26 сентября 1941 года
Из дневника Михаила Пришвина:
Сведения о Ленинграде и вывод: Москва должна идти по этому пути. Пошел купить кое-что, оглянулся вокруг себя... да оно уже и есть! продукты исчезают.
Достал пропуск на обратный въезд и стал укладываться.
Ляля меня огорчила, или это путает меня мой лукавый. Вот что было: утром говорю: - Посмотри на мои волосы, не сходить ли постричь их? - Она, не посмотрев, сказала: - Теперь людям не до волос. - И еще под вечер: - Теперь надо о смерти думать, а не... (какие-то хлопоты были о чем-то). - И уже на ночь, когда я высказал намерение взять свой архив, она опять сказала: - Публичные библиотеки горят, а ты думаешь о своем архиве. - Пусть горят публичные, - ответил я, - а свой архив я должен спасать. - Подумав, через несколько часов я ей добавил: - Тебе неприятно, что я должен спасать свой архив, но есть еще большая неприятность для нас: мы должны спасать свой здравый смысл. И вот этот-то самый здравый смысл во время великих трагедий и катастроф бывает прямо наглым, нахальным существом, - с утра я сегодня должен был сургучом заливать дырочку в керосиновом бидоне, обманывать лифтершу, чтобы скрыть от нее хранение бензина в квартире, стричь волосы, собирать в дорогу архив. Все это моя жертва здравому смыслу, и когда ты говоришь, что вот-вот смерть, что теперь не до волос и не до личного архива, когда горят публичные, я...
В первый раз за всю нашу жизнь мы с нею простились на ночь по-светски, поцеловались, пожелали доброй ночи и разошлись. С огорчением я подумал, что она может меня разлюбить, и еще с большим огорчением подумал о себе, что если она разлюбит, - я не Раттай, тогда и я разлюблю. И что тогда будет?
Сведения о Ленинграде и вывод: Москва должна идти по этому пути. Пошел купить кое-что, оглянулся вокруг себя... да оно уже и есть! продукты исчезают.
Достал пропуск на обратный въезд и стал укладываться.
Ляля меня огорчила, или это путает меня мой лукавый. Вот что было: утром говорю: - Посмотри на мои волосы, не сходить ли постричь их? - Она, не посмотрев, сказала: - Теперь людям не до волос. - И еще под вечер: - Теперь надо о смерти думать, а не... (какие-то хлопоты были о чем-то). - И уже на ночь, когда я высказал намерение взять свой архив, она опять сказала: - Публичные библиотеки горят, а ты думаешь о своем архиве. - Пусть горят публичные, - ответил я, - а свой архив я должен спасать. - Подумав, через несколько часов я ей добавил: - Тебе неприятно, что я должен спасать свой архив, но есть еще большая неприятность для нас: мы должны спасать свой здравый смысл. И вот этот-то самый здравый смысл во время великих трагедий и катастроф бывает прямо наглым, нахальным существом, - с утра я сегодня должен был сургучом заливать дырочку в керосиновом бидоне, обманывать лифтершу, чтобы скрыть от нее хранение бензина в квартире, стричь волосы, собирать в дорогу архив. Все это моя жертва здравому смыслу, и когда ты говоришь, что вот-вот смерть, что теперь не до волос и не до личного архива, когда горят публичные, я...
В первый раз за всю нашу жизнь мы с нею простились на ночь по-светски, поцеловались, пожелали доброй ночи и разошлись. С огорчением я подумал, что она может меня разлюбить, и еще с большим огорчением подумал о себе, что если она разлюбит, - я не Раттай, тогда и я разлюблю. И что тогда будет?