30 апреля. Стихи - юбиляры
Люблю говорить слова,
Не совсем подходящие.
Оплети меня, синева,
Нитями, тонко звенящими!
Из всех цепей и неволь
Вырывают строки неверные,
Где каждое слово - пароль
Проникнуть в тайны вечерние.
Мучительны ваши слова,
Словно к кресту пригвожденные.
Мне вечером шепчет трава
Речи ласково-сонные.
Очищают от всех неволь
Рифмы однообразные.
Утихает ветхая боль
Под напевы грустно-бесстрастные.
Вольно поет синева
Песни, неясно звенящие.
Рождают тайну слова -
Не совсем подходящие.
30 апреля - 22 мая 1907, Лидино. Владислав Ходасевич.
Я к губам подношу эту зелень -
Эту клейкую клятву листов,
Эту клятвопреступную землю:
Мать подснежников, кленов, дубков.
Погляди, как я крепну и слепну,
Подчиняясь смиренным корням;
И не слишком ли великолепно
От гремучего парка глазам?
А квакуши, как шарики ртути,
Голосами сцепляются в шар,
И становятся ветками прутья
И молочною выдумкой пар.
(30 апреля 1937), Осип Мандельштам.
Как кружатся кварталы на Солянке,
Играя с небом в ножики церквей,
Так я пройду по видной миру планке -
Не двигаясь, не расставаясь с ней.
Дома летят, не делая ни шагу,
Попутчиком на согнутой спине.
И бег земли, куда я после лягу,
Не в силах гибель приближать ко мне.
Танцует глаз, перемещая камни,
Но голос Бога в том, что юркий глаз -
Не собственное тела колебанье,
А знак слеженья тех, кто видит нас.
Среди толпы Бог в самой тусклой маске,
Чтоб фору дать усилиям чужим:
Чей взор богаче на святые пляски?
Кто больше всех для взора недвижим?
30.04.1997, «Остановка», Илья Тюрин.
Стихи неведомых поэтов:
Всё та же боль, всё та же суть.
Его вопросы ждут ответов,
Но спин не могут разогнуть.
Он жил, но с миром не сливался,
Был только тайной вдохновим.
Сквозь ливень шёл, но оставался,
Как порох - страшным и сухим.
Он был бледней ночного снега,
Жил на земле, как в шалаше,
Как будто замыслы побега
Хранил в измученной душе.
Он на реке таил пирогу,
Во сне выстругивал весло,
И говорил ночами Богу:
«Куда нас, милый, занесло?»
В его душе летели птицы,
Планеты плавали в огне;
И проливались на страницы
Слова неведомые мне.
И я его любое слово
Глотал, забыв и стыд, и срам,
И, как трамвай от Гумилёва,
Летел по призрачным мирам.
Он не терпел вранья и блуда,
Ходил разутым в феврале
И говорил: «Я не отсюда.
Я лишь проездом на земле»
Смеялись ангелы и черти,
И белых яблонь таял дым…
Он не хотел бояться смерти,
И умер страшно молодым.
И я, познав другое зренье,
Ищу неведомой любви,
И все его стихотворенья
Пытаюсь выдать за свои.
30 апреля 2012, «Памяти Юрия Кузнецова», Михаил Анищенко-Шелехметский
Не совсем подходящие.
Оплети меня, синева,
Нитями, тонко звенящими!
Из всех цепей и неволь
Вырывают строки неверные,
Где каждое слово - пароль
Проникнуть в тайны вечерние.
Мучительны ваши слова,
Словно к кресту пригвожденные.
Мне вечером шепчет трава
Речи ласково-сонные.
Очищают от всех неволь
Рифмы однообразные.
Утихает ветхая боль
Под напевы грустно-бесстрастные.
Вольно поет синева
Песни, неясно звенящие.
Рождают тайну слова -
Не совсем подходящие.
30 апреля - 22 мая 1907, Лидино. Владислав Ходасевич.
Я к губам подношу эту зелень -
Эту клейкую клятву листов,
Эту клятвопреступную землю:
Мать подснежников, кленов, дубков.
Погляди, как я крепну и слепну,
Подчиняясь смиренным корням;
И не слишком ли великолепно
От гремучего парка глазам?
А квакуши, как шарики ртути,
Голосами сцепляются в шар,
И становятся ветками прутья
И молочною выдумкой пар.
(30 апреля 1937), Осип Мандельштам.
Как кружатся кварталы на Солянке,
Играя с небом в ножики церквей,
Так я пройду по видной миру планке -
Не двигаясь, не расставаясь с ней.
Дома летят, не делая ни шагу,
Попутчиком на согнутой спине.
И бег земли, куда я после лягу,
Не в силах гибель приближать ко мне.
Танцует глаз, перемещая камни,
Но голос Бога в том, что юркий глаз -
Не собственное тела колебанье,
А знак слеженья тех, кто видит нас.
Среди толпы Бог в самой тусклой маске,
Чтоб фору дать усилиям чужим:
Чей взор богаче на святые пляски?
Кто больше всех для взора недвижим?
30.04.1997, «Остановка», Илья Тюрин.
Стихи неведомых поэтов:
Всё та же боль, всё та же суть.
Его вопросы ждут ответов,
Но спин не могут разогнуть.
Он жил, но с миром не сливался,
Был только тайной вдохновим.
Сквозь ливень шёл, но оставался,
Как порох - страшным и сухим.
Он был бледней ночного снега,
Жил на земле, как в шалаше,
Как будто замыслы побега
Хранил в измученной душе.
Он на реке таил пирогу,
Во сне выстругивал весло,
И говорил ночами Богу:
«Куда нас, милый, занесло?»
В его душе летели птицы,
Планеты плавали в огне;
И проливались на страницы
Слова неведомые мне.
И я его любое слово
Глотал, забыв и стыд, и срам,
И, как трамвай от Гумилёва,
Летел по призрачным мирам.
Он не терпел вранья и блуда,
Ходил разутым в феврале
И говорил: «Я не отсюда.
Я лишь проездом на земле»
Смеялись ангелы и черти,
И белых яблонь таял дым…
Он не хотел бояться смерти,
И умер страшно молодым.
И я, познав другое зренье,
Ищу неведомой любви,
И все его стихотворенья
Пытаюсь выдать за свои.
30 апреля 2012, «Памяти Юрия Кузнецова», Михаил Анищенко-Шелехметский