другие около меня, на малом радиусе.
Я этим исполняю свой долг современника великих исторических событий.
Вера Инбер, поэт, 51 год, Ленинград:
30 декабря. Недавно в одном месте меняли 27 порошков аскорбиновой кислоты (витамин «Це») на живую собаку для еды. Мариэтта сказала рассудительно:
- Что ж, если собака крупная - это выгодно.
Всеволод Вишневский, писатель, военный корреспондент газеты "Правда", 41 год, Ленинград:
(192-й день войны.)
Наступление продолжается, но сводки скупы. Не пришло, видно, еще время подводить общие итоги операций.
Получил заключение врачей: мне можно возвращаться к работе, но с прибавлением к ограниченному пайку витамина «С» плюс углеводы (сахар, сладкое, варенье). «Если нужно будет - просите добавочное питание...» Но я его просить не буду, мне привилегий не нужно.
В городе трудно...
Продолжаю писать «Ленинград в осаде»...
Ленинградский радиоузел работает в труднейших условиях. Дикторы плохо питаются, им трудно подыматься на пятый этаж. К тому же там очень холодно. Передавать приходится часто без подготовки. Бывают перерывы в подаче тока.
Есть в радиопрограммах, в их манере монотонность. Но все слушают радио жадно. Оно опережает прессу, оно сильнейшее средство агитации и информации.
Иван Бунин, 71 год, Франция:
И вчера и нынче солнце и облака и оч. холодно. Вчера особенно изумительная, волшебно прекрасная ночь - почти половина луны так высоко, как видел только в тропиках. На закате красота - и дивная Венера.
Хотим «встречать» Нов. год - жалкие приготовления, ходим в город, где нет ровно ничего. Почему-то везде много коробок с содой. А что еще?
Пальцы в трещинах от холода, не искупаться, не вымыть ног, тошнотворные супы из белой репы...
Нынче записал на бумажке: «сжечь». Сжечь меня, когда умру. Как это ни страшно, ни гадко, все лучше, чем гнить в могиле.
Заплатил за электричество почти 500 фр. Тот, кому платил, делал себе по животу нечто вроде харакири: «Rien à manger! Rien de rien!»
Хотят, чтобы я любил Россию, столица которой - Ленинград, Нижний - Горький, Тверь - Калинин - по имени ничтожеств, типа метранпажа захолустной типографии! Балаган.
Лидия Чуковская, 34 года, Ташкент (NN- Анна Ахматова):
Вчера NN сидела возле меня часа четыре. При ней пришла Рина Зеленая, которая до этого изливалась мне в любви к ней. NN пригласила ее с Тихоновым на сегодня слушать поэму. Когда я стала сетовать, что не смогу тоже придти, NN очень сердилась - говоря, что я уже тысячу раз слыхала.
Сегодня она была тоже. Чувствовала себя как-то не в своей тарелке, жаловалась на озноб. Но в комнате, говорит, уже совсем тепло. Пожаловалась, что вчера там состоялось какое-то собрание, на котором она не была, но вечером все к ней заходили и пересказывали гадости: писатели уже обличали друг друга в краже продуктов, жульничестве и оргиях.
- «Ко мне пришла совершенно пьяная Раневская, актриса, топила мне печь... Ах, все ко мне врываются... Впрочем, она показала остроумие довольно высокого класса. Хозяйка, кокетничающая интеллигентностью, спрашивает у нее:
- Скажите, вы фаталистка? - Нет, я член Союза Рабис» (Союз Рабис - Союз работников искусств)
Я попросила ее перечесть «Я именем твоим». Она перечла и сказала:- «Вторая строфа тут плохая. И по звуку и вообще плохая. Не нужна эта развернутая характеристика».
Сегодня она была очень красива, и я впервые заметила, что челка подчеркивает татарский склад ее лица: челка выглядит немножко как «русская стрижка».
Заговорили о Бунине. Она не любит его стихов, чему я рада, так как не люблю их тоже.
- «Вялые стихи, обо всем на свете, рассчитанные на академическую благовоспитанную публику. Сокровищ в них не ищите - как у Случевского или у Полонского или у Анненского. Стрóки “Нет ничего прекрасней, чем радуга оконченного страдания * (я переврала.- Л.Ч.) я считаю самым лучшим, что было сказано в двадцатом веке.
Поэты 90-х годов погибали от безвкусицы эпохи, не в силах были ее побороть, а Бунин был вполне удовлетворен своей эпохой. Когда при нем появился Блок, повеял новый ветер, он надел наушники, напульсники, набрюшники, думая, что так и должен вести себя классик. Очень глупая позиция».
Она ушла, заторопившись: Тихонов и Зеленая сегодня придут ее слушать.
Вчера я прочла ей «10 мая». Мне кажется, ей не понравилось. Она сказала: «Здесь у вас что-то новое, какой-то новый звук... Что ж, меняйтесь, меняйтесь».
Примечание.
*
В ВОЛШЕБНУЮ ПРИЗМУ
Хрусталь мой волшебен трикраты:
Под первым устоем ребра -
Там руки с мученьем разжаты,
Раскидано пламя костра.
Но вновь не увидишь костер ты,
Едва передвинешь устой -
Там бледные руки простерты
И мрак обнимают пустой.
Нажмешь ли устой ты последний -
Ни сжатых, ни рознятых рук,
Но радуги нету победней,
Чем радуга конченных мук!..
Иннокентий Анненский, из цикла «Трилистник победный», сб. «Кипарисовый ларец»,1910.