17 декабря. Инна Лиснянская
стихи и мемуары.
В САНИТАРНОЙ КОМНАТЕ
Надо же так засидеться на месте одном,
Чтобы в больницу залечь, как будто бы в рай -
Сколько окон и людей за больничным окном, -
Так что кури в санитарной и жизнь наблюдай!
Здесь, на кушетке с клеенкою для процедур,
Возле гальюна, у кафельной этой стены,
Длится получасовый мой перекур.
В кольца табачного дыма пропущены сны
О восьмилетней давности наших встреч
В этой же комнате, где ты меня заставал
За сигаретой и, чтобы розы сберечь,
Ножиком перочинным шипы срезал.
Ах молчаливые чайные розы твои -
Сколько они говорили моим глазам,
Так изъяснялись мне розы в твоей любви,
Будто бы ты, молчун, изъяснялся сам.
Кардиология - место больных сердец,
А у меня всего-то предсердья стеноз.
Небо в окне как лазоревый тайны ларец,
Где облака, как закладки меж солнечных роз.
17 декабря 2001
Из дневника за 2006-й год:
17 декабря
Что-то в последнее время все письма пишу и ни слова в дневник. Видимо, это потому, что здесь есть интернет и нет друзей, нет Переделкина, по которому все равно скучаю, хотя рядом с Леной мне спокойно и даже стихи писались полтора месяца. Теперь наступил перерыв, думаю, что длительный. И отлично. Мне уже казалось, что я бесконечно пишу из старческого непонимания, что хорошо, а что - плохо. Впрочем, так оно и есть. Не может неграфоман написать за такой срок 33 стишка. Немыслимо. Перекопирую в дневник письмо к Юзу, так как в нем есть рассказик из жизни, который я нигде не упоминала. […]
«Я люблю игры. В юности замечательно играла в шахматы, взяла первое место среди женщин московской области, и меня хотели тренировать на мировое первенство. Я, конечно, отказалась не только потому, что стихи не давали покою, но и из трусости. Если бы не было Нью-Васюков, то моя история была бы занимательна. Но занимательно то, что повторяется литературный вымысел в жизни. Или же идет параллельно. Ибо тогда я еще литературного источника не знала. Вкратце история: мне было 20 лет, я приехала к маме на лето в Москву. Моими друзьями были люберецкие шахматисты - два первокатегорника. Так вот, когда они выходили на командное первенство, заболела их шахматистка. И меня попросили заменить ее, мол, проиграешь нам - минус очко, не поедешь, нам опять же - минус очко. А вдруг с их стороны не будет женщины, тогда нам - плюс очко. А вдруг, что маловероятно, выиграешь, опять же нам плюс. После долгих уговоров, уговорили, выдали мне документ, где обозначили меня как игрока 4-й категории, ниже - только пятая. Даже преуменьшили мои шахматные способности. И мы выехали в Раменское. Там меня познакомили с моей соперницей. Боже, как я перепугалась! Это была огромная первокатегорница, при этом с высшим техническим образованием и в очках. Я же была уверена, что никогда даже до студента не могу дорасти. А уж когда в очках, то это - умник невозможный. В жутком страхе села я за доску. Она играла белыми и сделала ход конем. Я перебирала в уме дебюты, но такого не вспомнила. Пошла пешкой и нажала на часы. От страха у меня началась медвежья болезнь, так как следующим ходом она подставила мне коня, но я, конечно, была на стреме и жертву не приняла. Побежала в уборную, где вскоре раменцы выставили караул, - а не подсказывает ли кто мне ходы в уборной? А первокатегорница с высшим образованием и в очках продолжала подставлять фигуры, я же увиливала и делала малозначащие ходы. Наконец, между нажатиями на часы и беганьем в уборную, я подумала: чего я ужасаюсь? Вот уже открыт у нее весь королевский фланг, два хода и ей - мат. Это было, наверное, на ходу восемнадцатом. Я в последний раз нажала на часы и, вернувшись из уборной, объявила: извините меня, но Вам - мат. Оказалось, что она умела только фигуры передвигать, и ее взяли раменцы, как люберецкие меня, - а вдруг? Но нахалы вписали ей 1-ю категорию. Тут меня включили на личное первенство между женщинами. Я выиграла и, поставив точку на шахматной карьере, возвратилась в Баку».
В САНИТАРНОЙ КОМНАТЕ
Надо же так засидеться на месте одном,
Чтобы в больницу залечь, как будто бы в рай -
Сколько окон и людей за больничным окном, -
Так что кури в санитарной и жизнь наблюдай!
Здесь, на кушетке с клеенкою для процедур,
Возле гальюна, у кафельной этой стены,
Длится получасовый мой перекур.
В кольца табачного дыма пропущены сны
О восьмилетней давности наших встреч
В этой же комнате, где ты меня заставал
За сигаретой и, чтобы розы сберечь,
Ножиком перочинным шипы срезал.
Ах молчаливые чайные розы твои -
Сколько они говорили моим глазам,
Так изъяснялись мне розы в твоей любви,
Будто бы ты, молчун, изъяснялся сам.
Кардиология - место больных сердец,
А у меня всего-то предсердья стеноз.
Небо в окне как лазоревый тайны ларец,
Где облака, как закладки меж солнечных роз.
17 декабря 2001
Из дневника за 2006-й год:
17 декабря
Что-то в последнее время все письма пишу и ни слова в дневник. Видимо, это потому, что здесь есть интернет и нет друзей, нет Переделкина, по которому все равно скучаю, хотя рядом с Леной мне спокойно и даже стихи писались полтора месяца. Теперь наступил перерыв, думаю, что длительный. И отлично. Мне уже казалось, что я бесконечно пишу из старческого непонимания, что хорошо, а что - плохо. Впрочем, так оно и есть. Не может неграфоман написать за такой срок 33 стишка. Немыслимо. Перекопирую в дневник письмо к Юзу, так как в нем есть рассказик из жизни, который я нигде не упоминала. […]
«Я люблю игры. В юности замечательно играла в шахматы, взяла первое место среди женщин московской области, и меня хотели тренировать на мировое первенство. Я, конечно, отказалась не только потому, что стихи не давали покою, но и из трусости. Если бы не было Нью-Васюков, то моя история была бы занимательна. Но занимательно то, что повторяется литературный вымысел в жизни. Или же идет параллельно. Ибо тогда я еще литературного источника не знала. Вкратце история: мне было 20 лет, я приехала к маме на лето в Москву. Моими друзьями были люберецкие шахматисты - два первокатегорника. Так вот, когда они выходили на командное первенство, заболела их шахматистка. И меня попросили заменить ее, мол, проиграешь нам - минус очко, не поедешь, нам опять же - минус очко. А вдруг с их стороны не будет женщины, тогда нам - плюс очко. А вдруг, что маловероятно, выиграешь, опять же нам плюс. После долгих уговоров, уговорили, выдали мне документ, где обозначили меня как игрока 4-й категории, ниже - только пятая. Даже преуменьшили мои шахматные способности. И мы выехали в Раменское. Там меня познакомили с моей соперницей. Боже, как я перепугалась! Это была огромная первокатегорница, при этом с высшим техническим образованием и в очках. Я же была уверена, что никогда даже до студента не могу дорасти. А уж когда в очках, то это - умник невозможный. В жутком страхе села я за доску. Она играла белыми и сделала ход конем. Я перебирала в уме дебюты, но такого не вспомнила. Пошла пешкой и нажала на часы. От страха у меня началась медвежья болезнь, так как следующим ходом она подставила мне коня, но я, конечно, была на стреме и жертву не приняла. Побежала в уборную, где вскоре раменцы выставили караул, - а не подсказывает ли кто мне ходы в уборной? А первокатегорница с высшим образованием и в очках продолжала подставлять фигуры, я же увиливала и делала малозначащие ходы. Наконец, между нажатиями на часы и беганьем в уборную, я подумала: чего я ужасаюсь? Вот уже открыт у нее весь королевский фланг, два хода и ей - мат. Это было, наверное, на ходу восемнадцатом. Я в последний раз нажала на часы и, вернувшись из уборной, объявила: извините меня, но Вам - мат. Оказалось, что она умела только фигуры передвигать, и ее взяли раменцы, как люберецкие меня, - а вдруг? Но нахалы вписали ей 1-ю категорию. Тут меня включили на личное первенство между женщинами. Я выиграла и, поставив точку на шахматной карьере, возвратилась в Баку».