5 октября. Пара стихов нашего века
Юрий Кублановский, Владимир Строчков.
ГРЕШНЕВО
Золотисто-иконостасные
дни такие, что на колени
опускаешься, видя красные
капсулы шиповника в светотени.
Нет, моя Россия не для запойного
дурака на селе ли, в городе,
но для верного, беспокойного
сердца, что горячо и в холоде.
Но она и для сердца падшего.
Ездил в Грешнево - там в печи
темнота; шелестит опавшее…
Вот и снится с тех пор в ночи
разорённый склеп Некрасова старшего:
осыпная яма и кирпичи.
5 октября 2011 года Юрий Кублановский.
РАННЯЯ ГОТИКА
По квадратному морю, кренясь, проплывает Потемкин, симво́л, броненосец,
боевая деревня светлейшего князя, ублюдок, потомок петровского флота,
и в броне утконоса ехидно крюйткамеры роет в потемках червяк-древоточец,
и сомнение гложет корабль-иероглиф, дредноут, и едкими каплями пота
ядовитого точит обшивку, и каплями трупного яда и ржавчины рыжей.
По изъеденной палубе бродит, качаясь, бунтуя, матрос, как паук-сенокосец,
как созревший клонится колос на глиняных шатких своих ложноножках бесстыжих,
псевдоподиях червеобразного призрака манифеста псевдобунта, народ-богоносец.
Расползаются трупные черви играть в бескозырках, тельняшках, казеных бушлатах.
Из готических башенок круто торчит измеряемый в дюймах стальной долгоносик,
пустотелый и трубчатый, словно домик ручейника; пристально смотрит на берег одесской Галаты.
Там по лестнице стремной, ныряя, как шлюпка, несется коляска под грохот колесик,
самоходная тачка, тачанка, с набухшими, словно энцефалитные клещи, гроздьями гнева,
экипаж с золотыми мясными червями, кочевая кибитка живого гниющего мяса.
Мчится мертворожденный младенец, червивым перстом указующий вниз и налево,
намечая рабочему классу и тож трудовому крестьянству грядущую трассу.
С умиленьем глядит на младенца-вампира огромный костлявый упырь-краснофлотец,
мух мясных от лица отгоняя, любуется им наливная от черного гноя крестьянка,
улыбается скупо ему, с костяка обирая могильную гниль, пролетарий-золоторотец,
обгоревшей рукой ему машет обугленный красноармеец из подбитого среднего танка.
Скоро, скоро в известковую яму ляжет вместе с семьей отставной государь-самодержец,
и раскрасят торосы кронштадтского льда пролетарскою кровью своей делегаты-балтийцы,
и сойдутся зеленые, красные, белые, прочие, сын на отца, брат на брата, постреляют, порубят, повесят, порежут,
побегут в эмиграцию - белые, красные, разные люди - попы, офицеры, евреи, бандиты, поэты, убийцы.
Скоро, скоро гигантской медведкой из недр революции выползет страшный Сосо Джугашвили,
и полезут из всех плинтусов и щелей тараканы, клопы, многоножки, термиты, жуки, пауки, мухоловки и гниды,
и амебы с поденками, день прошуршав, будут рады тому, что их вновь позабыли убить, невзначай не убили,
и пойдут по полям, по лесам, по горам, по долам, по этапам, вагонам с гармошкой и кепкой скулить инвалиды.
Скоро, скоро страну ее стражи, любимцы народа, стальные чекисты накроют одним бесконечным брезентом
и начнут исчезать вольнодумцев, чужих, разночинцев, родных, инородцев, своих, их детей и домашних.
У Авроры, Варяга, Корейца, Очакова, Чесмы, Потемкина, крякнув, поедут от ужаса их орудийные башни.
Станут матери плакать по их сыновьям, дочерям, комсомольцам, спецам, кулакам, командирам, студентам,
по троцкистам, зиновьевцам, космополитам, врачам и врагам трудового народа, вредителям и недобиткам.
По телам, черепам, трупам, судьбам, этапам большого пути пересылок и зон полетит боевая тачанка,
колесница Джаггернаута с отменно отбитыми косами, жуткими гроздьями гнева, стальная кибитка,
и двухсотмиллионное поле замрет под стахановской жатвою этой, багровой волчанкой-молчанкой.
…………………..
Эйзенштейн отдыхает, отсняв эпизод на “ура”, режиссер-мифотворец:
два-три съемочных дня - и певец революции новую ленту скончает.
А вокруг суетится, реквизит собирая, беспорточный наемный урод-многоборец,
и стальной громовержец Потемкин укоризненно главным фанерным калибром качает.
Два-три дня - и начнется для всех слепоглухонемая черно-белая фильма,
наш шедевр мировой с поразительным чудом - явлением мясогниющего красного флага,
по Европе за Призраком вслед с небывалым триумфом прокатится, жатву людскую сбирая обильно.
Начинается Мировая Коммуна. Эйзенштейн отдыхает. Пора загораться Рейхстагу.
05.10.2001, Больяско. Владимир Строчков, strochkov
ГРЕШНЕВО
Золотисто-иконостасные
дни такие, что на колени
опускаешься, видя красные
капсулы шиповника в светотени.
Нет, моя Россия не для запойного
дурака на селе ли, в городе,
но для верного, беспокойного
сердца, что горячо и в холоде.
Но она и для сердца падшего.
Ездил в Грешнево - там в печи
темнота; шелестит опавшее…
Вот и снится с тех пор в ночи
разорённый склеп Некрасова старшего:
осыпная яма и кирпичи.
5 октября 2011 года Юрий Кублановский.
РАННЯЯ ГОТИКА
По квадратному морю, кренясь, проплывает Потемкин, симво́л, броненосец,
боевая деревня светлейшего князя, ублюдок, потомок петровского флота,
и в броне утконоса ехидно крюйткамеры роет в потемках червяк-древоточец,
и сомнение гложет корабль-иероглиф, дредноут, и едкими каплями пота
ядовитого точит обшивку, и каплями трупного яда и ржавчины рыжей.
По изъеденной палубе бродит, качаясь, бунтуя, матрос, как паук-сенокосец,
как созревший клонится колос на глиняных шатких своих ложноножках бесстыжих,
псевдоподиях червеобразного призрака манифеста псевдобунта, народ-богоносец.
Расползаются трупные черви играть в бескозырках, тельняшках, казеных бушлатах.
Из готических башенок круто торчит измеряемый в дюймах стальной долгоносик,
пустотелый и трубчатый, словно домик ручейника; пристально смотрит на берег одесской Галаты.
Там по лестнице стремной, ныряя, как шлюпка, несется коляска под грохот колесик,
самоходная тачка, тачанка, с набухшими, словно энцефалитные клещи, гроздьями гнева,
экипаж с золотыми мясными червями, кочевая кибитка живого гниющего мяса.
Мчится мертворожденный младенец, червивым перстом указующий вниз и налево,
намечая рабочему классу и тож трудовому крестьянству грядущую трассу.
С умиленьем глядит на младенца-вампира огромный костлявый упырь-краснофлотец,
мух мясных от лица отгоняя, любуется им наливная от черного гноя крестьянка,
улыбается скупо ему, с костяка обирая могильную гниль, пролетарий-золоторотец,
обгоревшей рукой ему машет обугленный красноармеец из подбитого среднего танка.
Скоро, скоро в известковую яму ляжет вместе с семьей отставной государь-самодержец,
и раскрасят торосы кронштадтского льда пролетарскою кровью своей делегаты-балтийцы,
и сойдутся зеленые, красные, белые, прочие, сын на отца, брат на брата, постреляют, порубят, повесят, порежут,
побегут в эмиграцию - белые, красные, разные люди - попы, офицеры, евреи, бандиты, поэты, убийцы.
Скоро, скоро гигантской медведкой из недр революции выползет страшный Сосо Джугашвили,
и полезут из всех плинтусов и щелей тараканы, клопы, многоножки, термиты, жуки, пауки, мухоловки и гниды,
и амебы с поденками, день прошуршав, будут рады тому, что их вновь позабыли убить, невзначай не убили,
и пойдут по полям, по лесам, по горам, по долам, по этапам, вагонам с гармошкой и кепкой скулить инвалиды.
Скоро, скоро страну ее стражи, любимцы народа, стальные чекисты накроют одним бесконечным брезентом
и начнут исчезать вольнодумцев, чужих, разночинцев, родных, инородцев, своих, их детей и домашних.
У Авроры, Варяга, Корейца, Очакова, Чесмы, Потемкина, крякнув, поедут от ужаса их орудийные башни.
Станут матери плакать по их сыновьям, дочерям, комсомольцам, спецам, кулакам, командирам, студентам,
по троцкистам, зиновьевцам, космополитам, врачам и врагам трудового народа, вредителям и недобиткам.
По телам, черепам, трупам, судьбам, этапам большого пути пересылок и зон полетит боевая тачанка,
колесница Джаггернаута с отменно отбитыми косами, жуткими гроздьями гнева, стальная кибитка,
и двухсотмиллионное поле замрет под стахановской жатвою этой, багровой волчанкой-молчанкой.
…………………..
Эйзенштейн отдыхает, отсняв эпизод на “ура”, режиссер-мифотворец:
два-три съемочных дня - и певец революции новую ленту скончает.
А вокруг суетится, реквизит собирая, беспорточный наемный урод-многоборец,
и стальной громовержец Потемкин укоризненно главным фанерным калибром качает.
Два-три дня - и начнется для всех слепоглухонемая черно-белая фильма,
наш шедевр мировой с поразительным чудом - явлением мясогниющего красного флага,
по Европе за Призраком вслед с небывалым триумфом прокатится, жатву людскую сбирая обильно.
Начинается Мировая Коммуна. Эйзенштейн отдыхает. Пора загораться Рейхстагу.
05.10.2001, Больяско. Владимир Строчков, strochkov