28 сентября. Юнна Мориц
8 сентября- день памяти Михаила Аркадьевича Светлова (1903 - 1964)
ТУМАННОЮ ЗАРЁЮ
Памяти Михаила Светлова
Когда вокзалы стали мне ночлегом,
А телеграфы - письменным столом,
Взошёл январь, изъяны сдобрил снегом,
И люди мёрзли даже под крылом.
В троллейбусе оттаивали руки
И покрывались огненной корой.
С отцом навеки я была в разлуке
И в горькой распре с мамой и сестрой.
Они писали почерком наклонным,
Слова от боли ставя невпопад,
Что я была недавно чемпионом
Химических и физолимпиад.
Что я качусь, качусь неумолимо,
И докачусь, и окажусь на дне,
И странно, что народ проходит мимо
Таких, как я, или подобных мне.
А я сияла раз в три дня в столовке,
Из-под волос бежал счастливый пот
На вкусный хлеб, на шницель в панировке,
И дважды в месяц - в яблочный компот.
На мне болтались кофта, шарф и юбка,
И плащ - на дождь, на солнышко и снег.
Но позади осталась душегубка
Возможностей, отвергнутых навек!
Я поднимала воротник повыше
И понимала, что дела плохи́.
На почте, где никто меня не слышал,
Я написала гордые стихи.
Я избегала приходить к обеду
В дома́ друзей в четыре или в шесть.
Я тихо шла по золотому следу
И не писала так, чтоб лучше есть.
И, засыпая на вокзальной лавке,
Я видела сквозь пенистый сугроб,
Как мать в пальто, застёгнутом булавкой,
Меня целует, молодая, в лоб.
Дышала радость горячо и близко,
На вид ей было девятнадцать лет.
И оставалась у виска записка:
«Босяк! Приди к Светлову на обед».
1964. Из книги "Лоза".
Из воспоминаний Юнны Петровны: Светлов, он меня защищал, когда исключали из Литинститута "За нарастание нездоровых настроений в творчестве" (это было в 1957)
ТУМАННОЮ ЗАРЁЮ
Памяти Михаила Светлова
Когда вокзалы стали мне ночлегом,
А телеграфы - письменным столом,
Взошёл январь, изъяны сдобрил снегом,
И люди мёрзли даже под крылом.
В троллейбусе оттаивали руки
И покрывались огненной корой.
С отцом навеки я была в разлуке
И в горькой распре с мамой и сестрой.
Они писали почерком наклонным,
Слова от боли ставя невпопад,
Что я была недавно чемпионом
Химических и физолимпиад.
Что я качусь, качусь неумолимо,
И докачусь, и окажусь на дне,
И странно, что народ проходит мимо
Таких, как я, или подобных мне.
А я сияла раз в три дня в столовке,
Из-под волос бежал счастливый пот
На вкусный хлеб, на шницель в панировке,
И дважды в месяц - в яблочный компот.
На мне болтались кофта, шарф и юбка,
И плащ - на дождь, на солнышко и снег.
Но позади осталась душегубка
Возможностей, отвергнутых навек!
Я поднимала воротник повыше
И понимала, что дела плохи́.
На почте, где никто меня не слышал,
Я написала гордые стихи.
Я избегала приходить к обеду
В дома́ друзей в четыре или в шесть.
Я тихо шла по золотому следу
И не писала так, чтоб лучше есть.
И, засыпая на вокзальной лавке,
Я видела сквозь пенистый сугроб,
Как мать в пальто, застёгнутом булавкой,
Меня целует, молодая, в лоб.
Дышала радость горячо и близко,
На вид ей было девятнадцать лет.
И оставалась у виска записка:
«Босяк! Приди к Светлову на обед».
1964. Из книги "Лоза".
Из воспоминаний Юнны Петровны: Светлов, он меня защищал, когда исключали из Литинститута "За нарастание нездоровых настроений в творчестве" (это было в 1957)