В юбилей Дмитрия Голубкова (1930 - 1972)
моя подборка его стихов.
20 ВЕК
Н.Манделю <Коржавину>
Все меньше свежести и бодрости,
Все больше фальши и бодрячества.
Искариот воскреснет вскорости,
Закон Христа исчезнет начисто.
И на заре юнцы весенние -
Экипированы, откормлены -
Припомнят не стихотворения,
А обывательщины формулы.
И позабудется голодная,
Мятущаяся мира молодость,
И пресыщенья степь бесплодная
Остудит мир дыханьем холода.
И дерево цвести раздумает,
Опустит долу ветви голые.
Задуют на небе звезду мою
Ветра - угрюмые, веселые…
Все больше на планете холода,
Все меньше сердца и гармонии.
И солнце, как фонарь, расколото,
И ночи все черней, бездоннее,
Все больше лживого и грязного,
Все меньше чистоты и свежести…
Но мы не станем труса праздновать,
Не будем пьянствовать и вешаться.
Зажженный свет не спрячем в ямины,
На современность злобно сетуя -
Раздуем солнца уголь пламенный
Над остывающей планетою!
Апрель 1957 г.
ЗА ГОРОДОМ
Озера черной воды.
Простуженный крик петухов.
Нахмуренные сады…
Пейзаж предвесенний готов.
Было белое поле -
Нежное, снежное, свежее.
Было сиянья вволю,
Дорога лежала проезжая.
А нынче в сплошных озерах
Тонут со всхлипом калоши…
Зеленые искры скоро
Ожгут проталин ладоши.
И выйдет в лиловый двор
Хозяйка комнат весенних,
Развесит румяный ковер,
Вынесет желтый веник.
И, закатав рукава,
Солнышку подмигнет.
Глянет - блестит трава -
Там, где дотаял лед!
Присядет, подует - неслышно,
(Чтобы не испугать…)
Хоть бы скорей она вышла
Зеленый пожар раздувать!
ПРИЗВАНИЕ
Не к чему лепиться, нет любви другой,
Кроме этой страсти, странно дорогой.
Лишь шероховатость белого листа,
Голая, как небо, ширь и темнота.
Только этой хворью склёван до кости.
Только с этой ношей до конца брести.
Да, не в радость этот тягостный недуг.
Всё, что сочинится, отошнеет вдруг,
Написал - и к чёрту: позабыть скорей.
Наизусть не помню ни строки своей.
И когда читает кто-нибудь при мне
То, что я исторгнул в гулкой тишине, -
Тщусь прикрыть руками стыд и боль свою,
Точно голый, в язвах, на людях стою...
Дара нет ни строить, ни плясать, ни красть.
Пусто за душою - только эта страсть.
Да и страсть ли это? Вялая болесть:
Через пень колоду всё куда-то лезть,
Никнуть от безверья, падать и плестись
И в чужие двери в сумерках скрестись...
Вдруг - всем телом вздрогнул, ощутив толчок -
Словно ток высокий стукнул, поволок,
Распрямил, и поднял, и в глаза блеснул,
Синевой небесной сердце полоснул.
***
Пиши, пока судьба прищучит,
Пиши, когда тоска измучит
Иль скука поедом заест.
Рванись - как тот холоп сбежавший,
В кружале царском задолжавший,
С гайтана рвёт нательный крест.
Пусть карандаш твой - как бульдозер,
Что до потёмок проелозил,
В тайге ведя упорный путь,
Бредёт настырно по бумаге,
Берёт и сопки и овраги,
Ища в хаосе свет и суть.
Дорогу, ясную когда-то,
Глушит ольха, осот усатый;
Скудеет рек могучих прыть.
И надо снова рыть каналы,
И город городить сначала,
И узел гордиев рубить.
Не горбись -
Береги фигуру!
Люби не почести,
Но честь.
Пиши улыбчиво и хмуро.
И ясно -
Чтоб могли прочесть.
***
Не отрекусь от тебя и не брошу,
Лес мой осенний,
Дворец мой разграбленный;
Буду делить эту нищую нишу
С голой рябиною, с дикою яблоней.
В зелень чурёмуха белая билась,
Глохнул овраг от дроздового гомона…
Майская кипень опала, забылась,
Таволга августовская поломана.
Каплет туман, осыпаются листья,
Тишь по ложбинам скопляется гулкая…
Выстрел.
В низине, осклизлой и мглистой,
Стынет сосед мой с курковою тулкою.
Ждёт меня,
свищет в манок свой сипящий,
Целится в блёклую высь озабоченно…
Но не могу убивать в этой чаще,
В сирых покоях покинутой вотчины.
Пусть даже сам упаду среди сосен
Возле гнезда разорённого птичьего,
Пусть погружусь в эту гиблую осень,
Сваленный пулей слепого добытчика -
Пусть что угодно.
Но только не брошу
И не предам за любые дарения
Лес мой, охваченный смертною дрожью,
Эту больную природу осеннюю.
БОРАТЫНСКИЙ - ГАМЛЕТ 72
«Он умер мирно, в сорок с лишним лет.
Не на дуэли, не на эшафоте…»
О документы! Мнится мне - вы лжете.
Не мирно он покинул этот свет.
«Все мысль да мысль…» Он это знал, поэт:
Мысль стужею мертвила песнь в полете.
Но века суть, как сердце в тучной плоти,
Ум настигал - отмстительный стилет.
Благонамерен Греч и благодарен,
Подачками осыпан льстец - Булгарин,
И Кукольник хвалу царям трубит…
А Дельвиг мертв. И Лермонтов убит.
И трупный запах времени угарен
И, как клинок Лаэрта, ядовит.
20 ВЕК
Н.Манделю <Коржавину>
Все меньше свежести и бодрости,
Все больше фальши и бодрячества.
Искариот воскреснет вскорости,
Закон Христа исчезнет начисто.
И на заре юнцы весенние -
Экипированы, откормлены -
Припомнят не стихотворения,
А обывательщины формулы.
И позабудется голодная,
Мятущаяся мира молодость,
И пресыщенья степь бесплодная
Остудит мир дыханьем холода.
И дерево цвести раздумает,
Опустит долу ветви голые.
Задуют на небе звезду мою
Ветра - угрюмые, веселые…
Все больше на планете холода,
Все меньше сердца и гармонии.
И солнце, как фонарь, расколото,
И ночи все черней, бездоннее,
Все больше лживого и грязного,
Все меньше чистоты и свежести…
Но мы не станем труса праздновать,
Не будем пьянствовать и вешаться.
Зажженный свет не спрячем в ямины,
На современность злобно сетуя -
Раздуем солнца уголь пламенный
Над остывающей планетою!
Апрель 1957 г.
ЗА ГОРОДОМ
Озера черной воды.
Простуженный крик петухов.
Нахмуренные сады…
Пейзаж предвесенний готов.
Было белое поле -
Нежное, снежное, свежее.
Было сиянья вволю,
Дорога лежала проезжая.
А нынче в сплошных озерах
Тонут со всхлипом калоши…
Зеленые искры скоро
Ожгут проталин ладоши.
И выйдет в лиловый двор
Хозяйка комнат весенних,
Развесит румяный ковер,
Вынесет желтый веник.
И, закатав рукава,
Солнышку подмигнет.
Глянет - блестит трава -
Там, где дотаял лед!
Присядет, подует - неслышно,
(Чтобы не испугать…)
Хоть бы скорей она вышла
Зеленый пожар раздувать!
ПРИЗВАНИЕ
Не к чему лепиться, нет любви другой,
Кроме этой страсти, странно дорогой.
Лишь шероховатость белого листа,
Голая, как небо, ширь и темнота.
Только этой хворью склёван до кости.
Только с этой ношей до конца брести.
Да, не в радость этот тягостный недуг.
Всё, что сочинится, отошнеет вдруг,
Написал - и к чёрту: позабыть скорей.
Наизусть не помню ни строки своей.
И когда читает кто-нибудь при мне
То, что я исторгнул в гулкой тишине, -
Тщусь прикрыть руками стыд и боль свою,
Точно голый, в язвах, на людях стою...
Дара нет ни строить, ни плясать, ни красть.
Пусто за душою - только эта страсть.
Да и страсть ли это? Вялая болесть:
Через пень колоду всё куда-то лезть,
Никнуть от безверья, падать и плестись
И в чужие двери в сумерках скрестись...
Вдруг - всем телом вздрогнул, ощутив толчок -
Словно ток высокий стукнул, поволок,
Распрямил, и поднял, и в глаза блеснул,
Синевой небесной сердце полоснул.
***
Пиши, пока судьба прищучит,
Пиши, когда тоска измучит
Иль скука поедом заест.
Рванись - как тот холоп сбежавший,
В кружале царском задолжавший,
С гайтана рвёт нательный крест.
Пусть карандаш твой - как бульдозер,
Что до потёмок проелозил,
В тайге ведя упорный путь,
Бредёт настырно по бумаге,
Берёт и сопки и овраги,
Ища в хаосе свет и суть.
Дорогу, ясную когда-то,
Глушит ольха, осот усатый;
Скудеет рек могучих прыть.
И надо снова рыть каналы,
И город городить сначала,
И узел гордиев рубить.
Не горбись -
Береги фигуру!
Люби не почести,
Но честь.
Пиши улыбчиво и хмуро.
И ясно -
Чтоб могли прочесть.
***
Не отрекусь от тебя и не брошу,
Лес мой осенний,
Дворец мой разграбленный;
Буду делить эту нищую нишу
С голой рябиною, с дикою яблоней.
В зелень чурёмуха белая билась,
Глохнул овраг от дроздового гомона…
Майская кипень опала, забылась,
Таволга августовская поломана.
Каплет туман, осыпаются листья,
Тишь по ложбинам скопляется гулкая…
Выстрел.
В низине, осклизлой и мглистой,
Стынет сосед мой с курковою тулкою.
Ждёт меня,
свищет в манок свой сипящий,
Целится в блёклую высь озабоченно…
Но не могу убивать в этой чаще,
В сирых покоях покинутой вотчины.
Пусть даже сам упаду среди сосен
Возле гнезда разорённого птичьего,
Пусть погружусь в эту гиблую осень,
Сваленный пулей слепого добытчика -
Пусть что угодно.
Но только не брошу
И не предам за любые дарения
Лес мой, охваченный смертною дрожью,
Эту больную природу осеннюю.
БОРАТЫНСКИЙ - ГАМЛЕТ 72
«Он умер мирно, в сорок с лишним лет.
Не на дуэли, не на эшафоте…»
О документы! Мнится мне - вы лжете.
Не мирно он покинул этот свет.
«Все мысль да мысль…» Он это знал, поэт:
Мысль стужею мертвила песнь в полете.
Но века суть, как сердце в тучной плоти,
Ум настигал - отмстительный стилет.
Благонамерен Греч и благодарен,
Подачками осыпан льстец - Булгарин,
И Кукольник хвалу царям трубит…
А Дельвиг мертв. И Лермонтов убит.
И трупный запах времени угарен
И, как клинок Лаэрта, ядовит.