В день рождения Виктора Кривулина (1944 - 2001)
три стихотворения поэта:
КАССАНДРА
В бронзовом зеркале дурочка тихая, дура
видит лицо свое смутным и неразрешимым…
Палец во рту или брови, сведенные хмуро.
Тише мол, ежели в царстве живете мышином.
В даль бессловесную Греции с красным отливом,
с медною зеленью моря, уставилась глухонемая.
Плачет душа ее, всю пустоту обнимая
между зрачками и зеркалом - облачком встала счастливым.
Прошлое с будущим связано слабою тенью,
еле заметным движеньем внутри золотистого диска,
да и мычанье пророчицы только снаружи мученье,
в ней же самой тишина - тишина и свеченье…
Море луны растворенной к лицу придвигается близко.
Прошлое с будущим - словно лицо с отраженьем,
словно бы олово с медью сливаются в бронзовом веке.
В зеркале бронзы - не губы ль с больным шевеленьем?
Не от бессонницы ли эти красные веки,
или же отсвет пожара?.. Не Троя кончается - некий
будущий город с мильонным его населеньем.
Январь 1972
ПРОРОК
Я хотел кричать, но голос
был гусиное перо.
Невесомость речи. Голость.
Ветер, обжигающий бедро.
Хоть немного зелени - прикрыться!
я хотел кричать, - но голос
был гусиным. Эта птица -
грязно-белая и сизое нутро -
ходит над небесною водицей
крыши, крытой синей черепицей, -
дом наш, Господи, адамово добро!
Лужи и заборы. Лужи и заборы.
Я хотел кричать, но забран
в жёсткие ладони флоры,
он одежд лишился и опоры,
голос мой, он возвратился к жабрам
из гортани. И сказал Господь:
Вот Я дал и отнял. Дал и отнял.
Что твое перед лицом Господним?
что твое? Ты встанешь и пойдёшь.
Я хотел кричать, но рта
не было, и ни одна черта
камня моего не бороздила -
только била внутренняя дрожь,
всем составом связанная сила.
Так часы, обнявшие запястье,
не сосуд со временем, но знак,
что и нас пронизывает мрак,
рассекая на чужие части.
Как часы, я встану и пойду.
Вот я встал и вышел и кричал -
словно камень, плавимый в аду,
и вода, сведённая в кристалл.
Сентябрь 1975
ПРОРОК
снова, Господи, прости им
слово чёрно, волю злую
за игру языковую
с пушкинским Езекиилем
с облака ли был он спущен
среди зноем раскалёной
обезвоженной холерной
пустыни? - скажи мне, Пущин
или из нутра какого
из мечтательной утробы,
с идеалами Европы
распрощавшись, до Каткова
докатился этот шелест
всех шести семитских крылий…
Перья взвились перья скрыли
небо в трещинах и щелях
требующее ремонта!
Вечно в полосе разрухи
взбаламученные духи
толпы их до горизонта
их под почвою кишенье
ими вспученные воды
имена их? но кого ты
звал когда - то - искушенья
названными быть не знают
узнанными стать не жаждут
и не то что даже дважды --
многожды в одну и ту же
реку медленно вступают
1997
КАССАНДРА
В бронзовом зеркале дурочка тихая, дура
видит лицо свое смутным и неразрешимым…
Палец во рту или брови, сведенные хмуро.
Тише мол, ежели в царстве живете мышином.
В даль бессловесную Греции с красным отливом,
с медною зеленью моря, уставилась глухонемая.
Плачет душа ее, всю пустоту обнимая
между зрачками и зеркалом - облачком встала счастливым.
Прошлое с будущим связано слабою тенью,
еле заметным движеньем внутри золотистого диска,
да и мычанье пророчицы только снаружи мученье,
в ней же самой тишина - тишина и свеченье…
Море луны растворенной к лицу придвигается близко.
Прошлое с будущим - словно лицо с отраженьем,
словно бы олово с медью сливаются в бронзовом веке.
В зеркале бронзы - не губы ль с больным шевеленьем?
Не от бессонницы ли эти красные веки,
или же отсвет пожара?.. Не Троя кончается - некий
будущий город с мильонным его населеньем.
Январь 1972
ПРОРОК
Я хотел кричать, но голос
был гусиное перо.
Невесомость речи. Голость.
Ветер, обжигающий бедро.
Хоть немного зелени - прикрыться!
я хотел кричать, - но голос
был гусиным. Эта птица -
грязно-белая и сизое нутро -
ходит над небесною водицей
крыши, крытой синей черепицей, -
дом наш, Господи, адамово добро!
Лужи и заборы. Лужи и заборы.
Я хотел кричать, но забран
в жёсткие ладони флоры,
он одежд лишился и опоры,
голос мой, он возвратился к жабрам
из гортани. И сказал Господь:
Вот Я дал и отнял. Дал и отнял.
Что твое перед лицом Господним?
что твое? Ты встанешь и пойдёшь.
Я хотел кричать, но рта
не было, и ни одна черта
камня моего не бороздила -
только била внутренняя дрожь,
всем составом связанная сила.
Так часы, обнявшие запястье,
не сосуд со временем, но знак,
что и нас пронизывает мрак,
рассекая на чужие части.
Как часы, я встану и пойду.
Вот я встал и вышел и кричал -
словно камень, плавимый в аду,
и вода, сведённая в кристалл.
Сентябрь 1975
ПРОРОК
снова, Господи, прости им
слово чёрно, волю злую
за игру языковую
с пушкинским Езекиилем
с облака ли был он спущен
среди зноем раскалёной
обезвоженной холерной
пустыни? - скажи мне, Пущин
или из нутра какого
из мечтательной утробы,
с идеалами Европы
распрощавшись, до Каткова
докатился этот шелест
всех шести семитских крылий…
Перья взвились перья скрыли
небо в трещинах и щелях
требующее ремонта!
Вечно в полосе разрухи
взбаламученные духи
толпы их до горизонта
их под почвою кишенье
ими вспученные воды
имена их? но кого ты
звал когда - то - искушенья
названными быть не знают
узнанными стать не жаждут
и не то что даже дважды --
многожды в одну и ту же
реку медленно вступают
1997