22 августа. Сергей Петров
стихи разных лет, т.е. - настоящие летние стихи)
***
Падают плечи в широкую воду,
капают звезды, кричат петухи.
С полночи в утро ведут на свободу
тонкой тропинкой стихи.
Губы шевелят тело травинки,
нежно лежащее на руке.
И без запинки, наизусть по тропинке
сходят стихи к промелькнувшей реке.
Знаю я холода тяжелое благо,
прикосновенье росы и всплески плотвы.
О, как ритмично расчленяется влага
вкруг рассветающей головы!
И возвратившись, давши роздых
душе, ушедшей по уши прочь,
видеть воздух в мелькающих звездах,
слышать разваливающуюся ночь,
где ползают в цепях тяжелые собаки,
где, напившись до положения риз,
возятся в ошалелом мраке
еще храпящие туловища изб.
И около рассвета подслушать у колодца
крови стучащий родимый ключ,
и, обернувшись домой, уколоться
с криком о первый петушиный луч!
22 августа 1933
ЛУГ
Охапками запахов луг был забросан,
собрал их в объятья, прижал их к груди.
Давно ли побрился - и снова оброс он,
а ливень зеленый поди запруди!
О радость простора! О плеч повороты,
когда распрямляется жизненный круг,
когда у раззявы-реки полоротой
на версты растекся извилистый крюк.
И, как у лужайки, лицо моложаво
у луга, в кипучей блестит бороде.
Он ширится влево, он ширится вправо
и лезет напиться к ленивой воде.
Уж за сорок било ему иль за тридцать,
но не затоптались дорожки-пути,
но всё впереди еще! Он ухитрится
как юноша летнюю ношу нести.
Все тяжести лета ему будто гири,
атлету курчавому. Эту жару
он скинет с плечей и, колышась всё шире,
стоит на просторном и вольном ветру.
Он чувствует мир как свое достоянье
и краски с закатов крадет для цветов.
Он хочет сиянья, влюблен в расстоянье,
и ринуться в реку с откоса готов.
Но если я мыслю, у диких судеб ли
бродить по лесам? Через луг я иду,
и с гневом мне вслед выпрямляются стебли,
чтоб след не остался у всех на виду.
Нет, был же здесь лес! Запинаясь меж пнями,
дойду я до самого крепкого сна.
За нами расставлены дни западнями
и жизни душистой вздыхает копна.
22 августа 1940 - 1947
НА ПЛЯЖЕ
Большое лето - страшная обуза.
Большое лето широко, как блуза,
спадает, но не закрывает пуза.
Тяжелый полдень валится на брюхо.
Жара пошла песок и пыль молоть.
Раскалено, пылает чрево духа.
Очей не вырвать, взор не побороть.
И если есть у духа воплощенье,
то вижу, даже глаз не открывая
и мякоть низводя до уплощенья,
сплошное воплощенье каравая.
Огромный строй округлой наготы
во что бы нынче захотел облечь я?
Округлостью и познаешься ты,
теплом прикрывшись, тело человечье.
Но ухитряется самозабвенно ум
за корку булочки принять костюм.
А глаз проникнет глубже: «Ну и враки ж
Ведь это в корку облаченный мякиш».
Но, прикрываясь голою ногой,
ему ответит глаз совсем нагой:
«Что делать? Он отлично выпечен,
а потому и очень выпячен».
22 августа 1955 - 18 января 1966
***
Падают плечи в широкую воду,
капают звезды, кричат петухи.
С полночи в утро ведут на свободу
тонкой тропинкой стихи.
Губы шевелят тело травинки,
нежно лежащее на руке.
И без запинки, наизусть по тропинке
сходят стихи к промелькнувшей реке.
Знаю я холода тяжелое благо,
прикосновенье росы и всплески плотвы.
О, как ритмично расчленяется влага
вкруг рассветающей головы!
И возвратившись, давши роздых
душе, ушедшей по уши прочь,
видеть воздух в мелькающих звездах,
слышать разваливающуюся ночь,
где ползают в цепях тяжелые собаки,
где, напившись до положения риз,
возятся в ошалелом мраке
еще храпящие туловища изб.
И около рассвета подслушать у колодца
крови стучащий родимый ключ,
и, обернувшись домой, уколоться
с криком о первый петушиный луч!
22 августа 1933
ЛУГ
Охапками запахов луг был забросан,
собрал их в объятья, прижал их к груди.
Давно ли побрился - и снова оброс он,
а ливень зеленый поди запруди!
О радость простора! О плеч повороты,
когда распрямляется жизненный круг,
когда у раззявы-реки полоротой
на версты растекся извилистый крюк.
И, как у лужайки, лицо моложаво
у луга, в кипучей блестит бороде.
Он ширится влево, он ширится вправо
и лезет напиться к ленивой воде.
Уж за сорок било ему иль за тридцать,
но не затоптались дорожки-пути,
но всё впереди еще! Он ухитрится
как юноша летнюю ношу нести.
Все тяжести лета ему будто гири,
атлету курчавому. Эту жару
он скинет с плечей и, колышась всё шире,
стоит на просторном и вольном ветру.
Он чувствует мир как свое достоянье
и краски с закатов крадет для цветов.
Он хочет сиянья, влюблен в расстоянье,
и ринуться в реку с откоса готов.
Но если я мыслю, у диких судеб ли
бродить по лесам? Через луг я иду,
и с гневом мне вслед выпрямляются стебли,
чтоб след не остался у всех на виду.
Нет, был же здесь лес! Запинаясь меж пнями,
дойду я до самого крепкого сна.
За нами расставлены дни западнями
и жизни душистой вздыхает копна.
22 августа 1940 - 1947
НА ПЛЯЖЕ
Большое лето - страшная обуза.
Большое лето широко, как блуза,
спадает, но не закрывает пуза.
Тяжелый полдень валится на брюхо.
Жара пошла песок и пыль молоть.
Раскалено, пылает чрево духа.
Очей не вырвать, взор не побороть.
И если есть у духа воплощенье,
то вижу, даже глаз не открывая
и мякоть низводя до уплощенья,
сплошное воплощенье каравая.
Огромный строй округлой наготы
во что бы нынче захотел облечь я?
Округлостью и познаешься ты,
теплом прикрывшись, тело человечье.
Но ухитряется самозабвенно ум
за корку булочки принять костюм.
А глаз проникнет глубже: «Ну и враки ж
Ведь это в корку облаченный мякиш».
Но, прикрываясь голою ногой,
ему ответит глаз совсем нагой:
«Что делать? Он отлично выпечен,
а потому и очень выпячен».
22 августа 1955 - 18 января 1966